– Так вы обещали сказать, кто мне подложил наркотики и подвел меня под увольнение? – взволнованно сказал Викторов.
– Ты даешь согласие пока ничего не предпринимать и пойти вместе со мною? Работа будет горячая, это я тебе обещаю, – сказал Вышегорский.
– Завтра утром я у вас. И не подведу, – заверил Викторов.
– Наркотики тебе подбросил начальник отделения, – спокойно, как о чем-то естественном и домашнем, что в семье происходит утром и вечером, сказал Вышегорский. – Он брал деньги с людей, которых ты разрабатывал. Тебе, дружище, надо понять, что сидеть в старых окопах и отбиваться сегодня уже не получится. Надо занять свои ниши, укрепиться, получить новое оружие в виде знаний и постепенно переходить в наступление.
– Вот сволочь! – вскипел Викторов. – я догадывался. Я точно знал, что уходит оперативная информация через него. Но как доказать? Я убью его.
– Не торопись. Мы договорились с тобой начать учиться. Придет время, и поговорим со всеми.
– Долго, время уходит, ничего не получится, – махнул рукой Викторов и со злостью швырнул сигарету, как будто этим жестом хотел отбросить несостоявшуюся службу.
– Меня беспокоит не время, – сказал Вышегорский, – Получив деньги и знания, человеку так не хочется покидать свою нишу. Среда приглаживает человека, превращает его в подобных себе, иначе человек погибает. Не потерять генетический код цивилизованности – вот твоя основная задача. А ты пожалел время. Мы все с удивительным постоянством жалеет время, которое не жалеет нас.
Во второй половине дня Вышегорский созвонился с редакцией одной центральной газеты и, назвавшись представителем общественной организации “Милосердие во имя будущего”, договорился о встрече с политическим обозревателем для обсуждения будущей газетной публикации. Редакция либеральной газеты, куда он вскоре пришел, охранялась не хуже важного бастиона. Вышегорскому долго пришлось звонить, заказывать пропуск и упорно двигаться по бесконечным одноликим коридорам в поисках нужной комнаты.
Он впервые в новое время был в редакции газеты и с удивлением обнаружил во всем вполне стильную обстановку. На мгновение он вспомнил старую редакцию, насквозь пропахшую кислятиной дореформенного времени: оббитые столы, как будто на них полвека рубили мясо, обшарпанные двери, похожие на двери женского общежития, в которые ведомые плотью бьются похотливые посетители; рыхлый линолеум на полах, кругом откровенная запыленность и грязь. Все, о чем читалось тогда ежедневно в газетах, вся внутренняя энергетика статей, противоречила окружающей обстановке, и трудно было поверить, что передовые социальные идеи могли конструироваться в тех убогих стенах. Но время перевернулось. Теперь за всеми компьютерами, цифровыми платформами и программами стояло короткое слово «цифра».
Обозреватель газеты Ларин принял Вышегорского весьма прохладно. Он не встал, не пожал руку, а продолжал что-то писать, всем своим видом показывая чрезвычайную занятость, в следствие чего у него, известного интеллигентного журналиста, даже нет сил, чтобы встать, и нет времени, чтобы оторвать от пера руку. Сказав быстро: “Что у вас?”, он продолжал писать, а услышав причину прихода очередного посетителя, уныло выдохнул из себя: “А я думал, вы из международного фонда”. С исчезновением международного фонда его интерес к Вышегорскому окончательно испарился, он отложил ручку в сторону и стал придумывать доводы, чтобы быстрей выпроводить ненужного гостя.
– Вот вы говорите, что фирма, как ее? – переспросил Ларин.– Вот “Восток–сервис” отняла помещение у вашего фонда.
– Не у фонда, – поправил Вышегорский. – Помещение они отняли не у нас, а у большой музыкальной школы. Детям негде учиться. А наша организация просит за них, мы им помогаем.
– Ну это не имеет значение, – раздраженно сказал Ларин. Ему в эту минуту было безразлично, кто и что у кого отнял. Весь его интерес состоял в том, чтобы у него не отняли драгоценное время, поэтому он не вникал в суть дела, путался и все больше злился.
