Ладонь знакомо кольнуло. А в ушах знакомо прошелестело. Я понял, что нахожусь уже близко от того места, где меня услышат. Прибавил ходу. Прошептал:

— Бездна. Я твой.

Ладонь закололо сильнее. В ушах зашелестело громче.

Ты справился.

Да. Но не так, как хотел.

Твой друг не погиб. Тот, кто жертвует собой во имя других, живёт вечно.

Значит, у меня целая вечность на то, чтобы найти этого засранца и разобраться с ним.

Видеть я этого, конечно, не мог. Но показалось, что то, чей голос слышал в себе, улыбнулось.

Во Тьме перед нами вырастал портал.

Выкинуло нас туда же, откуда пришли, в тесную хижину Мурашихи. Миг головокружительного калейдоскопа перед глазами — и вот я уже лежу на грубых, истёртых досках пола.

— Живой, вояка, — склонясь надо мной, всхлипнула Мурашиха.

— Твоими молитвами, — прохрипел я.

Попытался сесть. Подскочивший Витман ухватил меня за плечо, помог.

— Как вы, капитан?

Я осмотрел помещение. Выглядело оно так, будто по хибаре Мурашихи пронёсся ураган.

Стол опрокинут, оконное стекло треснуло, чашки и плошки побиты, горшки раскатились по полу. Даже пучки с травами, висевшие на стенах, оказались на полу. Крышку, закрывающую подпол, как будто вышибли изнутри мощным ударом. Она треснула посредине, чугунное кольцо-держатель вывернуло вместе с обломками дерева.

Воины Света лежали на полу и подавать признаки жизни пока не спешили. Переход дался им нелегко. Одна Света выглядела так, будто её принесли сюда на руках, сдувая по дороге пылинки. Чистенькая и свеженькая. Даже шубка, в которой Страж уволок её от Петропавловки, не помялась.

— Надеюсь, это действительно того стоило, — покосившись на Свету, мрачно сказал Витман.

Подошёл к Кристине, присел рядом на корточки.

Где Платон, Витман не спрашивал. Мурашихиной радости тоже хватило ненадолго.

— Что ж натворили, ироды! — всплеснув руками, запричитала она. — Посуду побили, травы рассыпали! Печка — и та погасла!

— Я пришлю людей, чтобы навели порядок, — раздраженно буркнул Витман. — Человек погиб, а ты над горшками кудахчешь! Постыдилась бы.

— Челове-ек? — прищурилась Мурашиха.

— А то кто же? — я резко повернулся к ней.

— Путь Наставника — помогать и обучать, — важно сказала Мурашиха. — Для того они нужны, для того и рождаются! Судьба Наставника — указать ученику верную дорогу. Помочь на ноги подняться…

— А дальше — хоть помирай? — огрызнулся я. — Так, что ли?

— Этот не помрёт, — отмахнулась Мурашиха. — Не таковский.

— То есть, Платон жив? — я вцепился в её руку.

— Не жив и не мёртв. От жизни отказался, смерть его не приняла. Перерожденным магам нельзя уходить без покаяния.

— И где же он?

— Растворился во Тьме.

— И что это значит?

— Что значит, что значит, — отцепляя мои пальцы, проворчала Мурашиха. — Вот же репей — всё ему знать надо! Победишь Тьму, тогда и узнаешь. А до тех пор наставника своего не касайся. Это его судьба, не твоя.

— Понял, — вздохнул я. — То есть, осталась сущая ерунда — победить Тьму.

— Вот, — кивнула Мурашиха. — Другое дело.

И тут же, резко сменив пластинку, вернулась к причитаниям:

— Ох, горшочки мои-и! Ох, травушки мои-и! Всё, как есть, погромили, ироды! Ничего не оставили! Как жить-то теперя буду-у…

— Не переживайте, пожалуйста, — к Мурашихе подскочила Света. — Я сейчас всё поправлю!

Ответить Мурашиха не успела. Света подняла руки. По тесной, полутёмной комнате запрыгали искры.

Трещина в оконном стекле исчезла, стекло засияло чистотой, занавеска на нём — белизной. Крышка люка вновь стала целой, чугунное кольцо сверкнуло и вернулось на место. Над разбросанной посудой закружился вихрь. Чашки и плошки, целые и невредимые, намытые и натертые до блеска, выстроились на столе. Избавившиеся от вековой копоти горшки — у печки. Пучки трав вернулись на стены. Полосатые дорожки на полу, наверное, не выглядели так, даже когда были новыми. Доски пола засияли свежим деревом…

— Хватит! — обалдевшая Мурашиха вышла из ступора и схватила Свету за руку. — Этак и ослепнуть недолго! Мне тут жить ещё…

— Да тебе, старая, не угодишь, — фыркнул Витман.

— Ну, Костя же пообещал на ней жениться, — раздался ехидный голос Кристины. — Самое время прибраться в жилище. А то ещё передумает.

Разъяренная Мурашиха махнула на Кристину тряпкой.

Витман повернулся ко мне.

— Куда прикажете доставить ваше воинство, Капитан Чейн? Я подумал, что лишний портальный переход вам сейчас точно не нужен, и вызвал несколько машин. Люди ждут на улице.

— Давайте домой, — решил я.

— В ваш особняк? Всех?

— Да. Всех.

Витман посмотрел на часы.

— Сейчас четыре часа утра. При всём уважении, ваш дорогой дедушка — не самый молодой человек. Вы уверены, что…

— Уверен, — оборвал я. — Тем более, что к дорогому дедушке у меня накопилось слишком много вопросов.

Такого количества гостей, расположившихся на ночь, городской особняк Барятинских не видел давно. Прислуга с ног бы сбилась, готовя постели. К счастью, положить срочно требовалось лишь Свету — внезапно оказалось, что хозяйничая в хижине Мурашихи, она переоценила свои возможности. А может, сказалось возвращение в физический мир. Как бы то ни было, в машине Света вырубилась, и в дом Витман тащил её на руках.

Полли вяло протестовала, но я настоял на том, что и ей надо лечь. Остальные по дороге более-менее пришли в себя. Я рассудил, что ложиться нам пока рано, а следовательно, вместо спален обойдёмся столовой — с несколькими бутылками спиртного из запасов деда.

— В комнате Светы не должно быть зеркал, — предупредил я, глядя в глаза горничной Китти.

— Конечно, сию секунду, — беззаботно прощебетала та.

Она уже убегала, когда я поймал её за руку. Привлёк к себе и заглянул в глаза. Китти порозовела. Похоже, её мечты затащить меня в постель никуда не делись.

— Ваше сиятельство…

— Никаких зеркал, — повторил я. — Это важно, Китти. Важнее всего, что ты делала в жизни и важнее всего, что, быть может, сделаешь. Задёрни шторы так, чтобы не было отражений в оконном стекле. Всё блестящее и способное отражать вынеси из комнаты. Я зайду проверить.

До Китти, кажется, дошло, что здесь не шутят. Она повернула голову и посмотрела на Свету. Та проснулась и сидела в кресле в гостиной — грустная, съёжившаяся, с чёрной повязкой на глазах.

Мы не могли себе позволить рисковать. Не сейчас, когда с такими усилиями вызволили аватарку.

— Будет сделано, ваше сиятельство, — сказала посерьёзневшая Китти.

Я отпустил её и кивнул:

— Иди.

Через десять минут проинспектировал комнату. Задание Китти выполнила на отлично — здесь не осталось ничего, даже близко зеркального. Китти задрапировала простыней даже лакированную поверхность гардероба. Казалось, что комнату подготовили к длительному отъезду хозяев.

Удовлетворённо кивнув, я сходил за Светой и ввёл её в комнату. Усадил на кровать.

— Теперь я могу снять повязку? — жалобно спросила она.

— Теперь — да.

Света развязала узел на затылке, и повязка упала ей на колени. Оглядевшись, Света шмыгнула носом.

— Ты останешься со мной? — она посмотрела на меня.

— Нет. Нам необходимо многое обсудить. Но я обязательно зайду тебя проведать. Сразу, как только освобожусь.

— Хорошо. — Света улыбнулась.

— Спи. — Я поцеловал её в лоб. — Тебе нужно как следует восстановиться. Если что-то понадобится — дёрни вот за этот шнурок, у кровати. Китти услышит и придёт. Если надо, позовёт меня.

— Поняла, — вздохнула Света и буквально упала набок. Глаза её закрылись.

Мне пришлось снять с аватарки туфли и укрыть одеялом. В середине этого процесса в комнату заглянула Китти.

Удивилась:

— Константин Александрович, она же одетая!

— Ну что тебе сказать… — вздохнул я. — Иногда в моём обществе встречаются и одетые девушки.