– А вы что, не знали? В смысле… все же знают, как закан… О-о-о… – протянула я, поняв, что многое повидала в жизни, но прямо сейчас смотрю в глаза механоиду, никогда раньше не слышавшему об «Имени Хаоса». Он прочел этот кирпич за одну ночь, ассоциируя себя с Горящим Героем, и пережил крушение Великих Городов как трагедию.

Вот ведь! И все-таки это отличный мир, раз хотя бы кому-то в нем настолько искренне-чисто везет. Мне снова въехали обложкой в нос.

– Я требую нормальную книгу! Правильный экземпляр! Работающий! Чтобы там всё нормально закончилось! Я ногу сломал! Я не смогу работать еще три месяца! Мне придется зимой выходить в перегон, чтобы хоть как-то выжить, а вы мне даете бракованную книгу!

– Но книга так заканчивается. Это трагедия. Вот, – я, приложив значительные усилия, повернула том обложкой к перегонщику, – прямо тут написано: «трагедия». Это значит, что в конце все умирают.

– Не надо мне окислять мозги! Я сходил в церковь, спросил у святого мастера, раз он там образованный, как дундук на печи, сидит, что такое «трагедия». Он мне сказал: «трагедия – это когда кончается, как в жизни», но в жизни не может так закончиться! Если вы не признаете свои ошибки и не замените мне книгу немедленно, я застрелю вас прямо здесь!

Я наклонила голову, показательно рассматривая его кобурный револьвер.

– Из чего? Этого четырехзарядника двойного действия? Купил чего помощнее, герой? Ну ты попроси меня поближе встать тогда, а то промажешь, стыдно будет.

– Так, я понял, – сам себе злобно улыбнулся он. – Я понял, чего вы добиваетесь. Сколько?

Я отдала знак немного вопроса.

– Сколько вы хотите за работающую книгу? С нормальным концом.

Ответом на его вопрос послужил щелчок, с которым Оутнер убрал нацеленный на скандалиста револьвер. Механик размеренным шагом приближался к нам, давая весьма прямолинейным взглядом понять, что он куда менее терпелив, чем я, куда быстрее переходит к стрельбе. Я его попросила:

– Проводишь к Нинни? Может, у нее остались другие концовки «Имени Хаоса» на продажу?

– Уверен, что да, – сухо сказал Оутнер, положив руку на плечо перегонщика в довольно тяжелом жесте.

Оут не любил наш маленький с Нинни бизнес по осчастливливанию недовольных плохими финалами читателей, но тот приносил в последнее время доход, и Нинни действительно становилась счастливей, когда занималась этим, особенно если работала под заказ. Я любила эту малышку. Настолько, что иногда жалела, что Толстая Дрю не обладала лицензией работного дома, хотя на словах я была против детей на борту, если речь не шла о фестивале детской литературы.

– Эх, – выдохнула я в сторону усатого скандалиста, доставая сигаретку, – знаю, о чем вы сейчас думаете: понравится ли ему новая концовка? Окажется ли она той, что он изобразил себе в голове? Кто знает! Но…

– Но я хотел, чтобы вы со всей возможной скоростью и со всем вниманием обратили себя на выполнение обязательств перед моей персоной!

Я выдохнула и обернулась, сразу же отдав знак тишины уже открывшему рот мальчику:

– Так вы насчет тетушки.

– Я! Именно! И я очень, очень бы хотел…

– И как она?

– Кто?

– Ваша тетушка.

– Она умерла!

– …и как она умерла?

Мужчина заскрипел зубами, я выдохнула дым, терпеливо ожидая ответ, а от ответа, нужно сказать, многое зависело. Этот клиент собирался искать завещание, а завещание – такая штука, что обычно прятаться ему не требуется, знай себе лежи в каком-нибудь нотариальном сейфе с выставленными показателями влажности и температуры и жди своего часа.

Ему не нужно беречься от недобросовестных читателей, жующих за очередной главой что-то жирное и сладкое, ему не нужно бояться, что в книгохранилище протечет крыша. Его существование – одно из самых удобных, какие только можно выдумать для книги. Но все же оно исчезло. И, видимо, по собственной воле.

– Она умерла во сне, – с вежливой улыбкой сообщил мне наш будущий клиент.

– Так, а где она спала?

– В странноприимном доме.

– А где находился странноприимный дом?

– В пожаре!

