Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мы никогда не были образцовой семьей, мама никогда не была чуткой, участливой, никогда не спрашивала, что я чувствую вчера-сегодня-завтра, а папе я вообще вручила бы медаль за игнор тревожных звоночков от собственных детей. Эмоциональный интеллект на нуле, и с него спросу нет уже давно – я смирилась, когда окончательно перестала в подростковом возрасте считать его пусть чрезмерно строгим, но умным, смелым и самым правильным человеком в этом мире. Точка опоры в один миг резко соскользнула с образа отца и переместилась в воздух, положение тут же стало шатким, я лишилась ну-пусть-будет-своеобразного-айдола, я лишилась опоры, а то, что я принимала за истину и отцовский ум, оказалось лишь иллюзий защиты и глупостью; я была маленькой, не способной разглядеть в людях интеллект или – что главное – его отсутствие…

На самом деле одиночество не так страшно, к нему вполне можно привыкнуть, только временами отчего-то накатывает по ночам и ты плачешь беззвучно в подушку, омывая продрогшую душу горячими слезами. И это спасает, ненадолго, но реально спасает. Сосуд внутри тебя опустошается до следующего вулканического взрыва. После таких ночей, на следующее утро, легче дышать, в груди больше не давит, в тебе пробуждается сила двигаться дальше, придумать что-то новое, рождается короткий энтузиазм, и ты готов воплощать идеи и приятные задачи на день.

В нашей семье не принято плакать. Вообще. Я бы сопоставила это "странное" явление со стыдом. Нет, конечно, никто из нас не говорит, что слезы это стыдно или что-то в таком роде, однако атмосфера и взаимоотношения в моем доме такие, что плач невольно воспринимается каждым из нас как проявление слабости, что неизменно сопровождается чувством смущенности, угрызения совести, сконфуженности и желанием спрятаться ото всех и вся.

А еще у окружающих постоянно возникает неправильная реакция на человека в слезах. Мы не умеем утешать. Кто-то плачет – другому становится неловко, неуютно, и иногда он отводит взгляд, игнорирует, а иногда говорит такие чудовищно-убогие и назидательные слова, что лучше бы молчал. А лучше – ругаешь ты себя – следовало бы молчать самой. Не издать ни звука – не рыдать на виду этих бесчувственных созданий, ведь знаешь, что никто не разделит твою печаль, никто не поймет, никто не обнимет и не погладит по головке, ни один не скажет: "Поплачь-поплачь, дочка, слезы действительно помогают, не стесняйся. Слезы – это правильно. Слезы – это борьба со стрессом. Я очень хорошо тебя понимаю. Поплачь, милая, и станет легче." Но нет – они говорят "Ну не плач, нашла из-за чего плакать", бросают небрежно "И вот зачем ты сейчас ревешь?" и тяжко вздыхают, обесценивая слезы и состояние другого – вроде бы близкого, родного – человека. Но такое ощущение, словно мы совершенно чужие друг другу люди. Словно мы друг другу никто. Звучит так страшно, да? Да, очень страшно.

И вот поэтому я никогда не плачу ни перед одним членом семьи. Ведь поплакать можно потом, по ночам, когда никто не видит и не слышит, верно же? Как грустно.

Сами родители таковы, безэмоциональны, безучастны к душевной организации и психологической боли собственного ребенка, закрыты и почти холодны, – и нам, детям, они непроизвольно из года в год прививают то же самое.

Нужной теплой откровенности они нам не привили. Родители молчат – дети молчат. Они не показывают любовь и привязанность – и дети вырастают с закрытым внутренним миром, в который очень трудно, болезненно и почти невозможно впускать кого-то помимо себя. А в осознанном зрелом возрасте с вероятностью девяносто процентов такие уже-не-дети повторят ошибки своих родителей, поскольку иного вклада в хрупкую нежную психику им не дано. Они не умеют быть другими. Очень страшно оказаться в этом замкнутом круге ошибок.

Вроде бы человек не виноват, какой выросла его личность под гнетом родительского воспитания, только вот ответственность за собственных будущих детей уже целиком будет лежать на нем одном. Как эта ответственность когда-то лежала на его родителе, который также не умел раскрывать душу, делиться эмоциями, излучать безусловную любовь, ибо и его родители были ужасно невежественны в плане воспитания детей. Угодить в этот адов круг легко, а выйти осмелится не каждый: придется ломать себя и строить заново себя нового, что почти нереально.

