Эслин обожала петь и танцевать, и теперь она напитывалась неизвестными раньше мотивами. Потом звучали душевные тосты с пожеланием скорейшего появления первенца-мальчика, люди пели, пили, танцевали, снова пили. Мужчины соревновались в стрельбе из лука, в заарканивании коней и северных оленей. Породнившиеся семьи громко братались, выказывали уважение друг к другу, играли. Эслин даже приподняла краешки губ, когда молодой зять носил тещу на стуле.

Сон становился все пьянее, а ее узелок из ткани все полнее – сыр, хлеб, яблоки, вяленое мясо. Девушка приметила вдалеке несколько коней на свободном выпасе и решила увести одного из них. Стемнело. Последними аккордами стали украденные ею спички и рука сына старосты на ее груди.

– Мне нужно отойти, – улыбнулась Эслин и поднялась, но парень схватил ее за руку.

– И я прогуляюсь.

– А я по нужде, подожди меня тут, – она высвободила руку.

– Провожу, а то ты пьяненькая, – заверил ее Сон, который сам едва ворочал языком, но пылко сокращал между ними расстояние.

Эслин взволнованно сжала губы. Если они уйдут вдвоем, то за ними следом точно никто не потянется, а с одним пьяным парнем она должна как-то справиться. Жаль, что ей не удалось стянуть ничего лучше небольшого ножа, который она завернула в пояс и привязала на талию.

Жаль, что ей больше не подвластны Красные нити, которые позволили бы уложить его мизинцем.

Теперь Эслин могла рассчитывать только на свои навыки самозащиты, а они были, мягко сказать, ниже среднего. И ей предстояло в этом убедится. Едва они отошли чуть дальше от бурного веселья за один из домов, Сон прижал ее к стене и начал активно шарить руками по ее телу.

– Милый, мне правда надо, пусти, – раздраженно сказала Эслин и оттолкнула его от себя.

– Так отойди за угол, а я твой узелок подержу, – в таком же тоне ответил Сон. – Ты что, хотела улизнуть с подарочками без «спасибо»?

Внезапно Эслин поняла, что парень не так уж сильно пьян, как ей показалось.

– Ладно, – Эслин старалась разобраться по-хорошему. – Слушай, ты очень добрый человек, ты спас меня. И теперь я верю, что ты поймешь меня и отпустишь домой. Мой отец тоже староста и он щедро тебя отблагодарит. А может, наши родители даже договорятся о свадьбе? Конечно, если я вернусь домой целой.

Она робко поклонилась и бочком двинулась к лесу, но Сон преградил ей дорогу. Его глаза потемнели от злости и возбуждения.

– Хватит мне тут в уши лить! Достойный отец свою дочь одну никуда не пустит. Понятно же про тебя все… Веди себя хорошо, и я выполню обещание. И так уже долго жду! Мог бы даже не кормить, а взять с парнями там же у колодца.

Сон резко свел ее руки у нее за спиной, со смехом прикусил девичью шею и принялся возить влажными губами по коже. Сжавшись от омерзения, Эслин лихорадочно крутила в голове исходы – есть ли у нее шансы в драке или лучше перетерпеть этот кошмар и спокойно уйти до рассвета? Ведь здоровяка не унять одним ударом, пусть и ножевым…

– Молодец, добром же лучше, – бормотал Сон, ослабляя завязки штанов. – Вот так, хорошая девочка, стой спокойно.

Эслин вдруг передернуло всем телом, и она резко выпалила:

– Не говори со мной как с коровой на дойке! Или не на дойке. Кто знает, какие у вас тут в захолустье развлечения…

Парень поднял на нее глаза и замер. Его взгляд источал такую звериную ярость, что Эслин окатило страхом, как ледяной водой из ушата. Она мигом пожалела о своих словах.

– Да я тебя всю разуважил, неблагодарная! – взревел Сон.

– Не кричи! – шепотом взмолилась Эслин. Трясущимися от волнения пальцами она аккуратно ослабляла пояс и надеялась, что это выглядит так, будто она сдается.

– Вот так подбирай всяких псин шелудивых! Ты даже не можешь дойти своим куриным умишком, какую я тебе честь оказал, – орал будущий староста, брызгая слюной. – Да любая на твоем месте бы на ушах стояла, лишь бы мне услужить…

– Заткнись, просто заткнись, ты все испортишь, – в отчаянии бормотала она, почти не слыша его – так стучало в ушах.

