Мы доходим до конца, поворачиваем и спускаемся по пологому бетонному пандусу, который ведет в узкий коридор на минус третьем этаже. Горит тусклый свет, стены не окрашены, как будто сил не хватило на отделку. Взгляд цепляется за нечто странное – небольшие плоские окна вдоль пола. Слежу за ними взглядом и замечаю спуск на несколько ступеней. Внизу дверь, обитая ржавыми железными листами, точно ее переставили с какого-то корабля.

Эрик спускается, пикает магнитным замком, приложив карту к считывателю. Тянет металлическую дверь и, распахнув, машет мне заходить.

Кажется, то, что я там увижу, мне не понравится. Все наслышаны о жестокости Эрика, но никто из нас, наверное, не захотел бы увидеть подтверждение воочию. Вдыхаю поглубже и спускаюсь. Приходится пригнуть голову, чтобы попасть внутрь.

В каменном склепе темно и, похоже, единственный источник света здесь – окна, выходящие на уровень выше. Внутри воняет так, точно тут кого-то стошнило. Пол влажный. Замечаю сжавшуюся в комок девчонку у правой стены. Белые волосы мокрыми рваными сосульками облепляют голову, закрывают лицо. Падающий в окна свет едва выхватывает из тьмы тощее обнаженное тело. Боги, она просто кожа да кости! Такое чувство, что Эрик ее голодом морит. На шее – дюйма четыре (~8см) шириной увесистый кожаный ошейник, от которого куда-то во тьму комнаты стальной змеей тянется цепь. Кожа ягодиц изрыта неглубокими кровоточащими ранами. Невольно задумываюсь, чем Эрик это сделал. Слишком много отметин, шилом замучился бы столько колоть… Девушка не отрываясь смотрит на меня и, кажется, я вижу мольбу в ее глазах.

– Полукровка! – рявкает волк. Его жесткий голос выбивает из задумчивости. – Встать!

Не хочу видеть ее в полный рост! Но она подчиняется воле хозяина. Не без труда, опираясь о стену, встает, стыдливо складывает руки внизу живота. Сердце сжимается при виде обтянутых кожей ребер и… это что, сигаретные ожоги?! Круглые бляшки рельефной кожи проступают по всему телу. Посажены не очень густо, но симметрично.

– Так это и есть полукровка белых волков? – за брезгливостью в голосе прячу возмущение. – Невзрачно выглядит.

Эрик жует губу и плотоядно улыбается.

– Зато она в принципе есть, – выделяет слово голосом. – И она единственная из известных волкам гибридов.

– Ах да, конечно, – делаю снисходительное лицо. – Как я мог забыть. Мы же, в отличие от вас, полукровок не уничтожаем… – лицо Эрика перекашивается от злобы, сглаживаю угол: – Хотя и в Ковен не берем. Они сами по себе.

Альфа успокаивается и добавляет:

– Кровь волка священна. Ее нельзя осквернять, – в голосе звучат рычащие нотки. – Ты все увидел, Адам?

Коротко киваю и выхожу из камеры. Я увидел даже слишком много.

Эрик

5 часов назад

Вхожу в ее камеру. Дверь за спиной тяжело лязгает защелкой. Вглядываюсь в темноту. Света из коридора с этажа хватает всего на пару футов. По запаху чую, что она боится. Конечно, боится. Ведь я являюсь сюда, только когда хочу причинить кому-то боль, а она – идеальная безотказная жертва.

Полукровка, которой изначально не должно существовать. Ее человеческая шлюха-мать прятала ее долгих шестнадцать лет, пока не сдохла от передоза. Тогда девчонка показалась на наших радарах. И, наверное, ей бы очень повезло, если бы захвативший ее альфа не проигрался мне в карты.

Да. Тяну носом, улавливая сладостный аромат безысходности. Девчонка уже знает, что будет дальше.

Достаю сигареты и закуриваю, все так же пялясь в темноту. Мне нужно лишь крошечное усилие, чтобы увидеть ее, но я предпочитаю смотреть пока человеческими глазами. Даю ей мнимое ощущение защищенности.

Дым струится в полутьме белесыми петлями, создает причудливые разводы. Пожалуй, за дымом я люблю наблюдать больше всего. Я не тороплюсь. У меня в запасе все время ее жизни. И я выпью его до дна.

У прежнего владельца она была за диковинную зверушку. Сидела в клетке, но он ее не использовал. Наверное, ему было противно мараться о грязную кровь, к тому же, он уж точно не хотел наделать еще более богомерзких наследников. А мне все равно. Я смакую выносливость, которая досталась ей от отца-волка, и исключительно человеческую форму от людской матери. Беззащитная, не способная укусить собачонка. Которая раз за разом отвергает меня!

