– Ты этого не сделаешь, потому что тебя быстро найдут менты. И ты не сможешь доказать, что защищался, – сказал старший бандит, глядя в зеркало заднего вида на Вышегорского. – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Но если ты назовешь цену, то мы заплатим. И разойдемся без проблем.
– Цену я назову, хотя и очень высокую.
– Согласен. Сколько? – со скоростью выстрела пули сказал бандит.
– Для начала вы выполните мои требования, которые, надеюсь, не покажутся вам сложными, – сказал Вышегорский в полной уверенности, что преступники примут его условия. – Мы сейчас поднимемся все втроем и заберем труп вашего друга. Это прежде всего в ваших интересах. Если его завтра обнаружит полиция, то очень быстро выйдет на вас. И вы это знаете не хуже меня. Только для начала я обыщу вас и, обратно же в ваших интересах, предупреждаю, если попробуете оказать сопротивление, то окажетесь вместе с ним.
Повторно обыскав преступников в машине и вынув у них из карманов еще по пистолету “ТТ”, Вышегорский вышел вместе с ними и направился к подъезду. Он был уверен, что они на него в подъезде не нападут. Им обязательно нужно будет убрать следы в образе валявшегося сообщника. До тех пор пока они не вывезут его в безопасное место, его спокойствие гарантировано. В подъезде все было тихо. Когда вышли из лифта, старший бандит спокойно, как будто собирался нести мешок с картошкой, посмотрел по сторонам и, не увидев около двери трупа, спросил: “Где он?“
Вышегорский молча махнул головой, а когда они подошли к окровавленному телу, предложил старшему обмотать горло покойника шарфом, чтобы не было видно крови. Старший бандит хотел привычным движением вынуть нож из горла, но Вышегорский ему запретил. Нож в руках бандита мог на мгновение опять оказаться грозным оружием, и в этом случае оставшемуся в живых бандиту пришлось бы делать две кровавые ходки. Сцена выхода была похожа на вынос пьяного тела с той лишь существенной разницей, что до лифта тянулась полоса крови и сам воздух был пропитан ее свежим настоем.
Труп был уложен в багажник машины. Отдельные прохожие на другом конце двора никого не смущали. Бандитами делалась вынужденная, несложная и в чем-то даже обыкновенная, будничная работа. Старшему бандиту не раз приходилось таскать трупы в Афганистане, а молодому – в Чечне, поэтому работу завершили быстро и чисто.
Вышегорский предложил отъехать на тихую улицу города и поговорить. Он предупредил бандитов, чтобы они его не боялись, потому что в его планы не входило их устранение, даже на предложенной тихой улице. Когда машина остановилась и фары были потушены, мужчины начали разговор.
– Вопрос стоит так: я задаю вопросы и ,если вы на них отвечаете, то я выхожу из машины, а вы уезжаете хоронить своего друга, – твердо сказал Вышегорский. – Если вы говорите “нет”, то я нажимаю курок и после этого иду домой. В этом случае ваши трупы родственникам передаст полиция. Теперь я жду ответ, какой из вариантов вы выбираете.
– Слушай, мужик, хотя ты и ловко кидаешь нож, но я тебе не советую переходить нам дорогу.
– Я ее уже перешел, – сказал Вышегорский с тем спокойствием и уверенностью, с каким обычный пешеход переходит дорогу на разрешенный свет светофора, – и продемонстрировал это, как мне кажется, достаточно ясно.
– Я предлагаю тебе деньги, отступного за оскорбление.
– Но в этом случае мы завтра опять начнем перестрелку. А вот если я буду знать заказчика, то займусь им, и он вас ко мне второй раз не пошлет.
– Но ты же понимаешь, что мы, если раскроем языки, трупы, – довольно живо сказал старший бандит. Он явно хотел выиграть время, договориться, чтобы потом хладнокровно уничтожить противоположную сторону переговоров.
Вышегорский знал, что люди, сидевшие у него под прицелом, уважали исключительно силу, которую он только что продемонстрировал и которая почему-то не убеждала. Он также понимал, что если сейчас не предпримет какие-то дополнительные, решительные шаги, то не только не добьется поставленной цели, то есть не узнает имя заказчика, но и потеряет выгодное преимущество в создавшейся расстановке сил. Надо было действовать, чтобы преступники его боялись больше, чем тех невидимых, холеных заказчиков, которые ими руководили.
– Я вижу, что мои слова вас не убеждают, – с демонстративной легкостью произнес Вышегорский. – Мне остается начинать счет до цифры “три”, после чего я стреляю. Итак, раз.
– Слушай, мужик, я повторяю: мы ничего не знаем. Мы тебе даем деньги и расходимся, – теряя терпение, стал рычать старший бандит. Ему было не по себе, что какой-то не очень тертый жизнью фраер убрал его друга и теперь диктует ему условия, ему, которого боятся два небольших банка и несколько солидных фирм.
– Два.
– Замолчи, давай говорить.
В следующую секунду раздался крепкий хлопок, и на темное стекло брызнула густая вонючая пена. Без стона и шума грузное тело, которое еще некоторое мгновение назад вызывало у некоторых людей ужас, перестало быть реальностью. Это был труп, а сопровождавшая его информация: фамилия, имя отчество, адрес, слава бандитских подвигов, через некоторое время должна была навсегда исчезнуть, как и сам бездыханный кусок мяса, называвшийся человеком.
Молодого бандита охватило пламя животного ужаса. Он хотел сказать, чтобы в него не стреляли, но в критическую минуту, потеряв дар речи, смотрел на труп главаря и готовился к смерти. Он впервые принимал участие в нападении и твердо знал о правиле, согласно которому никогда нельзя оставлять свидетелей, и эта твердость в понимании обыденных вещей бандитского братства отнимала надежду, ради которой он и пришел в эту банду. В одно мгновение он проклял все: и эту страну в дикими, не поддающимися никакому пониманию реформами, и мать с отцом, которые были пьяницами и заставили его искать средства к существованию, и желание разбогатеть, накопить денег, купить иномарку, построить дом – все, что составляло букет желаний, на краю смерти, было проклято и отброшено.
– Успокойся. Мне нужна информация, – сказал Вышегорский. – Ты готов говорить или пойдешь за ним?
– Не стреляй. Я все буду говорить, – сказал бандит, в голосе которого чувствовался всепроникающий страх. Он заикался, все тело тряслось и горело.
– А я в этом и не сомневался, поэтому и убрал этого, который мешал бы тебе говорить.
– Кто этот господин , – Вышегорский махнул пистолетом в сторону трупа, ты мне потом расскажешь, – а сейчас меня интересует, кто заказал мое убийство?
– Я не главный, поэтому не знаю. Мне только известно, что заказчика звали “Генерал”.
– Кто такой, где работает?
– Слышал, кажется, в министерстве, большая шишка. Но фамилии не знаю. Я не главный.
– Узнаешь имя? Это и будет одним из условий сохранения твоей жизни, – твердо сказал Вышегорский.
Только сейчас, по ходу своеобразного допроса на поле боя в окружении двух трупов, у него возник план не просто узнать имя заказчика, но и приобрести в лице этого обезумевшего от страха бандита надежный источник информации. Недостатком этого плана было то, что разговор происходил в машине с двумя покойниками. Любая патрульная машина полиции могла заинтересоваться отдельно стоящими на обочине “Жигулями” и тогда возникла бы масса проблем. Зато плюсов в спонтанной вербовке было больше. Именно спонтанная вербовка, когда клиент находится в перепуганном, тепленьком состоянии является самой удачной вербовкой. Этим методом пользуются все спецслужбы. И у Вышегорского был диктофон, этот настоящий, непродажный, железный свидетель.
– Итак, отныне ты будешь работать на меня. Я тебе показал, как я умею работать. В кармане у меня диктофон, на который я записал твою первую информацию о “Генерале”. Твоя задача в ближайшее время как можно больше узнать о заказчике этого преступления, – сказал Вышегорский, внимательно глядя на бандита. – Знаешь, куда убрать трупы?
– Знаю, – сказал бандит, который не только не знал, куда убрать и как это сделать, но еще меньше знал, что он скажет тем людям, которые их послали на дело.