– Искусство – это сильно сказано… – ошеломленно подняла брови Майма, но Эслин не пожалела о сказанном. Подчинение виделось предательством себя. После недавних пыток ей хотелось держаться за свою личность не меньше, чем за неприкосновенность тела. В конце концов, не будь она сатри, не стала бы и левой рукой главы сопротивления. Впрочем, об этом заикаться не стоит.

К костру подошел Молодой и затараторил, перебив шаманку:

– Сатри? Не может быть! Я читал про них в романе «Невольница чести»! Макушкой меня в сугроб, Эслин! Я же, знаешь, мечтаю в Оспари устроиться порученцем у какого-нибудь большого человека, вроде Нэвлиса, бегать на посылках к важным людям, приносить пользу и копить деньги. А потом купить себе вечер с сатри, и чтобы она мне танцевала!

Юноша замысловато покрутил руками, изображая, какой примерно танец он хочет, но Майма закатила глаза, сгребла в кулаке его кофту под шеей и слегка подтолкнула к котлу.

– То, что ты раскрылась передо мной – хорошо. Но то, что плюешь на здравомыслие и гордишься унизительным ремеслом… Нет, нам не по пути, Эслин. Больше я тебе не помощник. Наслаждайся привычным мужским обществом, – отрезала Майма и отвернулась.

– А хоть бы я и в публичном доме трудилась! Разве нет у меня права желать, чтобы меня никто не трогал и выглядеть так, как хочется? – голос Эслин дрогнул от возмущения. Этот вопрос не раз всплывал в ее жизни, но она редко получала на него ответ, созвучный с ее собственным. Так вышло и в этот раз.

– Всегда есть выбор! Раз уж ты встала на этот путь, должна быть готова сойти с него при первой возможности. Она появилась. Но вместо того, чтобы смыть проклятые каракули, про которые тебе уже дважды сказали мужчины, ты споришь со мной! – Майма повысила голос и подалась вперед так, будто готова была оттаскать несогласную за волосы. – Я бы могла опекать тебя. Но нельзя помочь тому, кто этого не хочет! Если ты перечишь в простой и понятной просьбе, что будет дальше?

– Но ты дважды оскорбила меня, и… – попыталась оспорить ее слова Эслин, но огонь в костре вдруг рванул в ее сторону.

Жар окатил лицо, забился в ноздри и рот. Эслин отскочила и закашлялась. Молодой сочувственно поморщился и предложил попробовать бульон. Вскоре к костру подтянулись остальные с мисками из поклажи. В молчании звучал только стук ложек и прихлебывания. Эслин тоже принялась за обжигающий суп, смакуя нежные куски рыбы и легкую горечь травы. Вскоре вкус еды испортили короткие и разящие как выстрелы взгляды Сармика, и металлические глаза Кама, пронзившие ее острием штыка. Черви тревоги расползлись уже по всему телу.

Перед безучастным Дарханом тоже поставили миску, а в конце трапезы его снова похлопали по плечу, призывая подняться. Путники засобирались. Эслин тоже отправилась к своей краденой лошадке, ласково потрепала ее по морде и вдруг ощутила, как цепкие пальцы резко схватили ее за талию. Она сдавленно вскрикнула.

– Давай помогу, – горячий шепот Сармика обжег шею, и в следующий миг ее уже подкинули к седлу.

– Не стоило, – пробормотала Эслин, не глядя ему в глаза, и торопливо пустила лошадь вперед.

– Да, не стоило, – услышала она позади угрожающий голос Кама. – Девица моя. Еще раз руки распустишь – лишишься их.

– Рот закрой, скотина. Или познакомишься с моими питомцами, – огрызнулся Сармик.

– Великий Нум, будто это последняя девчонка на свете! – простонал Нэвлис. – Продержитесь пару дней мирно, и в следующем селе я найду по две каждому.

– Нет, Лис. Тут дело принципа, – тихо и угрюмо проговорил Кам.

Эслин выехала на тракт и дожидалась остальных, кусая губы. Она уже пожалела, что дала гордости взбрыкнуть, и всерьез продумывала извинение для Маймы.

«Пущу слезу, раскаюсь во всех грехах и признаю ее своим светочем – точно простит. Такие обожают раболепие. Но как же мерзко! Успею…»

Сперва надо воззвать к благоразумию Нэвлиса. Несмотря на острую потребность в одиночестве, самолюбие противно поскребывало изнутри ноготком. Единственный из северян, кто не испытывает к ней симпатии – звучит как вызов. Тьфу ты! В иных бы условиях… А сейчас ей нужны только покой и неприкосновенность.

На следующем привале, когда лошадям дали отдых, а путники разошлись размяться и утолить жажду, Эслин подошла к Нэвлису. Начало смеркаться. Северянин умывался из фляги.

– Господин, два твоих шамана вот-вот подерутся из-за меня. Это невыгодно тебе, а мне и подавно. Не мог бы ты их урезонить? – начала она спокойным светским тоном, будто просила отогнать карету с ее пути.

– Помнишь, что я говорил? – холодно осведомился Нэвлис. – Я не стану впрягаться за тебя. Дарю совет: выбери сама кого-то одного, тогда и ссоры не будет.

– Мне это не подходит, – ответила Эслин, все еще сохраняя достоинство и надеясь на его честь и благоразумие. Ее спина превратилась в доску от напряжения.

– Как знаешь. Я помирю шаманов, и они покроют тебя вдвоем, – пожал плечами блондин. – Мне такое развитие событий видится наиболее удобным.

Эслин не поменялась в лице, но похолодела от жестокости и прямоты.

«Льда кусок! Такой не растает, даже если у ног ползать».

Она оставила на его лице долгий и полный ненависти взгляд, встреченный с завидным безразличием, развернулась и ушла. Но вскоре ее самообладание стекло с лица и, нервно теребя конец косы, бывшая сатри задумалась над его советом. Сопровождение покровителей до постели не поощрялось в Галерее Ветров, но существовало. Эслин тоже впустила этот опыт в свою жизнь с хладнокровием и пониманием выгоды, но, обретя Красные и Зеленые, радовалась, что теперь не придется ложиться с теми, кто ей не по нраву. А тут придется отдаться за безопасность. Либо прогнуться под шаманку. «Кусок хлеба в супе. Склизкий, разбухший, потерявший форму. Вот я кто». Безысходность горчила на языке. Бежать? Теперь, пожалуй, догонят. А там еще и убьют. Оставят в покое – снова путь в одиночестве и страхе от каждого шороха. Нет сил…

Когда все собрались, Эслин взобралась в седло и посвятила мысли выбору покровителя. Сармик – яркая и резкая вспышка молнии, а Кам похож на грозный всепроникающий гром. Каждый по-своему хорош, но она бы предпочла принимать восхищение на расстоянии…

На остановке для ночного привала напряжение между шаманами стало осязаемым. Рыжий великан что-то веско и монотонно высказывал, а клыкастый насмешник без конца перебивал. Хотелось заткнуть уши пальцами, но тут кто-то притронулся к плечу бывшей сатри. Алимка улыбнулся и поманил ее за собой к поклаже, и Эслин обрадовалась возможности улизнуть. Но отойти они не успели. Кам раздраженно взмахнул руками, замер, прислушиваясь, и хмуро заявил:

– Погоня.

– Кто? – спросил Нэвлис.

– Вроде те увальни из деревни.

– Так и думал. Сармик, время кормить питомцев!

Хищный шаман с широкой улыбкой отвязал ножны от своей поклажи и повесил на пояс. Затем достал оттуда же флягу и трижды плеснул из нее на землю, со словами: «Дед, приходи, биться будем». Следом появился бубен, любовно припрятанный в шкурах. Бубен украшала фигурка двухголового человека на олене, окруженного разномастными животными. Сармик уселся с ним на землю, взял в руки небольшую колотушку и застучал ею по упругой натянутой коже инструмента. Постепенно под ритмичные удары его тело вросло в землю как каменный дом, а глаза теперь напоминали плохо промытые окна, за которыми пляшут неясные тени.

Резко подул холодный ветер, и Эслин четко услышала свирепое рычание и душераздирающий вой из ниоткуда. Она невольно подвинулась к Алимке. Майма продолжила спокойно сидеть возле костра. Полуприкрыв глаза, она бормотала низким и страстным голосом:

– Сегодня и впредь поклоняюсь тебе, танцующий в чаще лесной и в гнилье. Танцующий в битве и в крови моей, все страхи сожги и сомненья убей!

Приготовления Кама тоже не заставили себя долго ждать – к его снаряжению добавилась пара кистеней – увесистых гирек на ремнях, и бубен с изображением раскидистого дерева, крона которого уходила к звездам, а корни спускались под землю, где плавали рыбы. Кам уселся и стал отбивать колотушкой свой мерный темп, который удивительно вплелся в ускоренный ритм Сармика. Эслин завороженно наблюдала за троицей и ощущала влияние бубнов на себя саму.