Она почти успокоилась, но в голосе всё еще присутствует раздраженные нотки. Мама нервничает и заставляет испытывать стресс и меня. Когда уже она научится жить в гармонии и оставит меня в покое?

Я не отвечаю, а просто без слов делаю то, что она велит. Я просто превратилась в камень. И пусть считает, что я обиделась. Мне просто жизненно необходимо помолчать, побыть в тишине с собой.

Господи, я не могу так больше! Меня мало. Мало, чтобы справиться с ней.

С каждой такой ссорой во мне что-то погибает. Наверное, вера в хорошее. И вера в нормальные отношения. Они существуют?

***

Мама с пустым ведром входит в дом, когда я к обеду чищу овощи, и, наконец, замечает, что помыла я не всё, а уже начала чистить кожуру картофеля.

– Почему сразу морковь не помыла? Мне придется дважды выходить выливать воду.

Ну да, грязную воду мы выливаем на улицу. Прошлый век, знаю, но засорять раковину ни в коем случае нельзя – папа будет бушевать.

– Ты говорила только про картофель, – напоминаю я ей о том, о чем мне она сама полчаса назад просила, отвлекая от заучиваний ответов на экзаменационные вопросы. Ни про какую морковь речи не было.

– Могла бы и сама догадаться, я же суп варю, – бурчит мама, набирая воду в раковине, вероятно, для мытья моркови.

Я тщательнее прячу свое раздражение, я мирюсь с подобным недовольством всю жизнь.

– Я откуда должна была знать, что ты варишь? Я мысли твои не читаю. – Я стараюсь не выходить из себя, но это так трудно.

– Лера, тебя ничего не заботит. – Когда она выливает воду в чашку с морковью, её действия чересчур резки и неаккуратны, я понимаю, что и она прилагает некоторые усилия, чтобы не наорать. – Ты как будто живешь в стеклянном футляре. Никак не помогаешь мне по дому, варить еду не умеешь. Как ты одна жить собралась?

– Как-нибудь проживу, не волнуйся. Научусь готовить, – отвечаю я твердым голосом, умалчивая крутящуюся в голосе мысль о том, что двух хозяек на кухне быть не должно. Я хочу готовить на своей кухне, а эта – не моя. И я даже притрагиваться к чужой зоне не хочу. Всё, что лежит в шкафчиках, тоже не мое. Не знаю, откуда берется это неправильное чувство. Быть может, мой разум все еще помнит тот случай, когда мама меня отругала за порчу продуктов, а ведь я просто хотела поэкспериментировать и сделать что-то вкусное. Разве неудачная кулинарная задумка повод повысить на меня голос и обвинять в расточительстве? Вот именно, с тех пор я и стараюсь ничего особенного не готовить: фруктовое смузи иногда или домашние конфеты из изюма и семечек, и никаких манипуляций с тестом и сложными блюдами.

– Дочисти и начинай мыть полы, – подводит итог мама, и я опять ловлю в уме старую, изношенную мысль, что она почти постоянно говорит со мной в повелительном ключе.

– Ага, – повинуюсь я безропотно, мыча под нос и кладя очередную очищенную картофелину в чан с водой.

Потом я ненадолго езжу в город, чтобы принять заказанную кровать. Оплачиваю только за доставку и оставляю коробки неразобранными: у меня нет лишних денег на сборку. Сама позже соберу или попрошу папу: он любит возиться с таким.

А вечером приходит с работы отец. Мама увлеченно читает статьи в интернете, сидя на кухне. Брат и сестра в своих комнатах.

– Кто сюда постоянно воду разливает? Каждый раз убираю! – И вытирает тряпкой вокруг крана в умывальнике.

Я вздыхаю, потревоженная негативным высказыванием, врезавшимся прямо в мозг. От этих слов мое настроение вмиг угасает. Папа хоть раз может к чему-нибудь не придраться?

– Как будто специально. Никто, папа, специально это не делает.

– А вот кажется, как будто кто-то нарочно… Убираю, убираю. – Выжимает тряпку и снова проводит по окрестности крана. – Ну, кто так делает?

И я не выдерживаю:

– Я! Я это делаю. Мне же нравится разбрызгивать всю раковину!

Я насыпаю в глубокую чашку орехи и иду в зал, сажусь перед телевизором. А через несколько минут приходит папа и забирает из моих рук пиалу с фундуком, я возмущаюсь тихо, а он с серьезным лицом профессора говорит:

– Нельзя так много есть орехи. Целую чашку набрала, по чуть-чуть надо есть. Они полезны только в малых количествах.

