– Это не подстава, – голос Густава звучит совсем сдавленно. – Я хочу избавить тебя от Эрика. Я действую один! В следующий раз мы просто можем не успеть спасти тебя!

Не могу поверить. Не двигаюсь. Скальпель в руке начинает дрожать и царапает шкуру Густава.

– Послушай, Вэй! – в голосе проскальзывают умоляющие нотки. Он в волчьем облике давно мог бы растерзать меня. Стоит ему начать оборачиваться, скальпель станет бесполезен. Но док упрашивает! – Не знаю, помнишь ли ты это имя, но тебя так зовут. Я правда устал возвращать тебя к жизни. Давай ты просто сбежишь? Доберись до противоположного побережья, и свобода!

Звучит, как утопия, но утомленному сознанию до скрежета зубами хочется зацепиться даже за это. Отпрянываю обратно к каталке. Упираюсь в клеенку ягодицами – боли нет. Меня восстановили! Не спуская с Густава глаз, забираюсь на нее, перелезаю дальше и инстинктивно устраиваюсь на корточках в пространстве между двумя койками. Удобная поза для обороны – здесь меня не видно со входа, я смогу все выслушать, а если что не понравится, вцеплюсь в каталки и впечатаю обе пятки в грудь ничего не ожидающему врачу. Это будет быстро и сокрушительно.

Он приближается короткими шагами, точно крадется, и почти шепчет:

– Эрик куда-то уехал. С Грэем. Похоже, на переговоры, – продолжает успокаивающе гладить воздух ладонями. – Сейчас у клуба стоят несколько фургонов с поставками и мусоровоз. Ты можешь уехать в одной из этих машин.

Хочется возразить, что волк-водитель сразу меня учует, сообщит Эрику, и альфа меня в буквальном смысле замучает до смерти. Снова пытаюсь открыть рот и сказать хоть что-то… Но не могу. Маска притворного безразличия срослась с кожей, или я в край одичала от постоянных избиений. Но теперь точно. Я. Больше. Не. Могу. Говорить.

Мотаю головой.

Закрываю лицо ладонями, размышляя, как изъясняться.

Показываю большой палец вниз.

Веду носом в воздухе и морщу переносицу.

– У мусорной компании водители люди, – подхватывает Густав. – Тебя легко спрятать в клетке с мусором.

От слова «клетка» дергаюсь всем телом. Чуть не роняю скальпель. Тошнота подкатывает к горлу. Головой понимаю, что это не настоящая клетка, а, скорее, решетчатая высокая тележка на колесиках, но в душе все равно разыгрывается паника. Вдыхаю. Выдыхаю.

Успокаиваю эмоции, киваю.

Дергаю подбородком вдоль тела.

Пожимаю плечами.

Делаю вопросительное выражение на лице.

– Я раздобуду тебе одежду. На улице сейчас не май месяц, но выживешь, – его взгляд начинает бегать туда-сюда между каталками. Он судорожно что-то прикидывает. – Посиди здесь! – выпаливает наконец и выбегает из лазарета.

Закатываю глаза, всплескивая руками, и обреченно опускаю запястья на согнутые в коленях ноги. Никто не увидит моей экспрессии. А жаль! Этот красноречивый жест означал: «ну конечно, беги, куда ж я отсюда денусь?» Голая игрушка альфы. В его клубе. Который битком набит псами и волками. Что я еще могу сделать, кроме как смирно посидеть здесь?

И как Густав собирается провести меня по всему пути на поверхность? Я смекнула, что сижу под землей, но не представляю, как глубоко. Наверху клуб. Так многие альфы устраивают себе приватные резиденции. Подобные злачные места среди них почему-то считаются модным вложением денег. Или это просто удобный «зонтик»? Клуб позволяет за красивым фасадом скрывать гадкие вещи, вроде работорговли, вредных веществ и проституции?

Слыша шаги в коридоре, напрягаюсь. Мне некуда скрыться, если сюда ворвется один из псов Эрика. Мгновенное решение – вскакиваю и в один прыжок оказываюсь у двери. Замираю спиной к стене, готовая вонзить скальпель в горло любому, кто нырнет за клеенчатую ширму.

Непрошенный гость влетает в лазарет. В яростном порыве выпрыгиваю из укрытия, но замечаю профиль Густава и замираю на полпути. Теряю равновесие и неудачно растягиваюсь на полу. Единственное оружие отлетает в сторону. Док не промах – в один шаг настигает его и наступает всем ботинком, опережая мои пальцы. Твою мать! Я беззащитна! Но, кажется, Густава мне не стоит опасаться. Поднимаюсь, обиженно скрещиваю руки на груди.

Он протягивает тряпичный сверток. Разворачиваю. Грязно-синие джинсы, растянутая майка на одной лямке, серая толстовка, вырвиглазно-желтая бейсболка, мужские боксеры, носки и тонюсенькие горно-летние кеды.

Хочется возмутиться, но дареному коню в зубы не смотрят. Натягиваю принесенную одежду, а когда заканчиваю, вижу, что Густав подает мне скальпель рукояткой вперед. Аккуратно забираю инструмент и прячу в переднем кармане толстовки.

Он вручает мне деньги. Не пересчитывая, прячу в джинсы. По меркам человека, у которого нет ни гроша за душой, сумма огромная. Благодарю кивком и добрым взглядом – все, на что я сейчас способна.

Мужские трусы болтаются на бедрах, майка, кажется, даже не закрывает грудь. Но это скрывают толстовка, в которой я утопаю подобно пятилетке в папином пальто, и штаны на два размера больше. Их пришлось затянуть ремнем по самое не могу, образовавшиеся складки грубой джинсы теперь впиваются в кожу. Чувствую себя нариком, который только что вылупился из притона и ищет дурь.

– Готова? – спрашивает Густав. Глаза горят нездоровым азартом. Мне страшно. Вся эта затея плохо пахнет. Он не дожидается ответа, скидывает халат и командует: – Идем!

Выводит меня из лазарета и ведет вниз. На этаж, где располагается моя камера. Путь от нее до места оказания помощи я успела запомнить хорошо. Ежусь при виде обитой металлом двери. За ней меня ожидали только боль и горечь, колющая сердце бесчисленным количеством игл.

Мы проходим дальше по узкому коридору, за табличку «Осторожно! Ремонтные работы!» – никогда не подозревала, что здесь есть что-то еще. Эта часть базы Эрика, казалось, застыла на стадии вечной разработки идеи.

В слабо освещенном конце коридора, оказывается, расположен лифт. Густав прикладывает свою ключ-карту. За раздвижными дверями слышу перекатывание огромных шестеренок. Вскоре створки расступаются, пропуская нас в просторную кабину, словно это экстренный лифт для доставки раненых на базу. Мы поднимаемся сразу на нулевой этаж. Оказываемся в подсобных помещениях. Направо простирается длинный широкий, в две машины, местами заставленный всяким хламом тоннель. По бетонному потолку и стенам, точно бесконечные змеи, ползут разнокалиберные трубы. Освещение слабое, оранжевое. Нюх улавливает едва доносящиеся запахи еды с кухни, и желудок болезненно сжимается. Вздыхаю – когда я еще поем?

Смотрю влево. Футах в двадцати вижу распахнутую двустворчатую дверь на улицу. Оттуда веет свежим влажным воздухом. Пахнет свободой! Крупными хлопьями оседает снег, собираясь на асфальте в толстый слой сизоватой полоупрозрачной жижи.

Тяну носом, глубоко вдыхаю. Внутри бушует дичайшая радость. Эйфорический восторг. Переполняет надежда, в глазах выступают слезы. Каждая клетка тела трепещет в ожидании момента, когда я смогу сказать, что свободна. Ноги сами срываются с места, делаю несколько порывистых шагов к выходу, но Густав резко хватает меня за плечо и впечатывает в стену. Молча смотрит в глаза и грозит пальцем. Указывает на клетки для сбора макулатуры. Черт. Меня повезут, как мусор. Вместе с мусором. Вместо мусора!

Мотаю головой. Нет, я в «это» не полезу. Густав тверже указывает на тележку рукой, тычет пальцем. Жест получается нетерпеливым. Внезапно снова обострившийся до волчьего слух улавливает голоса. Трое мужчин двигаются по тоннелю, скрытые от нас нагромождением коробок, катя или волоча за собой что-то тяжелое. Сердце падает в пятки, чую острый запах адреналина Густава. Он тащит меня к лифту, прикладывает карту, и вскоре мы оказываемся в кабине. Свет через несколько секунд гаснет. Мы ждем. Голоса вскоре начинают звучать совсем рядом, затем теряются на улице, снова возвращаются и стихают через некоторое время уже в глубине коридора.

Густав снова выводит меня из лифта. Указывает на пустую тележку, жестом велит забраться внутрь. Подчиняюсь. Подпрыгиваю, отталкиваюсь от трубы и с трескучим алюминиевым звуком приземляюсь уже в клетке. Док кивает мне пригнуться. Складываюсь компактным комочком, обхватив ноги руками, кладу подбородок на колени. Густав вытаскивает картонки из соседней тележки и закидывает меня ими. Света в моем бумажном коконе становится все меньше. Когда он заканчивает, сижу в почти кромешной тьме, разбавляемой тусклыми лучиками через случайные щелки.