— Это все от Филиппа? — спрашиваю я, закатывая глаза и ломаясь на публику, как Адина. — Он с ума сошел! Мне же это все абсолютно не нужно!..

— Что это значит? — глухо спрашивает она. — Ты снова идешь к нему?

Звездный час настал. Я слишком долго слушала о том, что немки ассекусальны и что любая, самая страшная литовка, даст самой красивой немке под дых и уведет ее парня.

— Что я могу поделать? — говорю я. — Мальчик попробовал настоящее немецкое качество. Не может остановиться.

— Для него ты — обычная девка! — вклинивается Янек из-за плиты.

Взгляды присутствующих перемещаются на него.

— Набор дырок, который можно в любой момент заменить.

— Янек, заткнись! — приказывает Мария. — Верена, ты тоже. Мы все уже поняли, что ты — его сверкающая богиня.

Кто-то фыркает, кто-то хихикает отвернувшись, но я не могу понять — кто. Янек яростно переворачивает скворчащие на большой плоской жаровне шницели и выглядит так, словно его жену обесчестили.

— Богиня, как же. Меркантильная шлюха, как все.

Куда только подевалось его хваленое самообладание, с которым он по четыре минуты обжаривал еще утром белковый омлет?

Янек вскидывает голову, словно борется с желанием плюнуть в меня. Эта дикая, ничем не прикрытая ненависть, задевает меня. Да как он смеет?! Как вообще он смеет предъявлять на меня права?

— Знаешь что? А я ведь в некотором роде, тоже хозяйка!

Он показывает мне палец, и повернувшись к плите начинает демонстративно греметь сковородками.

Ну, хорошо. пусть Лона ему расскажет, что мы с Ральфом Дитрихом не просто однофамильцы.

Дверцы лифта с тихим шелестом разъезжаются и из кабины, зевая и потирая кулачками глаза выходит парочка близнецов, подгоняемая озабоченного вида молодой мамашей. Счастливый отец замыкает шествие. На его лице застыла маска вселенской скорби и лишь в глазах, время от времени мелькает усталая мысль: «Неужели, это происходит со мной?!» Его взгляд на миг останавливается на ведерке и бутылке шампанского на сервировочном столике.

Похоже, что ему тоже когда-то хотелось мчаться в закат на красном спортивном автомобиле и пить шампанское с хохочущими красотками. Но его приперли к стене стремительно растущим пузом. Заставили поступить, как порядочный человек. Его жена обрезала волосы, они купили универсал и в кредит построили дом, за который молодому папаше приходится вкалывать день и ночь.

Да еще жена его пилит.

Я почти готова поспорить, что пилит. Слишком уж недовольный у нее вид. Неудовлетворенный. А он к семье испытывает примерно ту же нежность, что старая усталая лошадь — к телеге с поклажей. Тянет, потому что лягнуть не осмеливается, а на то, чтобы встать на дыбы ему не хватает ни сил, ни духу.

Он проходит мимо меня, не сводя глаз с шампанского.

— Антон! — раздраженно шипит молодая женщина и плотно сжимает рот.

— Иду! — отвечает он с сухой холодной яростью в голосе.

У меня подергивается рот. Антон! Словно я заглянула в собственное будущее и отступила назад. Все еще внутренне улыбаясь, я слышу, как из кабины кто-то окликает меня:

— Милая! — старушка с кокетливо взбитыми в пену серебристыми волосами, улыбается. — Входите же! Мы тут все прекрасно поместимся тут внутри. Не так ли, святой отец?

— Правда, — заполняет кабину любимый голос.

Горло судорожно вздрагивает, в момент пересохнув. Сердце перестав стучать, замирает в полете, словно прыгун с трамплина и летит вниз. Подняв глаза, я вижу Ральфа.

Ральф ослепителен.

Я ошибалась, Филипп — не лучше него. Нет никого лучше моего Ральфа.

Он стоит небрежно прислонившись плечами к зеркальной стене. Стоит молча, беззастенчиво упершись взглядом в мои приподнятые бюстгальтером груди.

— Привет, — выдавливаю я.

— Ты что, номера обслуживаешь? — двусмысленно интересуется он.

— Да-да! — вмешивается милая бабушка, явно не сообразив, что он имеет в виду. — Очень удобно, не правда ли? Входите же, моя дорогая! Не бойтесь.

— Какое пугливое юное существо.

