У меня не осталось сомнений, что туманная неопределённость происходящего закончилась, и настало время действовать. Даже не представляя всей картины в целом. Иначе всё может закончиться очень плохо, и ты себе этого никогда не простишь. Потому что проявившееся в моей памяти воспоминание теперь не нравилось мне ещё больше.

Эту историю я услышал в своей прошлой жизни от оперов из «деревни», как мы шутливо называли райотдел, обслуживающий территорию вокруг Череповца.

В один из осенних вечеров года семьдесят седьмого года в деревне Кукушкино загорелся дом старушки Валентины Епанчиной, женщины основательной, и если уж у кого и загорелось бы, так только не у неё. Странно, но думать некогда — тушить надо, поскольку для деревни страшнее пожара дела нет. Тушили всей артелью, ладно ещё дом немножко на отшибе стоял, и общих заборов с другими строениями не имелось. А то по забору, как по бикфордову шнуру, огонь переметнётся — не углядишь.

Вёдрами-то немного натушишь, да и головешки с кусками шифера летят повсюду с треском, подойти не дают. Так что больше соседние дома спасали, стены проливали да за крышами следили. Когда пожарная машина из Яганова пришла, дом Епанчиной уже и тушить смысла не было.

Как обычно на пожаре аврал и суматоха, все бегают, кричат, друг другу что-то советуют, кто-то просто поглазеть пришёл. Потом, когда уже только смириться со случившимся осталось, вопрос между людьми возник: а Валентина-то где? Никто не видел, никто не знает.

И тут во всеобщей суматохе замечают чужака. Мужичонка вроде как не в себе, то ли пожар тушить помогает, то ли в огонь рвётся. Чего-то всё про Николая Чудотворца, хранящего сокровища, кричит, руками на огонь показывает. В такой напряжёнке долго не думают. Чужой да около пожарища крутишься, значит ты и поджёг. Дали ему хорошенько в горячке-то, а потом связали, да и бросили в сторонке, чтобы не мешал. А как участковый подъехал, ему передали.

Деревню отстояли, слава богу! А головешки от дома оставшиеся, ещё до обеда следующего дня дымились, дежурить да проливать водой пришлось, чтобы не занялось снова. А как приблизиться стало возможно, обнаружили тело. Только по колечку на пальце да сережкам и поняли, что Валентина это.

От супостата этого ничего толком добиться не могли. Видно, и в самом деле умом тронулся. Привозили его потом на пожарище. Бессвязно толкует, что это Николай Чудотворец ему велел огню всё предать, чтобы, значит, сокровища от дурных рук уберечь. О каких сокровищах речь вёл, так и осталось не прояснённым. Понятно, что не в тюрьму ему дорога, а в Кувшиново[1].

Ну ладно, дурачок дурачком, но слухи про несметные богатства Валентины, хранимые Николаем Чудотворцем, по окрестности поползли, и те же опера рассказывали, что нет-нет, да и появлялись на пожарище какие-то люди, то ли деревенские, то ли Ягановские, то ли вообще посторонние, издали не разобрать, чего-то там ковырялись, да только говорят, никто ничего не нашёл.

Я не стал мучить свой мозг научными изысканиями, почему мне вдруг вспомнилась эта история. Может потому, что семьдесят седьмой год является годом двухсотлетия Череповца? А Кукушкино — потому что так называлось место первой ссылки Ленина? Только там было Кокушкино, но чем не версия?

А фамилия? Вот почему я, например, помню ещё из первой жизни, как звали проживавшего на моём участке японца, пожалуй, единственного на весь Череповец — Накамото Такаси? Или почему я помню фамилию семьи с Красноармейской улицы — Ричи-Мингани, с которыми и виделся-то лишь однажды во время проверки паспортного режима больше сорока лет назад?

Выйдя из кабинета, обнаружил заведующую мающейся без дела в коридоре и от неловкости собственного положения пытающейся изобразить, что она оценивает качество новых стендов с наглядной агитацией на тему: «Решения ХХV съезда КПСС — в жизнь!» Я милостиво разрешил Галине Ивановне занять своё место, ещё раз выразив уверенность, что она примет надлежащие меры по изложенной мной проблеме, поскольку это тоже входит в претворение решений съезда (я с пафосом указал на стенд).