Как же я не хочу быть такой же, как мои родители! Ведь это так ужасно – когда ребенок не может доверять самым родным людям! Маме и папе. Сказать им, что ему плохо. Что ему нужна помощь, поддержка, объятия и любовь. Жить без всего этого – значит быть одной. А я так не хочу, что бы мои дети при живой-то матери чувствовали себя одинокими, будто попавшими на необитаемый остров, где приходится выживать одной. И я боюсь… боюсь, что не смогу стать хорошей мамой. Боюсь заводить ребенка. Боюсь вообще выходить замуж. Я так долго одна, практически всю жизнь, и у меня не получается представить кого-то рядом с собой. Ведь это значило бы впустить в себя, в тот воздух, которым я дышу, чужого человека. Вся моя суть отталкивает такую перспективу, сама мысль о том, чтобы влюбиться, раскрыться, позволить какому-то мужчине тебя касаться (везде, не только тела, но и мыслей, пробраться в твой ум), вгоняет меня в нешуточную тревогу. Я могу притвориться… на самом деле я очень хорошо умею притворяться беззаботной и веселой штучкой при сильном желании. Даже, пожалуй, ветреной особой. Но все мои отношения с противоположным полом были поверхностны, пусты и полными недоговорок.

Встречаясь с парнями, я никогда не делилась с ними чем-то личным, о себе едва ли говорила более трех предложений. Я влюбчивая – так думает половина моих однокурсников, в том числе моя подруга Алекс. Но мало кто знает… будем честны, ни одна душа не знает, что я просто люблю внимание к своей персоне. И принимая недвусмысленный интерес со стороны парней, я легко соглашаюсь на свидания. Не совсем легко, здесь опять будем честны, чтобы позвать меня на романтическую встречу, недостаточно просто подойти на автобусной остановке и попросить мой номер телефона. Скорее всего, я пошлю такого человека раньше, чем обдумаю свои действия, негативные слова и ступорные мысли. Ибо мне до сих пор неясно, с какой стати парни продолжают со мной знакомиться, ведь во мне ничего такого нет. Я не суперкрасотка – так себе, симпатична с большой натяжкой. Я не умею краситься, как это делают бьютиблогеры и половина жителей нашей планеты. А учитывая, что половина населения – это мужчины, то статистика совсем не внушает оптимизма.

Ладно, я отвлеклась, на чем я там остановились?

Ах да, мужчины! Я встречаюсь с ними, но до постели дело так и не доходит. Никогда. Чтобы это произошло, мало обычного знакомства, мало симпатии и мало банальной страсти. Для меня важна одна единственная вещь – доверие. А как подпустить к себе близко человека, если ты ему – хоть бейся об стенку и внушай себе ночи напролет, что он тот самый и от него тебе срывает не по-детски крышу! – не доверяешь? Вот как это сделать? У меня не выходит. Доверия нет – и допуска к телу тоже. Результат – расстаемся и уходим в свободное плавание, пока на горизонте не появится новый кандидат в бойфренды…

Я перестаю слушать взволнованные моим безответственным поведением крики матери, просто молча встаю с постели и, выцедив прямо на пол воду с волос, начинаю одеваться на учебу. Но потом вспоминаю, что сегодня нет пар: отменили.

Я застываю. Так вот почему она разоралась: у меня выдался выходной, а значит, меня надо напрячь по полной. Надо использовать каждую драгоценную минуту. Учиться, учиться, учиться – как мне это надоело.

Экзамены… да, я помню. Они еще не сданы.

Я сдерживаюсь, чтобы не заплакать. Моргаю несколько раз, отвернувшись к шкафу. Делая вид, что занята одеждой. Если бы душа была хрустальной, у меня она превратилась бы в пыль уже давным-давно. А может… я уже состою из одной только пыли?

– Позавтракай и садись за учебу, пока никто тебе не мешает, – командует мама. – Пока Лиса в школе, а Арсений в университете. Тебе же лучше удается сосредоточиться, когда их нет дома, вот и используй это время. Учись.

11
{"b":"896717","o":1}