– Но при ее жизни вы же ее называли не «тетушкой»? – вяло поинтересовалась я, справляясь с тем, что неудачно сломала печать и теперь не знала, как бы поддеть бумагу, чтобы не порвать.

– Верно. При… раньше я звал ее иначе, но вам сейчас важно знать только то, что звали ее 54184646 Риуйланнайрра 106, она владела собственным археологическим предприятием и никто не знал, столько составляет ее состояние. Постлитеральный код 106 означает…

– То-ли.

Он вздрогнул. Я улыбнулась. Он звал ее в детстве То-ли. Потому что дети часто ленятся говорить целыми словами и упрощают все до первых слогов. Потому что «ё» при частом употреблении переходит в «о», а еще потому, что больше двух третей малышей не выговаривают «р». А еще он искал не завещание.

– Так вы, значит, выросший ребенок?

– Простите?

– Ну, мальчик, такой розовощекий толстоногий бутуз со счастливым взглядом и открытой миру улыбкой, что засыпает на одной кровати со своей тетушкой-путешественницей, когда она забирает его на недельку-другую из работного дома, и кому снятся ее истории. Но вы выросли, вас съела рутина, и вы стали кем-то не тем, кем хотели. Вы ищете не завещание. Вы ищете поворот, где разминулись с нормальным будущим.

– Так, знаете что… – оборвал он меня, выдавая с головой то, насколько я оказалась права, – я обращусь к кому-нибудь…

– Не обратитесь, – прервала его я, враз посерьезнев, так как открыла наконец печать и уставилась в ордер. – Я знаю, где это завещание.

Он застыл и побледнел. Я посмотрела на него, тоже побледнела из вежливости и призналась:

– Я только что его застрелила. Да. А до этого оно себя сожгло.

Наш небольшой коллектив собрался вокруг АКТ-46-53/94 с увеличенной столешницей и внимательно смотрел на выложенные на его отполированную поверхность останки завещания 54184646 Риуйланнайрры 106 – путешественницы, археологини и тетушки. Для нас – сперва, конечно, тетушки, а потом уже все остальное.

Чувствуя себя клерком Центра на похоронах, я развернула ордер и продекламировала:

– Именем службы собственной безопасности… ну, тут долго, короче… Ага, вот… выдать немедленно и без всякого сопротивления предъявителю сего книгу за Единым Номером союза Апатитовых Библиотек, это как раз наш союз, поэтому можно не обращаться в Головное Бюро… так… Апатитовых Библиотек 87368726875628-ЭР200. Дай, покажи заказчику номер.

Дайри сперва продемонстрировала свои безупречно белые перчатки Аиттли, чтобы тот проверил, безупречна ли их безупречность; затем, получив от него благословение, склонилась над бренными остатками пойманной мною этим утром книги и потерла этими белыми-белыми перчатками черный-пречерный корешок. Проступил латунный несгораемый номер.

Следуя протоколу, выдуманному нами на случай, если бытовые книги удавалось добыть только в таком плачевном состоянии, Дайри деликатно предложила нашему теперь уже официальному клиенту лупу, чтобы тот убедился, что мы нашли именно то, что нужно, и даже быстрее, чем он сам нашел нас. И в данном случае – очень удачно, что заказчик не успел попросить добыть книгу в сохранности.

Все присутствующие торжественно и скорбно уставились на клиента. Он взял лупу, склонился над книгой и тоненько извлек:

– Да… я… полагаю, что все так. Это оно.

– Итак, книга найдена, ура. На этом, выходит, наша работа закончена, – подытожила я все таким же официальным голосом, – расплачивайтесь.

– Но вы… – Мужчина, чье имя я так и не удосужилась узнать, распрямился и посмотрел на меня, будто это я в чем-то виновата. – Вы… оно уничтожено во всей своей полноте! Ничего решительно невозможно прочитать!

– Это не совсем так, – вздохнула Дайри, медленно снимая перчатки. – На самом деле, есть способы реставрации. Современные методы позволят восстановить определенную часть текста.