Она быстро замахнулась и ударила. Нож вспорол ему бок. Сон зарычал, но схватил ее за запястье левой рукой, а правую сжал в кулак. Удар. Хруст. Голову Эслин резко откинуло, в глазах заискрилось. Она пошатнулась, вцепилась в него и принялась молотить бездумно, куда придется, но он быстро повалил ее на землю, выбил дух, и еще раз приложил головой так, что Эслин завыла и жалко скрючилась, ощущая острую боль во всем теле и кровь во рту.

С праздника к ним побежали на крики несколько человек.

– Схватите эту тварь! В нее злые духи вселились!

Пока Эслин поднимали, Сон в окровавленной рубахе успел еще раз вмазать ей по лицу так, что в местную управу ее не вели, а тащили.

И вот вчерашний полицай уже звенел ключами и отпирал дверь, чем и вернул Эслин из воспоминаний.

– На вот пожуй напоследок! – мужчина поставил на пол тарелку с остатками вчерашнего пира, и собрался закрывать дверь.

– Что значит напоследок? Я лишь вашего жеребца поцарапала легонько, – просипела Эслин внезапно пересохшим горлом.

– А то и значит. Помост сейчас сколотят. Уважаемый человек в тебе абасы распознал, а мы эту нечисть с корнем рвем, не мешкая, – раздраженно сообщил полицейский, держась за голову.

– Да никакая не нечисть я! Где суд? Кто тут главный? И как повесят-то? Король Тортур же отменил смертную казнь!

– Ну так, где король, а где мы? – полицмейстер даже рассмеялся. – Живем на отшибе, дальше только эти отмороженные в Изысках. Может, столице и отменили, а у нас тут никто нянчиться с преступниками не будет, некуда их сажать и довольствия нет. Староста приговор вынесет.

– Но ведь по закону преступников и отправляют в Изыски на копи?! – Эслин начало трясти.

– Ну из столицы они как-то всех скопом и отправляют с конвоем. А нам оно надо малым отрядом по здешним лесам какую-то мразь таскать? В чаще абасы так и кишат. Ты лучше спасибо скажи, что на месте не забили. Могли ведь, кабы я не подоспел. А теперь все чин по чину будет, быстро и чисто.

Эслин слушала, и ее колотило все сильнее.

– Ну ладно, за неискупимые преступления, убийство, а меня-то за что?! Вы даже не знаете, кто я! Все ваше драное село вырежут и сожгут за меня! Я из столицы, вообще-то! – бессилие и ярость затопили ее изнутри и начали выплескиваться через глотку, голос зазвенел.

Страж порядка зевнул, достал из ее тарелки кусок пирога, откусил и помахал им перед ее носом:

– Страсти какие… Хватит, девка. Забыла, куда попала? Тут тебе не середина, начинкой забитая. Тут корка черствая. Край! Кто сюда попал – тот следы свои забрал, – он усмехнулся, довольный рифмой, откусил снова и проговорил, жуя. – Много здесь заезжих сгинуло, и опальных благородных, и ученых, которых в снега нелегкая несет. Вон у меня над столом список с именами висит. Ищем. Со всех сил. Ладно, ты есть будешь, нет?

Он обтер об штаны руки, крякнул, поднялся и запер замок. Удаляющиеся шаги еще долго звучали в ушах Эслин. Шторм в душе быстро стих, волны негодования устало улеглись. С каждой минутой ее все сильнее затягивало в бездну отчаяния. Ради чего ей бороться, ради кого…

Весь ее маленький отряд, все, кто приехал с ней сюда спасать других, мертвы. Потерянная, изможденная, она и сама теперь полезна для своих соратниц не более, чем покойница. Мать всегда предпочитала ей брата, а год назад и вовсе пожелала ей смерти от пыток. Все ее бывшие покровители уже нашли себе новые объекты любовного интереса. Так может это гордыня – быть столь жалкой и желать при этом спасения?

Эслин глубоко вздохнула, сложила ладони и подняла их над головой:

– Небесная Госпожа, Мать всего Сущего! Не осталось ни сил, ни слов, говорить с тобой. Ты протягивала мне много Нитей. Ты, наверное, увидела мои чистые намерения. Но я оказалась с самого начала негодной, раз меня так просто ударили и сломали. Если ты во мне разочаровалась, то дай смирения уйти с достоинством и легко.

Эслин прислушалась к себе – все ли мертво или есть хоть одна искра – и тогда продолжила: