Она спотыкается на своих словах: — Нет… Я не это имею в виду. Совсем наоборот. Я неправильно передаю свое послание.

— Что это за послание?

— Несмотря на то, чего ты хочешь, женщины видят в тебе безумно красивого мужчину, которого они представляют в своей спальне. Я знаю, что ты пытаешься найти себя, и мне жаль, что я заставляю тебя чувствовать себя никчемным. У меня были только одни отношения… и если бы Бог не был таким гребаным эгоистом, он все равно был бы единственным, — она встает и стирает пыль со своих брюк.

Мои мысли сразу же переключаются на Адриану, забывая о нашем споре: — Эй, ты в порядке?

Она останавливается, ее глаза слегка остекленели: — Нет… это отстой. Что, черт возьми, я знаю о свиданиях? Я знаю, что когда-нибудь мне придется это сделать, хотя от одной мысли об этом у меня начинается крапивница и обильная рвота.

— Свидание? — спрашиваю я.

— Да. И заняться сексом с кем-то еще. Я не монахиня.

— Ты бы не стала монашкой, — замечаю я, смягчая свой тон.

— Это дерьмовая пикап-линия, Бейкер, — она легонько ударяет меня по руке, за чем следует непринужденный смех.

Я киваю в знак согласия: — Никогда не говорил, что я профессионал, не обманывайся внешним видом.

Мы еще час гуляем по полям, погрузившись в бездумную болтовню. Когда солнце медленно садится, мы заканчиваем день и едем домой.

Адриана останавливает машину перед домом Хейзел, побуждая меня расстегнуть ремень: — Спасибо за сегодняшний день, Адриана. У меня достаточно яблок, чтобы накормить целое стадо, — шучу я.

Она продолжает смотреть в окно, погрузившись в раздумья. Я даю ей время. Адриане нужно время, чтобы обдумать свои мысли, а подталкивание ее ни к чему не приведет, кроме как к горячим дебатам.

— Нет, спасибо, Джулиан. Возможность открыто говорить об Элайдже очень много для меня значит, и я не могу поверить, как сильно я скучаю по разговорам о нем.

— Мне хотелось бы снова посмотреть на твое лицом, когда ты говоришь о нем. Ты выглядишь такой живой, — признаю я.

— Моя семья ходит по пятам, когда речь заходит о нем. Как будто они думают, что я сломаюсь, поэтому они просто избегают разговоров о нем. Я ненавижу, когда они так поступают.

Я успокаивающе положил свою руку на ее: — Адриана, ты должна сказать им, что говорить о нем — это нормально, это терапия. Иногда у тебя будут плохие дни и ты будешь эмоциональной, и это тоже нормально.

— Ты прав. Со мной нужно перестать обращаться как с фарфоровой куклой. Когда фарфоровая кукла ломается, что ты сделаешь? Ты приклеишь ее лицо обратно суперклеем, — бредит она.

Мое плечо непроизвольно двигается, когда смех поглощает меня: — Я не знаю, Адриана, у меня никогда не было такой куклы и я не собираюсь покупать ее в ближайшее время.

Улыбка прочерчивает ее губы, прежде чем она выпроваживает меня и желает удачного свидания.

Двадцатая глава

Я сижу за столом напротив Найри.

Свидание пока не представляет собой ничего необычного. Она фантастический повар, готовит какие-то испанские блюда, которые я никак не могу выговорить. Большую часть времени мы говорим о работе, поскольку это, похоже, единственное, что нас объединяет.

Квартира находится напротив Лонг-Бич с видом на океан, в воздухе витает запах соли и влажности. Когда балконные двери открыты, мягкий ветерок дует на занавески из органзы фиолетового цвета, которые висят у двери.

— Хорошее у тебя место, — вежливо говорю я.

Это гостиная открытой планировки, совмещенная со столовой. Мебель вся белая, но не выглядит слишком стерильной. Она приятно украшена вкраплениями ярких цветов и миллионом подушек.

Что за подушки? Я не придирчивый парень, но я думаю, что любительницы подушек должны иметь предупреждение.

— Я люблю это место. Переехала сюда около двух лет назад, — она допивает последнюю каплю вина, сообщая мне, что собирается взять еще немного и устроиться поудобнее на диване. Я никогда не понимал, когда люди говорят, что нужно устроиться поудобнее. Разве это не то, что вы естественно делаете? Зачем специально создавать себе дискомфорт?

Передвинувшись, я сажусь на край, не уверенный, что мне можно испортить тщательно выровненную подушку. Схватив мобильник, я отправляю сообщение просто из любопытства, размышляя, нужно ли поднимать этот вопрос на наших терапевтических сессиях.

Я: Поскольку ты женщина, не могли бы ты объяснить мне, для чего вам нужен миллион подушек на диване?

Я не ожидаю немедленного ответа, зная, что у Адрианы сейчас рабочий день. Мгновением позже я с удивлением вижу, как загорается мой экран.

Адриана: Полагаю, вечер свиданий становится уютным. Честно говоря, я ненавижу подушки. Тебе нужна только одна. Вы собираетесь ставить и убирать их каждый день?

Этот комментарий сбивает меня с толку. Это совсем не так. Я не хочу этого, не так ли? Найри великолепна, сексуальна, но что-то сегодня не так.

Я: Она пошла за вином, так что, отвечая на твой вопрос, это не одно из тех свиданий. Ты же знаешь, что Эрик — серийный фрик.

Найри долго идет за вином. Я тыкаю головой в сторону, не видя ее тени на кухне. Может, она хранит вино где-то еще в своей квартире? Например, где… в спальне? Я наслаждаюсь одиночеством, пользуясь тем, что пишу смс, пока ее нет.

Адриана: Эрик — чудак во всем. Еще вина? Это не может быть хорошим знаком. Теряешь хватку, Бейкер?

Какое-то чувство закрадывается в душу, часть меня говорит мне, что нужно уходить. Но почему? Адриана не говорит ничего неправдивого. Набирая текст с рекордной скоростью, я отправляю сообщение, за которым следует сожаление. Я не должен был этого говорить, я не знаю, что это значит, и самое ужасное, что я не хочу, чтобы она чувствовала себя виноватой.

Я: Может быть, а может быть, это просто не тот человек.

Я слышу мягкие шаги позади себя и чувствую прикосновение рук Найри, массирующих мои плечи. Я закрываю глаза на несколько мгновений, надеясь, что ее прикосновения как-то связаны со мной, но с таким же успехом это может быть прикосновение девяностолетней старухи, потому что это ощущение неправильное. Все неправильно.

Мне не следовало отправлять это сообщение.

Зачем я это сказал?

Она не отвечает. Я причинил ей боль. Я заставил ее чувствовать себя виноватой, и я знаю это.

Я переступил черту нашей дружбы, и от одной этой мысли у меня внутри все разрывается.

Найри, должно быть, чувствует напряжение в моих мышцах, поэтому она сжимает их сильнее, а затем двигается к дивану. На ней тонкий черный пеньюар. Он очень прозрачный, ее розовые соски выделяются под одеждой. Между ее длинными загорелыми ногами и идеальной грудью, она абсолютно сногсшибательна и неотразима для любого мужчины перед ней.

Кроме меня.

Глядя, как эта похожая на модель женщина стоит передо мной, готовая доставить мне такое удовольствие, какое я не получал уже давно, можно подумать, что мои штаны готовы лопнуть. И все же я сижу здесь, вялый, как морская звезда, и все, о чем я могу думать, это о том, какая у нее гладкая кожа.

Когда все, что я хочу поцеловать — это шрамы.

Как ярко сияют ее глаза, полные жизни.

Когда все, во что я хочу смотреть, — это глаза воина.

Какие у нее пухлые и сочные красные губы.

Когда все, что я хочу попробовать, — это красные, сырые, потрескавшиеся губы.

Найри протягивает руку, чтобы коснуться меня, и я мгновенно отшатываюсь, пораженный своей реакцией. Я не могу так относиться к Адриане. Я ее друг, и у нас с ней сложилась особая связь, которую невозможно разорвать. Эти мысли ядовиты, как больная карусель эмоций. Не разрушай это доверие.

— Что-то случилось? — Найри выглядит ошеломленной.

— Я… у меня много дел, — отвечаю я.

Она отстраняется, на ее лице видна обида: — Много дел или кто-то другой на уме?

Я уделяю ей все свое внимание и знаю, что следующий шаг будет неправильным. Возможно, я удовлетворю себя сексуально, но в этот раз я знаю о последствиях и мне не нужен другой пластырь, чтобы временно решить проблему.