Когда "Лили Марлен" покидала гавань, Женевьева, Крэйг и Рене находились внизу. Так хотел Хейр. Сидя за столом в крошечной кают-компании, Женевьева вдруг обнаружила, что ей действительно хочется закурить «Житан». Крэйг дал ей прикурить.

— Вы теперь получаете от них удовольствие, не так ли?

— Плохая привычка, — кивнула она. — У меня появилось ужасное подозрение, что я не избавлюсь от нее до конца жизни.

Она откинулась назад и задумалась, вспоминая, как они отчаливали. Мунро, удивительно серьезный в своем старом кавалерийском плаще, пожимающий им руки. Едж где-то сзади, злобно следящий за ней. Быстрое и нежное объятие Джулии, ее последние слова шепотом: "Не забудьте, что я говорила вам".

Качка становилась весьма ощутимой. В этот момент открылась дверь и из камбуза появился Шмидт, балансируя тремя чашками на подносе.

— Чай, — сказал он. — Горячий и сладкий. Полно великолепного сгущенного молока. — Женевьева скорчила гримасу. — Нет, вы выпьете все, моя дорогая. Хорошо для желудка во время такого путешествия. Облегчает тошноту. — Она сомневалась в его правоте, но все-таки сумела проглотить немного этого пойла. Через некоторое время он снова появился: — Шеф говорит, что вы можете подняться наверх, если хотите.

— Прекрасно. — Женевьева повернулась к Крэйгу: — Пошли?

Он оторвался от газеты:

— Потом. Идите одна.

Что она и сделала, оставив его с Рене и поднявшись по трапу вслед за своим провожатым. Когда она открыла дверь, ветер швырнул дождь ей в лицо. «Лили» казалась живой, она вся вибрировала, палуба уходила из-под ног Женевьевы, когда она пробиралась к трапу на мостик, пытаясь удержаться за натянутый трос. Разгоряченная, взбодрившаяся, с мокрым лицом, она рывком поднялась наверх и открыла дверь рулевой рубки.

Лангсдорф стоял у руля, Хейр сидел возле штурманского столика. Он развернулся на вращающемся стуле лицом к Женевьеве и встал:

— Садитесь сюда. Вам будет удобно. Она села и огляделась вокруг:

— Как красиво! Восхитительно…

— Да, в этом есть своя прелесть. — И тут же обратился к Лангсдорфу по-немецки: — Я встану к рулю. Выпейте кофе.

— Цу бефель, герр капитан, — ответил оберштурман и вышел.

Хейр увеличил скорость, держа против ветра, налетавшего спереди. Туман надвигался на катер клочьями, так что они то оказывались в сумеречном мире, то вырывались на чистую воду. Луна светила ярко несмотря на шквалы дождя.

— Кажется, будто небо не знает, на что решиться, — сказала Женевьева.

— В этой части света всегда так. Это и делает все вокруг таким восхитительным.

— Не то что на Соломоновых островах. — Это было утверждение, не вопрос.

— Не буду спорить.

Ветер усилился. "Лили Марлен" вздрагивала, летя вперед, пол рубки кренился, так что Женевьева была вынуждена крепко держаться ногами за стул, чтобы не упасть. Видимость снова ухудшилась, и, когда волны взмывали вверх, а потом с грохотом обрушивались на катер, казалось, что вода фосфоресцирует.

Дверь открылась, и в нее протиснулся Шмидт. Дождевик плотно облепил его форменную зеленую куртку. В одной руке он держал термос, а в другой коробку с бисквитами.

— Кофе в термосе, детка, а сандвичи в коробке, — ласково сказал он Женевьеве. — Кружки вы найдете в шкафчике под штурманским столиком. Приятного аппетита. — Он ретировался, захлопнув дверь, и Женевьева достала кружки.

— Парень с характером. У него всегда наготове колкость, как у конферансье.

— Верно, — согласился Хейр, когда она протянула ему кружку, — но вы заметили, что он не очень-то часто улыбается? Иногда шутки — просто средство скрыть боль. Евреи знают это лучше, чем любая другая нация в мире.

— Понятно, — сказала Женевьева.

— У Шмидта была двоюродная сестра, которую он боготворил. Красивая еврейская девушка из Гамбурга, которая несколько лет жила в его семье в Лондоне. Она отправилась домой ненадолго накануне войны, потому что ее мать неожиданно умерла. Они пытались уговорить ее не ехать. Но девушка все еще была гражданкой Германии. Она опоздала на похороны, но у нее были еще некоторые семейные обязанности — навестить одного, другого… А потом вдруг случилось то, чему никто в Англии не мог поверить.

— И что же случилось?

— Шмидт настоял и поехал с ней в Германию. Их обоих схватило гестапо. Британский консул в Гамбурге, конечно, спас его как гражданина Великобритании. Ему вручили уведомление с требованием покинуть страну в течение сорока восьми часов.

— А его сестра?

— Он посылал запросы. Она была красивой блондинкой. Кажется, ее использовали в военных борделях, хотя сексуальная связь с еврейкой считалась противозаконной. Последнее известие, которое он получил, говорило, что ее отправили поездом к восточной границе как раз перед нападением на Польшу.

— Какой ужас, — прошептала Женевьева, потрясенная до глубины души.

— Так там живут люди. Позвольте мне рассказать, как действует гестапо.

— Я знаю, — ответила она ему. — Я видела ногти Крэйга.

— Вы знаете, как они подавляют волю разведчиц? Многократное изнасилование. Они занимаются этим по очереди, один за другим, потом снова, по кругу. Скотство, да, но потрясающе эффективно.

Вспомнив Анн-Мари, Женевьева заметила:

— О да, это я хорошо могу себе представить.

— Черт побери мой длинный язык! — Хейр взглянул на нее с неподдельным участием. — Я совсем забыл про вашу сестру.

— Вы знаете?..

— Да, Мунро рассказал мне. Он считал, будет лучше, если я узнаю всю подоплеку.

Она потянулась за сигаретой.

— Чувствую, что должна сыграть роль солдата до конца.

— Ну, вы-то офицер авиации…

— Кто? — изумилась Женевьева, чуть не выронив зажигалку.

— Все разведчицы, идущие на задание, оформляются как офицеры того или иного рода войск. Француженок обычно оформляют во Вспомогательный женский корпус. Многих английских девушек оформили в добровольческие санитарные отряды.

— В ЖСДО?

— Да, но у Мунро вообще мертвая хватка. Насколько я знаю, вас вчера приписали к ВВС как офицера. Кстати, голубая форма Королевских воздушных сил будет вам к лицу, если, конечно, у вас когда-нибудь появится шанс надеть ее.