Я тихо вдыхаю, усилием воли сдерживая гнев, и молчу со смирением. Он унес мои орехи обратно на кухню, а я пытаюсь казаться спокойной. Быстро-быстро моргаю, прогоняя наворачивающиеся слезы, и снова делаю глубокий вдох и дрожащий выдох.

Папа возвращается в зал, хватает пульт и кликает на другой канал, развалившись на диване.

– Эй! – выражаю я свое негодование. – Верни обратно.

– Я пришел с работы, хочу посмотреть телевизор. Ты могла целый день смотреть до моего прихода. А мне нельзя хотя бы за два часа до сна расслабиться перед телевизором?

Он опять это делает: давит на чувство вины. Мол, он добытчик семьи и один работает, обеспечивая нас всех. (Мама занимается домашним хозяйством, продавая летом цветы и клубнику; но отец нисколько не ценит этот вклад в семейный бюджет, невзирая на действительно высокие цены на клубнику в летний сезон.) Это нечестно, потому что после таких слов я по-настоящему чувствую себя виноватой. И даже то, что я "целый день" провела время за конспектами, не кажется весомым аргументом в противостоянии с отцом. Поэтому я выбираю просто уйти в свою комнату. Но едва я подумала об этом, папа меня добивает еще одной опостылевшей фразой:

– Иди, Лера, учись. Тебе надо готовиться к экзаменам.

А ничего что семестр только начался? Я не ставила его в известность, что у меня есть несдачи, о проваленных экзаменах знаем только я и мама. Больше никто. Так какого черта ему от меня надо?

– Я сегодня уже училась, – как можно спокойнее сообщаю я, но все равно поднимаюсь на ноги, чтобы покинуть зал. Я больше не выношу его присутствия рядом: отец пришел всего час назад, а его уже слишком много. Парадокс!

– Много знаний не бывает, – философски замечает он, но мне эта его фраза кажется самой глупой на свете. Она звучит как издевка. – Ничего страшного не случится, если ты будешь учиться больше. От знаний еще никто не умирал.

В самом деле? Честно говоря, в такие моменты назло хочется бросить учебу, тем более что экономика – это не мое. Но я даже боюсь об этом заикаться, хоть и намеков им кидала не раз.

– Я ухожу, останусь у Алекс! – кричу я из прихожей, хватая ключи и быстро оглядывая отражение в зеркале.

Легкие волны в волосах, красиво переливающиеся под люстрой одиночные платиновые пряди в гуще окрашенной в натуральный блонд шевелюры. Длинные ресницы утопают в черной туши, на губах бальзам с розовым оттенком, на шее висят большие белые наушники – я готова.

– Зачем? – в прихожей тотчас появляется бдительная мама. – Ты у нее два дня назад была. Нехорошо так часто ночевать в гостях, что её мама скажет? У тебя что, своего дома нет? Никуда не пойдешь.

– Тетя Света замечательная женщина, мам, – терпеливо заявляю я. – Она очень добрая и обожает гостей. К тому же, у меня вчера было день рождения, если помнишь, а мы с Алекс ведь так и не посидели вдвоем. Не отпраздновали. – Решаю смолчать по поводу вчерашних посиделок с подругой в моей квартире. Незачем ей это знать. – Я и так никуда не хожу, мам. Можно, я хоть с подругой увижусь, ладно? – Внутри вскипает злость, я не даю ей полноценный выход, но голос все равно выходит сухим, обиженным и мрачным.

– Ладно, иди, – нехотя позволяет мама, и я выхожу из дома, с облегчением переводя дух и в то же время пребывая в бешенстве.

Поведение мамы меня злит, она пытается контролировать меня всю жизнь?

Я даже не испытываю угрызения совести, не переживаю за очередную сказанную маме ложь: конечно, я еду не к Алекс. Меня душит свой собственный родной дом, мне срочно нужно развеяться. Поэтому я решаю поехать на встречу одноклассников и напиться в том клубе с французским названием "Le Buffle", чтобы ни одна фобия не лезла мне в голову.

Меня всё бесит!

Бесит!

Платье я не надела, на мне лишь кожанка, кеды, белый топ с длинными рукавами и облегающие брюки цвета речного песка. Наверное, стоило приодеться ради такого случая, но мне все равно. У меня в планах проглотить две стопки чего-нибудь крепкого и не замечать людей вокруг. Самая глупая цель, к которой я иду намеренно. Но меня уже не остановить, мое сердце наелось боли, больше сегодня не хочется. Хочется как-то эту боль притупить, в этот раз без слез. Без балета. Пока без него.