Я выдохнула дым. Конечно, клиент мне сказал больше, чем входило в его планы, но языковая игра, что я с ним затеяла, отлично прилипает, переводит собеседника на нужные рельсы и заставляет отвечать быстро, односложно, остроумно и, что самое неприятное для только что втянувшегося в игру механоида, – честно. Ведь большинство умов на черной и белой земле не могут врать и острить одновременно. Фантазия-одноколейка.

Очередь значительно продвинулась, и мы подошли почти к самым дверям Толстой Дрю. Я перекинула сигаретку из одного уголка рта в другой, прищурилась и поинтересовалась:

– А пожар кто устроил?

– Мы подозреваем, – с подчеркнутой вежливостью в голосе произнес мой собеседник, поспешивший вернуться к обычному тону беседы, – что виновно именно завещание. Не само, конечно, а через посредников, но, поверьте, эта книга могла справиться. Дело в том, что незадолго до смерти моей тетушки завещание направило письмо в эти края, а адресатом значился некий 83746583 Таюран 33. «33» – после имени – это же означает «в розыске»?

Я посмотрела на мужчину. Мужчина посмотрел на меня. Мы оба посмотрели на приставившую к уху слуховую трубу студентку, и я отдала знак приглашения:

– Этот механоид здесь известен как Красный Тай. Пойдемте со мной в другую дверь.

Мы пошли вокруг Толстой Дрю, чтобы войти в дом с черного хода. Там нас ждал все тот же мальчик, но я снова его отодвинула, чтобы пройти.

– А зачем мы там стояли, если просто могли пройти здесь? – поинтересовался усатый.

– Нашим студенткам нужно знать, что их никто не торопит. А как они будут в этом уверены, если никто не будет терять из-за этого время?

Мы зашли в дом. Нас встретил мрачным взглядом подметавший пол Аиттли. При виде наших сапог и пыли на дорожных накидках он повернулся, бросил пол наполовину неподметенным и ушел в другую комнату.

– Неудачно вышло, – призналась я, высыпая с полей шляпы каменную крошку за порог дома. Шляпу я убирала на специальную шляпную вешалку. – Если войти в комнату, где он убирает, то ему придется начинать с начала. Но мы не знали. Пройдемся до бюро по розыску бытовых книг.

Пока шляпная вешалка деловито жужжала, перевозя мою шляпу к основному входу, ко всем прочим головным уборам, я зашла в комнату, села за мой любимый 78-78-АР-500 и, затушив сигаретку о подошву, положила ноги на столешницу поверх стопки неразобранных неколлекционных новинок.

– Завещание, – укоризненно поднял бровь мой будущий клиент, – это не бытовая книга. Это…

– У нас есть два бюро по розыску книг, – просветила я его. – Розыск книг в розыске – для этого вам нужно предписание службы собственной безопасности предприятия, где обнаружили незаконную деятельность автора или пострадавшего предприятия. Если у вас такого нет, то вам в розыск бытовых книг. Тогда мы найдем ваше завещание сразу же, как отыщем поваренную книгу бабушки О-ой. Итак, где ваше предписание?

Мужчина передо мной вздохнул, запустил руку под лацкан строгого темно-синего пальто и достал из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу с сургучной печатью.

– Вот оно.

– Что же, – легко приняла я новость, – тогда нам в бюро поиска книг в розыске.

С этими словами я, крякнув, переместила ноги на другую сторону стола и достала пачку сигарет из внутреннего кармана. На этом застыла, балансируя между острым желанием обозначить собственную независимость и нежеланием раздражать тонкий внутренний мир Аиттли, не терпевшего дым в интерьерах Дрю. Ко мне на руки вскочил призрак двухмесячного котенка Переплета. Я по привычке дала ему играться с одной своей рукой, принявшись другой чесать слипшуюся полупрозрачную шерстку, и сигаретку убрала.

– Так, значит, за завещанием охотитесь не вы один, но в тексте указано, что все имущество должно перейти к вам?

– Не буду врать: я единственный возможный наследник, – признался клиент, сложив ровно, как ученик, руки с длинными костлявыми пальцами на острых коленках. – Если завещание пропадет и если найдется – исход один и тот же, но мне важны не вещи моей дорогой тетушки. Моим отложенным подарком станут слова и мысли, обращенные ко мне, если они, конечно, содержатся там. Чем старше я становился, тем реже мы общались с… тетушкой.