Пора было на автовокзал. Хорошо, что не сдал после дежурства пистолет. Народу в дежурке после оперативки толклось как всегда немерено, а от сыщиков, слава богу, ещё ежедневной сдачи табельного оружия не требовали. Жаль только, что неучтённых патрончиков у меня не было. Возникла было трусливая мыслишка, а не посоветоваться ли с дядей Колей? Рассказать ему всё, а заодно и патрончиков испросить. У него-то наверняка имеются. Мало ли что, вдруг с этим психом-поджигателем из прошлой жизни столкнуться придётся?

В следующее мгновение мне стало стыдно. Что, захотел с «папой» поделиться своей ответственностью? Если что вдруг, так я докладывал. И начальник одобрил моё партизанство, да ещё и боеприпасы неучтённые выдал. А я так, жертва обстоятельств, какие ко мне претензии?

Что это такое? Молодое тело так воздействует на принятие глупых решений? А чем тогда в это время занят мой великолепный молодой мозг? Отдыхает? Ведь я же прекрасно знаю из своего «прошло-будущего» опыта, куда бы я послал своего подчиненного, подкатись он ко мне с таким предложением.

Не-ет, все риски сыщик должен взять на себя, такая у него служба. Победил — молодец! И не сердись, если начальник где-нибудь упомянет, что эта победа стала возможна исключительно при его чутком руководстве. Потому что в какой-то мере это так и есть. Потому что он за всех своих разгильдяев несёт ответственность даже тогда, когда не знает, чем они занимаются. А уж если сыщик пролетел, так тогда у начальника розыска ничего и спрашивать не будут, а окучат первым делом, пока до самого виновника ещё и волна репрессий не докатилась. Так что, если уважаешь своего шефа — не ставь его в дурацкое положение. Я дядю Колю уважал.

На автовокзале, как в японском метро в час пик. Я, конечно, в японском метро не был даже в будущей жизни, но читал где-то, что там специальные работники на станциях есть, которые пассажиров в вагоны утрамбовывают. Здесь таковых не было, поэтому уезжать, похоже, получалось не всем. А что вы хотите — пятница. При ничтожном количестве личного транспорта автобус — единственное средство передвижения, а билет на него — большая роскошь.

Я нашёл табличку, на которой среди прочих пунктов назначения числилось и Яганово, и приступил к рекогносцировке. И как люди во всём этом ориентируются без Интернета? Минут через пять я подумал, что начинаю что-то понимать в этой неразберихе. И в это время репродуктор на здании произнёс нечто привычно-неразборчивое, и часть ожидающих словно рыбий косяк или стая птиц синхронно метнулась куда-то за угол, увлекая за собой и меня. Там стоял маленький ПАЗик с табличкой «Череповец — Яганово». Табличка на столбе гласила: «Малечкино». Репродуктор прошипел что-то ещё столь же невнятное, оставив меня в полном недоумении. Зато люди вокруг сразу поуспокоились.

— На Яганово? — спросил я у ближнего мужичка.

Он с удивлением посмотрел на меня, чего, мол, тут непонятного, и утвердительно кивнул головой. Я несколько успокоился. Теперь-то мне можно не сомневаться — толпа всё равно занесёт меня в автобус. Но я ошибался. Когда двери ПАЗика с шипением и скрежетом открылись, какая-то тётка с кошёлками и баулами ледоколом прошла сквозь толпу, разметав на своем пути всех потенциальных попутчиков, а я оказался прижат к грязному борту автобуса. Вот тебе и на! Если к штурму городских автобусов я кое-как привык, то здесь проявил полную неготовность быть первым среди равных. А люди привычно грузились и даже не сильно переругивались по ходу дела. Что ж, не впервой, как говорится.

Пришлось злоупотребить положением. Водитель оказался дядькой с пониманием и готовностью помочь советской милиции. Договорились, что пока народ штурмует переднюю дверь, он откроет мне заднюю и тут же закроет, а моя задача успеть проскользнуть внутрь. Тут уж как получится, потому что второго шанса не будет, толпа не даст.

И вот, да здравствует молодость! — Я в автобусе! Только бы в Малечкино не уехать.