– Ваша газета весьма популярная печатает материалы большого общественного значения, – сказал Вышегорский, повышая голос, – неужели вы не хотите перекрыть дорогу махинаторам и помочь детям.
Ларин смотрел на Вышегорского равнодушным взглядом и не скрывал своей скуки, с трудом удерживая рот от зевоты. Вышегорский не собирался уходить, листал принесенную статью, документы, приводил цифры и не мог понять, что журналисту нужно, чтобы статья взорвалась в печати. “Какой народ не догадливый пошел. Каждому надо все объяснять. Надоели до горькой редьки”, – подумал Ларин и сказал:
– Но вы здесь много пишете о своей организации “Милосердие во имя будущего”. Неужели вы не понимаете, что вы ее этим рекламируете. А за рекламу надо платить, – выдохнул самые главные слова Ларин.
– Но невозможно написать статью без упоминания организации. Во-первых, мы этим показываем, что не боимся мошенников. Мы открыто называем себя, – твердо стоял на своем Вышегорский. – Во-вторых, наша организация провела расследование, мы указали на это, что очень важно для показа объективной картины.
– Все равно это скрытая реклама, за которую надо платить, – твердо сказал Ларин, готовый разбить и первый, и второй, и любой аргумент собеседника.
– Если руководствоваться вашей логикой, то буквально любую статью можно назвать рекламой. О чем ни напиши, везде упоминаются какие-то события, люди, организации. Каким образом тогда вообще материалы попадают в печать? – спросил Вышегорский, пытаясь данным аргументом загнать журналиста в угол.
– Мне вообще не понятно, – сказал Ларин, как бы пропустив вопрос гостя, – зачем существует ваша организация? У нас есть органы социальной защиты, во всех властных органах на местах есть соответствующие отделы, которые занимаются этими вопросами. Наконец, есть полиция, прокуратура. Зачем вы сюда лезете?
– Вы прекрасно и без меня знаете, что эти государственные инструменты не срабатывают. Поэтому и создаются общественные организации.
– У вас деньги есть на эту деятельность? – спросил Ларин.
– На какую? – искренне удивился Вышегорский.
– Чтобы заниматься милосердием, – уточнил журналист, как будто стопроцентно был уверен в возможность существования милых сердец только с денежными купюрами.
– Нет, мы независимая общественная организация.
– Вот видите. Зачем тогда заниматься тем делом, на которое у вас нет денег, – развел руками Ларин и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. Затем, видя, что посетитель не собирается уходить и даже готов скандалить, решил сменить гнев на милость и достаточно осторожно добавил: – Я даже не хочу говорить о том, что это заказная статья, чтобы убрать конкурентов.
Вышегорский понял, что именно от него хотел получить журналист. Достоверные факты, следственные документы, длинные цифры – все это оказалось в ряду совершенно ненужных, бесполезных и вредных для журналиста вещей, поэтому Вышегорский ясно выразил готовность платить. Как только он сказал об этом и даже, чтобы не вызывать сомнение деловито спросил стоимость материала, Ларин моментально изменил настроение, поднял трубку и позвонил редактору.
Через десять минут они сидели в кабинете заместителя главного редактора. Это было по-европейски убранное помещение, где не стыдно было принять посетителя, а тем более вести финансовые переговоры, к чему немедленно приступил редактор. Перед тем как войти в кабинет, Вышегорский вынужден был некоторое время постоять в коридоре. В течение одной минуты Ларин объяснил редактору, что есть клиент достаточно мутный, но, поняв схему работы газеты, согласился платить, но самое главное – он точно держит в кармане какой-то сильный материал.
Редактор вышел из-за стола, доброжелательно, как старому внештатному корреспонденту, пожал руку, мягким движением руки пригласил сесть и сразу передал гостю визитку.
– Вы, господин Вышегорский, видимо, первый раз имеете дело с газетой, – дружелюбным тоном начал говорить редактор, поэтому не удивляйтесь: у нас своя кухня.