— Какого черта ты вытворяешь?

— Я вытворяю? — огрызается Фил, упруго расхаживая по каюте. – Ты не натрахалась, или что? Думаешь, я тупой и не знаю про вчерашнее приключение?

Дикий и нервный зверь. От созерцания подрагивающих ноздрей, у меня начинают подрагивать внутренности.

— Ты мне сегодня снился, — сообщаю я, сжимая свои соски. — Я была юной ведьмой, а ты — инквизитором. Девственным и сексапильным одновременно.

Филипп останавливается, пузырясь от злости. Такое чувство, что они с Ральфом знают что-то, чего пока что не знаю я. Но в то же время думают, будто бы я знаю. Более того — за этим стою.

— ...ты привязал меня к своей узкой монастырской кровати и оттрахал всеми известными тебе способами, — говорю я вслух.

— Есть только три дырки. Сколько может быть способов?!

— В моем сне ты был креативнее. А полосы, что у тебя на спине – это тебя Хадиб поцарапал?

Он все-таки не выдерживает. Смеется. Но так, что лучше бы не смеялся. Когда он подходит к кровати и опершись на руки, склоняется надо мной, улыбаясь безумной улыбкой, влага между ног замерзает.

— Ты первая начала.

— Первая? — говорю я смело, но осторожно. — Это чертовски мучает.

Филипп смотрит на меня со странным выражением на лице.

— Зачем тебе это все? — спрашивает он таким тоном, словно я прекрасно знаю о чем идет речь.

— Понятия не имею. Возможно, я вас люблю. Возможно, вы просто реально классные. У меня год не было мужчины.

Он усмехается.

— Ну, конечно.

Прощальный взгляд на сиськи и Филипп очень твердо глядит мне в глаза.

— Ты трахалась с ним?

- Нет, он тоже злится из-за вчерашнего. А ты с ней?

Филипп опять усмехается и качает головой, словно не веря своим ушам.

- Ты спятила? Если я стану трахаться со старухами, то это будут очень богатые бабки, ты понимаешь?

- А где ее помада?

- Минет, не секс, - он смотрит на засос.

- Это вчерашнее.

- Хорошо, - он вдруг сбрасывает одеяло и как собака, носом, втыкается в простыню. – Смотри-ка, какая честная женщина... А теперь сделай милость, прекрати цирк. Оденься.

***

Одевшись, я застаю их с Ральфом на капитанском мостике. Они о чем-то горячо спорят, жестикулируя, словно два мима. Ульрике, в одиночестве оседлав шезлонг на нижней палубе, пьет из баночки «Севен Ап». При виде меня она недвусмысленно давится им.

Ральф попросил Фила привезти мне что-нибудь из одежды Джесс, и тот, -- то ли пошутил, то ли издевается — привез винно-красный брючный комбинезон. С бирочкой "Элли Сааб".

Ульрике может и вложила все деньги в парикмахера, но бренды узнает по пошиву. А это не подделка. Это настоящий кто-то там, как его?.. Я никогда не была сильна в моде.

— Как тебя зовут, ты сказала? — спрашивает Ульрике, сканируя меня взглядом.

На кухне я быстро потеряла товарный вид.

-- Меня не зовут. Меня пока не прогнали.

— Смешно, — она поднимается со стула и тащится к грилю, со своим «Севен Апом» в руке. Интересно, это — благородный напиток, или она решила снизойти до простых. — Это Элли Сааб?

До меня не сразу доходит, что она имеет в виду и Ульрике, заметив это, меняет тему.

— У тебя очень красивое тело. Но если не носить бюстгальтер, то вскоре отвиснет грудь.

— Тогда я сразу же позвоню тебе и спрошу, к кому обратиться.

Она начинает нервничать, кольца громко стучат о банку. Но ей нужна информация и Ульрике делает над собой усилие. Хмыкает, недовольная, но тут же пытается обойти с другой стороны.

— По-моему, я тебе не нравлюсь, — заключает она с таким видом, словно совершила невесть какое открытие.

— Ты хотела бы мне нравиться? — спрашиваю я, закусывая губу, как рекомендует Лонина книга.

Ульрике пытается нахмурить лоб, но ботокс не оставляет морщинам не единого шанса. Она обнимает себя руками и задумчиво произносит:

— Почему — нет?

— Хочу быть уверена, что ты не решишь предложить ему мама-дочка номер.

Она чуть заметно кривится. Не знаю, чего я к ней прицепилась? С Адиной у нас хотя бы были какие-то счеты. А Ульрике лишь пытается удобнее устроиться в жизни, прицепившись к толстой мужской мошне. Может быть, я просто не люблю других женщин и за уши притягиваю причины, чтобы обосновать неприязнь?