У меня сначала стрельнуло, а затем засвербело в ухе. Обычно это к деньгам. Вообще, наша Дайри – чудо одно, а не реставраторша. Да, пока ее лаборатория со всеми этими реагентами, ванночками, инструментами и прочим еле-еле выходит на самоокупаемость, но, если честно, мне этого более чем достаточно. Она берет такие вот частные заказы тех, кто потерял условную тетушку, и на выручку от них работает над действительно важными книгами, чтобы их не потеряли мы все и будущие поколения.

– Способы? У кого? Какие? – предсказуемо оживился наш клиент.

– Вообще-то, – поспешила я, запустив в ухо мизинец, охладить его вспыхнувший пыл, – это кропотливый и длительный процесс. Может занять год или даже больше.

– Я смею скромно отметить, что моя тетушка – умерла! – напомнил он мне так, будто это не завещание ее сейчас пыталось сползти под шумок под стол. – А смерть – это предприятие сроком более, куда более, чем на год. Это навсегда и…

Зуд перешел в боль, которая принялась отдаваться в челюсть. Нас ждало много, очень много денег. Я широко улыбнулась, положив руку на плечо нашему замечательному клиенту:

– Раз так, то вы можете поручить это деликатное дело нашей реставрационной мастерской. Тем более что транспортировка останков в таком состоянии может грозить полной их утратой.

– Иными словами, многоуважаемая чернильная госпожа, вы настоящим имеете мне сообщить, что в данном доме идущем также и реставрационная мастерская расположена?

– О, чем сильнее вы злитесь, тем сложнее строите предложения! Вы этим защищаетесь от мира, – разъяснила я, попытавшись залезть ногтем глубже в ушной канал, желательно до самой челюсти. – Между прочим, еще два предприятия тут – и мы сможем формально называться городом!

– Я повезу завещание моей покойной тетушки туда, где в него не будут стрелять! – процедил мужчина, построив в пику мне предложение как можно более коротко. Чудесный механоид. Я обожаю его. Им можно управлять, как велосипедом.

Аиттли вздохнул, повернулся и вышел. Я проводила его взглядом с пальцем в ухе:

– Куда это он? Мы же здесь не…

Завещание шлепнулось на пол и бросилось бежать, оставляя за собой жирный след сажи.

Мы с Дайри и сидящим за чайным столиком Оутнером переглянулись, все трое встали и отправились кто куда. Дайри закрыла окно, я – на ключ дверь, а Оутнер с сосредоточенным видом подергал ручку другого окна. Оно и без того стояло закрытым уже года два, с тех пор как внешние железные ставни заклинило во время песчаной бури.

После этого мы все трое вернулись к чайному столику и уселись с прямыми спинами. Дайри взялась протирать чайные ложечки, я закурила, а Оутнер разлил чай по чашкам и серьезнее прежнего уткнулся в книгу стихов. Сборники он брал разные, но всегда оборачивал их в одну и ту же суперобложку.

– Вы что, не поможете? Его же нужно ловить! – крикнул мужчина, бегающий в согнутом пополам виде за проворно убегающим томом.

Перемещение нашего не-клиента легко отслеживалось по звукам, издаваемым всякими-разными частями насыщенного интерьера комнаты, которые он задевал то полой пальто, то головой.

– Ордер от Апатитовых Библиотек закрыт, книга больше не в розыске, мы ее нашли и передали вам. А что до того, что она сбросила часть страниц и теперь удирает от вас на втором сердце, на втором комплекте ног и вот-вот смотается, так… сейчас два часа дня. Время чая!

Мы одновременно подняли чашки и отпили по глоточку, а чайный столик услужливо поднял механическую ножку, чтобы книга могла удобно под ним прошмыгнуть.

– Реставрационная мастерская ему моя не понравилась, – возвела взгляд к потолку Дайри и отложила ложечку на блюдечко.

– Я вас, многоуважаемые чаевничающие чай ароматный господа, нанима…

Я выстрелила.

Замерли все: мужчина, Дайри, чайный столик и, что самое главное, книга. Книга уже знала, что у меня есть определенные таланты и в их числе меткая стрельба. Я встала, наслаждаясь достигнутым эффектом, развязной походкой приблизилась к беглянке, перекинула сигаретку из одного уголка рта в другой и, присев, взяла ее в руки.