Она опоздала на несколько часов…

— Госпожа, вы поедете к мужу на корабле, — твердо сказал Берсень, когда Никита ушел. — Так безопасней.

— Но ты же сказал, что мы поедем с ним! — удивилась она тогда.

— Ну, сказал, — подал плечами Берсень. — Я еще и не то сказать могу. Если кто-то знает, каким путем вы поедете, значит, вас там быть не должно. Это азбука, госпожа. Мы пустим ложный след. Вместо вас поедет мой сын, он еще мал и такого же роста, как вы. Если закутать его поплотнее, никто ничего не поймет. И он не подведет. Он хорошо выучен, госпожа.

— Хорошо, — согласилась она, не видя смысла спорить. — Как скажешь. Когда мы пойдем в порт?

— Сразу же, как только логофет Стефан уведет толпу прочь от дворца. Десятник Шум будет сопровождать вас.

Она опоздала на несколько часов…

— Что теперь делать? — спросила Юлдуз у легионного лекаря, сидевшего у постели ее мужа.

Святослав был бледен, как молоко, а на его животе виднелись две раны, укрытые повязками. Одна, небольшая, в правом боку, а вторая, длинная, — от пупка до грудины. Новомодная марля, смоченная спиртом, закрывала швы из крученой шелковой нити. Княжич едва дышал, напоминая скорее труп, чем пышущего здоровьем парня, каким он был еще вчера.

— Что теперь делать? — повторила она.

— Молиться, госпожа, — хмуро ответил тот. — Может, тогда Бог услышит нас. Мы ведь до этого всего два раза проникающие раны оперировали. Раньше такого и вовсе никто не делал, даже сам Гиппократ. Нам руководитель Лекарского Приказа Илья новую книгу прислал, иглы и кетгут. Вот, пригодилось… Мы и не знали раньше, что это за кетгут такой. Говорят, из высушенных кишок барана его делают. И вроде как рассасывается та нить. Мы кусок брюшного жира в рану печени вложили и края стянули. А потом кипяченой водой кровь из живота вымыли. Молитесь, госпожа! Много крови наш государь потерял, да еще и боль немыслимую претерпел. Мне, кроме молитвы, предложить вам больше нечего.

— Что же, — сказала Юлдуз, бросив взгляд в угол, где без задних ног спал Александр, уставший за несколько дней пути. — Пусть сюда позовут легата, командиров тагм и египетских отрядов.

— Слушаюсь, госпожа, — склонил голову лекарь и вышел из шатра, передав приказ страже.

— Туга! Вуга! Охранять хозяина!

Две суки, названные в честь хорватских княжон, сестер покойного Клука, рубившихся до последнего у тел своих мужей, подбежали и легли у кровати. Юлдуз взяла их с собой, ведь никто во всем дворце не смог бы управиться с этими тварями. За пологом шатра раздался гомон и крепкая брань. Командирам было что обсудить, ведь ситуация в войске ухудшалась с каждой минутой.

Два десятка вояк набились в шатер, глядя на княжну недоверчиво, с немалым опасением. Дела пошли скверно. Еще недавно монолитное войско, бесконечными тренировками превращенное в единый организм, бурлило и бродило, словно бабья квашня. Даже словене ходили потерянные, что уж говорить о сборной солянке из ромеев и египтян, которые встали на грань междоусобицы. Они тут же вспомнили всё, что разделяло их народы целыми столетиями. Ведь даже господу Богу они молились по-разному, считая его то божественной сущностью, то сущностью двойственной, и божественной, и человеческой одновременно. Этой малости было вполне достаточно, чтобы перерезать горло оппоненту в религиозном диспуте, если таковой случался. И только фигура авторитетного вождя держала всех этих людей в кулаке.

— Воины на грани бунта, госпожа, — сказал легат Артемий, бросая хмурые взгляды на тело княжича. — Ромеи на словен волком смотрят. Говорят, из этого племени убийца. Египтяне ненавидят ромеев. Боюсь, уходить надо за Нил. Без князя воины в бой не пойдут. Они считают, что бог подал свой знак. Никто не хочет умирать понапрасну.

— У вас есть князь, — Юлдуз показала на койку, где сопел малыш Александр. — А обязанности префекта приму я.

— Это несколько необычно. Почему мы должны слушаться вас, госпожа? — прищурился Артемий, а словене, командиры тагм, поддержали его согласным гулом. Подчиняться женщине? Да отродясь такого не бывало!

— Такова воля великого князя Самослава! — Юлдуз вытащила из-за пазухи золотую пластину, на которой была отчеканена звезда и выбита надпись: «Владеющего этим слушать так, как если бы я сам отдавал приказ».

— Золотая пайцза! — выдохнули все и ударили кулаком в грудь, склонив головы. — Мы только сказки о ней слышали!

Впрочем, и это успокоило воинов не слишком, и они смотрели на Юлдуз исподлобья, словно ожидая от нее какой-нибудь бабьей глупости. Они ошиблись.

— Его светлость понимал, что нечто подобное может произойти, — голос Юлдуз едва дрогнул. — Война есть война. И на случай смерти мужа я должна взять на себя бремя власти. От имени сына… На время… Пока из Братиславы не пришлют замену.

Она посмотрела на командиров, чувствуя на себе их недоверчивые взгляды. Они словно выворачивали ее изнанку и прорезали насквозь. Княжна пыталась выглядеть спокойной и уверенной, хотя никакой уверенности на самом деле не ощущала. Напротив, ее сердце колотилось, словно попавшая в сеть птица. Тем не менее, Юлдуз уняла дрожь и произнесла:

— Волей великого князя Самослава командовать войском будет легат Артемий! А тех, кто его ослушается, казнят за измену!

Что же, с таким приказом все были согласны, и на лицах командиров растерянность уступила место деловитой задумчивости. Им теперь нужно собрать сотников и в предельно доступных выражениях объяснить, что князь в войске есть. И хоть зовут его не Святослав, а Александр, так то не их ума дело. Их дело воинское — солдат в чувство привести, и дисциплину во вверенной части восстановить. Если нужно, с помощью кулаков и виселицы.

— Арабы скоро пойдут сюда! — пропыленный всадник из разведывательного патруля зашел в шатер. — Они собирают свои отряды по всему правобережью!

— Действуй, легат! — сказала Юлдуз. — Князь будет вместе со своим войском. Это будет либо мой муж, либо мой сын.

Все вышли, а она села у постели Святослава, который дышал тихо и редко. Он был похож на мертвеца, и она приложила ухо к его груди, боясь услышать там тишину. Но нет, сердце Святослава билось часто-часто, но при этом как-то глухо. Так не должно быть, Юлдуз это знала точно. Ведь она много раз засыпала на его груди, слыша размеренные удары сердца могучего воина.

— Прости меня, — шептала она, глотая бессильные слезы. — Я сделала много ошибок, но я все исправлю! Я точно знаю, как должна поступить. Тебе больше никогда не будет за меня стыдно. Клянусь тебе! Ты слышишь меня, Святослав? Ведь ты не можешь умереть! Ты же Владыка морей! Подай хоть какой-нибудь знак, что слышишь меня! Прошу!

На бледном, как мел лице едва заметно шевельнулись ресницы, и плачущая от счастья Юлдуз покрыла поцелуями его ледяную руку. Он ее слышал!

Неделю спустя. Окрестности Бильбаиса (в настоящее время — Бильбейс). Египет.

Они все-таки пришли. Пришли прямо сюда, перестав уклоняться от сражения. Они пришли, как будто точно знали, что армия Египта обезглавлена. Они двигались медленно, вбирая в себя отряды, рассыпавшиеся перед восточным рукавом Нила. Те земли по приказу префекта стали безлюдной пустыней. Людей оттуда увели за реку, а припасы вывезли до последнего зернышка. Флотилия огненосных дромонов патрулировала Нил, пугая огнем арабов, которые искали хорошего места для переправы. Впрочем, кораблей было слишком мало, и отдельные отряды переправлялись через реку, сжигая и грабя деревни. Ведь верблюды, хоть и живут в пустыне, плавают на зависть всем.

Юлдуз смотрела на лагерь мусульман с пригорка, окруженная военачальниками своей армии. Гвардеец Шум, пришедший с ней сюда, стоял сзади, бдительно рыская взглядами по сторонам. Огромное поле было покрыто шатрами, большими и маленькими, а тысячи верблюдов и коней паслись в отдалении. Именно эти животные обеспечивали стремительные переходы арабов, когда из пустыни появлялся сильный отряд, разорял какой-нибудь городок, и потом снова скрывался в песках. Никто и никогда не мог настигнуть их там. Точно так же, как и болгарского всадника никто не догнал бы в родной степи. Там ведь каждая балка, каждый куст и каждый ручей защищают тебя от чужака. Солнце уже садилось, а из лагеря мусульман раздавался равномерный гул, пугающий Юлдуз своим уверенным спокойствием и даже каким-то умиротворением. Не так, совсем не так должен звучать военный лагерь перед битвой. В нем обычно слышится суета последних приготовлений, ругань людей, чьи нервы, словно натянутая струна, и бахвальство ветеранов, которые тоже скрывают страх за громкими словами.