Я верю – однажды она сдастся. Станет покладистой сукой у моих ног. А пока… приходится жестко брать и воспитывать. Хотя я уже не уверен, что то, что я делаю с ней, можно назвать воспитанием в педагогическом смысле. Скорее, просто вымещаю гнев. Плевать, даже если и так. Кто меня остановит? Эта сучка моя. Ее существование противоестественно. Люди ее боятся, ведьмы не признают, волки захотят растерзать. Лучше пусть ее тело послужит хоть кому-то. Например, мне!

– Подойди, – бросаю в пустоту.

Голос раскатистым басом отражается от стен. Слышится шуршание цепи. Она подчиняется. Но уже не говорит. Давно не говорит. Только воет волчицей, когда доходит до дела.

Спустя несколько вязких мгновений ее хрупкая бледная фигурка появляется в пятне тусклого света. Она идет неровной походкой – все же с кнутом я позавчера перестарался. Тяжелая цепь, свисающая с массивного кожаного ошейника, намотана на руку, чтобы не мешалась. Девчонка смотрит мне в глаза. Во взгляде чувствую подавленность, а в воздухе витают феромоны ненависти.

Внутри, словно распирающий шар воздуха, начинает подниматься гнев. Она непрошибаема. Самые крепкие омеги сдавались на мою милость куда быстрее. А эта полукровка словно из стали.

Протягиваю руку и рывком за цепь впечатываю ее в стену позади себя. Жмурится от боли, но метает в меня злобный взгляд. Когда она наконец примет свою участь? Я целых полгода наблюдаю одну и ту же эмоцию – ненависть, с приправляющими ее страхом, отвращением, презрением. Но еще ни разу в ее глазах не мелькала покорность.

Влепляю хорошую пощечину тыльной стороной ладони. Черт! Я забыл снять перстень. А и плевать! Так даже лучше. Девка слизывает кровь с рассеченной губы. Смотрит ядовито. Хочется влепить еще одну такую же затрещину, но я пришел сбросить напряжение. Избить ее я всегда успею.

Тяну за цепь вниз, опускаю на колени. Снимаю со стены кольцо на ремешках.

– Открой пасть! – приказываю грубо. Она снова вывела меня из себя.

Подчиняется, и я втискиваю девайс между ее зубов. Безопасность превыше всего.

– Руки за голову, – слышу хриплость в голосе. Как бы я ни сердился, ее тело и безоговорочное принятие воздействий неизменно заводят почище любой омеги.

Она выполняет. Подчиняется, но делает это только телом! Бесит. Рывками сдергиваю джинсы и вонзаюсь в насильно открытый рот. В слабом свете вижу круглые точки-рубцы от ожогов на тыльной стороне ее предплечий. Зажили мгновенно. Как на собаке, ха-ха! Я пометил сигаретами каждую часть ее тела. Кроме лица. На нем появятся мои знаки, когда она наконец сдастся и станет всецело моей… игрушкой.

Вколачиваюсь в податливое горло. Оно приятно сдавливает. Слышу захлебывающиеся звуки. Полукровке не хватает воздуха. Не сглотнуть слюну… Это ее проблемы. Я прихожу сюда, чтобы взять, что хочу. Забрать причитающееся.

Цепь лязгает по полу на каждое мое движение. Девка стоит на коленях с заведенными за голову руками. Глаза зажмурены, брови сошлись на переносице. Ей больно, и это лишь распаляет азарт.

– Глаза! – рычу, уже не в силах сдерживаться. – Глаза открой! Смотреть на меня!

Тварь знает, что я это люблю, но никогда не делает сама, только по приказу. Распахивает веки. Брови немного расступаются, но наморщивается лоб. Хотя в ее гримасе все равно нет мольбы, только физика – дискомфорт, боль. А взгляд обжигает непримиримостью. Как же хочется опустить сигарету ей на переносицу, чётко на морщинку, которая так и стоит между бровями. Но нет. Не сейчас. Рано. Бросаю окурок в угол.

Хватаюсь за обстриженные рваными клоками тускло-белые волосы, насаживаю ее голову, словно на шампур, вдавливаю затылком в стену и… наконец извергаюсь. Глубоко у нее в горле. Замираю на несколько мгновений, ощущая, как сокращается ее пищевод, а по телу бегут судороги. Стоит только выйти, полукровка складывается пополам, едва успевая опереться руками, и мое семя, смешанное с остатками ужина, выплескивается на бетонный пол. Ее спина изгибается дугой. Она кашляет и давится. Пытается отплевываться, но не может закрыть рот. Какая жалость! Все это – ее вина. Пока эта сука отвергает меня, я не вознагражу ее самой ценной жидкостью оборотня.