Ульрике тоже задумчиво рассматривает меня и решается положить карты на стол.

— Зачем он тебе? Тебе недостаточно денег брата?

У меня вырывается полуистерический смех: при чем тут деньги?

— Он классно трахается и, к тому же, красив.

Ульрике ласково улыбается. Какое-то время, словно залюбовавшись, глядит на закат. Закат и в самом деле прекрасен: багряно-красный и пылающий, словно грех, но вряд ли он так сильно ей нравится. Просто на фоне этого заката продолжают беседовать у приборной панели яхты Ральф и Филипп и она явно не хочет, чтобы кто-то из них услышал ее.

— Филипп — гей, детка. Это все знают.

— Может быть, — улыбаюсь я, — он просто не захотел тебя?

Глава 3.

«ЛЮК, Я — ТВОЙ ОТЕЦ!»

Нас ждут, как и обещал Филипп.

И я понимаю вдруг, зачем он привез Ульрике. Чтобы у них свидетельница была — подтвердить, что все было так пристойно, а сам он – гей.

Среди незнакомых лиц, я вижу Бауэра. Он снял фуражку и капитанский блейзер и теперь выглядит, как полагается адвокату. Стерильно, элегантно и дорого.

— Фрау Дитрих? Меня нанял ваш дядя.

Его глазки лишь на миг ныряют в глубокий вырез комбинезона, но тут же устремляются мне в глаза. Линза слетела, что ли? Я машинально вскидываю руку, но тут же опускаю ее.

— Фридрих Бауэр, — сообщает Фуражка, протягивая ладонь. — Вам больше не о чем волноваться.

Машинально пожав ее, я с удивлением отмечаю, что Бауэр указывает мне место. Рядом с каким-то мужчиной. Он потрепанный, невзирая на чистую, выглаженную рубашку; по лицу заметно, что пьет. От парня за километр разит отчаянием. И тем не менее, он пытается меня обнадежить:

— Виви, привет. Я твой дядя! — он поднимается, явно собираясь меня обнять. По-семейному, от переизбытка чувств прослезившись. Я отшатываюсь. Мне кажется, что если я прикоснусь к нему, его тоска просочится сквозь поры.

— Ральф! — слетает с губ имя. Писк. Только я и слышу, да еще Бауэр.

Ошалевшим взглядом оборачиваюсь на Ральфа с Филиппом, но те стоят к нам спиной. О чем-то совещаются с адвокатами. «Дядя» кладет дадонь мне на спину и я возмущенно вскрикиваю. Отец Хадиб в светло-сером мирском костюме, поднимает глаза.

— Не прикасайтесь к ней, пожалуйста, — произносит он.

— Ты еще кто такой? — вырывается у моего нового родственника.

— Независимый психиатр, — роняет тот.

— Что за херня? — спрашивает дядя Фуражку. — Он же поп, как и тот, второй.

— Что за херня? — спрашиваю я, обращаясь к Ральфу. — Я тебе утром рассказывала, что этот козел ко мне приставал! А этого я вообще не знаю! Откуда такие сведения, что он мой дядя?! Может, он извращенец, как тот второй?

Под взглядами с противоположной стороны, Бауэр натянуто улыбается. Делает в нашу с дядей сторону успокаивающие движения, словно дирижер. Мол, спокойнее, мои дорогие, сейчас все уладим.

— Фрау Дитрих, — позвольте мне начать еще раз. Итак, моя фамилия Бауэр, меня нанял ваш дядя. Учитывая ваше...ммм... не совсем стабильное состояние, он уговорил меня заявить в суд на вашего отчима и, — пауза, — на вашего, так называемого, брата...

На меня наваливает оцепенение. Как воздух перед грозой становится неподвижным и жарким, так и внутри меня застыло озеро лавы. Мысли плавают в нем, как дохлые саламандры. Фуражка рассказывает.

— ...как вы, конечно же знаете, граф фон Штрассенберг оформил опеку над вами, женившись на вашей матери. Вы никогда не жили с графом, но все решения, в том числе финансовые, принимал он...

Слово «граф» доставляет ему чуть ли не эротическое удовольствие. Наверное, это еще приятнее — размазать по полу графа. Я не могу оторвать глаз от профиля Ральфа. Словно все вокруг него смахалось, растворилось. Он чувствует мой вопящий взгляд; я вижу, как на щеках вздуваются желваки, но он упорно не оборачивается.