Старушка ослепительно улыбается, глядя на Ральфа. «Какой славный молодой человек и к тому же балагур!» — словно говорит ее взгляд. И не видит, как под взглядом этого обаяшки, покрывается слоем инея ведерко с шампанским.

Лифт движется очень медленно. И еще медленнее выходит из него приветливая старушка. Ральф улыбается, помогая ей с ходунками.

— Этаж? — улыбку словно смыло волной.

— Пентхауз.

— Не «люкс»?

— ПЕНТХАУЗ!

Ральф, качнувшись вперед, протягивает над моим плечом руку и нажимает на кнопку. Меня обдает волной знакомых запахов — свежевыглаженной ткани, одеколона Жан-Поль Готье. И еще — тем особым запахом, смесью ладана, отсыревшего камня, свечей и книг.

Что-то внутри меня вздрагивает. Я подавляю дрожь.

— Удивлена? — спрашивает он вкрадчивым, кошачьи-бархатным тоном.

— Мы ожидали тебя лишь утром.

— Хотел застать тебя.

— И заблокировал мою карточку.

— Я? — он так искренне изумляется, что мне становится стыдно.

Как я могла подумать, будто бы преподобный Ральф способен на подобную низость?!

— Простите, святой отец. Она сама заблокировалась.

Он молча рассматривает меня. Так пристально, словно тело опознает. Но лифт останавливается и жужжа, готовится открыть двери. Ральф поднимает глаза.

— А тебе не приходило в голову, что карту мог заблокировать Филипп?

— Он понятия не имеет, кто я...

— Ты — идиотка! — кричит он трагическим шепотом. Ухватившись за переносицу, словно она вот-вот детонирует, прижимается лбом к стене. — Господи, какая же ты дура!

— Сильнее, — говорю, — постучись. Сам — дурак!

Он оборачивается. Да так резко, что длинный широкий пояс на талии, взметнувшись обнимает меня.

— Закрой. Свой. Рот, — по словам выплевывает падре.

Мне нравится, когда он такой.

— Заставь! — отвечаю я.

Филипп открывает мне дверь, поглощенный телефонным разговором.

— Я уже думал, ты не придешь, — говорит он, на миг прикрывая трубку.

— Там...

Он прижимает палец к губам и мои подозрения превращаются в мрачную уверенность. Уши сами собой вытягиваются в сторону трубки. Филипп жестом приглашает меня войти и указывает рукой на диван. Любезно придерживает дверь, продолжая прижимать к щеке телефонную трубку. Выглядит он так, что даже если и не помрет от счастья прямо сейчас, долго все равно не протянет. С кем он разговаривает, интересно? С «мамой» или с «сестрой»?

— Что же еще?.. Правда? Педофил? Я?.. Или твой загадочный папочка?

А-а, понятно. С любимой. До чего же галантен, проклятый! Проходя мимо, я прижимаюсь к нему бедром и он улыбается, беззвучно целуя меня в висок. От шлепка по заднице, у меня открывается второе дыхание.

Вот только садиться на нее с размаху пока не стоит.

Филипп смеется, не сводя с меня глаз.

— Девочка моя дорогая, — говорит он в трубку. — Твой нежный голос — музыка в моих усталых ушах, но у меня гостья!.. Да, верно. А еще говорят, что жена обо всем узнает последней... — он ухмыляется, отводя трубку в сторону и из динамика несется поток визгливых проклятий. — Я тебя тоже люблю!

Он с такой яростью швыряет телефон на диван, что тот отскакивает, едва не угодив мне в висок. Его голубые глаза словно светятся в полумраке гостиной, как у Иных в «Игре престолов». Взгляд мельком скользит по стоящей у двери спортивной сумке.

— Где ты была, мать твою?!

— Ты уезжаешь?

— Половина девятого. Я думал, ты не придешь.

— Лифты переполнены... А ты все же в курсе, кто я такая.

Он кивает.

— По-твоему, я что — идиот?

— Почему не сказал?

— А ты почему не сказала?

— Что дальше?

— Что ты имеешь в виду?

Повернувшись ко мне спиной, явно собирается с духом признаться, что его предложение было шуткой. Ну, хорошо, скотина! В такие игры можно играть вдвоем.

— Я имеюв виду, — говорю я, вставая и понижая голос до шепота. — Простите, за опоздание, господин граф. Прошу вас, не говорите на кухне... Эта работа очень нужна мне... Пожалуйста! Лифты переполнены... Я сделаю все, что вы скажете, только не увольняйте.