Когда Женевьева вошла в комнату своей тетки, ей показалось, что она попала в другой мир. Одна стена комнаты была покрыта фресками, которые для Гортензии выполнил один известный китайский художник. Она была необычайна, прекрасна, с чудесной прорисовкой замысловатых деталей, зеленых деревьев и странных, незнакомых фигур и башен. Тяжелые занавеси из голубого шелка спадали вниз тяжелыми складками. Женевьева встала на колени в шезлонге у окна и выглянула в сад. Когда она была здесь в последний раз, сад пышно и красиво цвел в тепле раннего лета, плетистые розы вились вокруг статуи Венеры. Теперь цветов не было, но все остальное было на месте, в том числе ее любимый большой каменный фонтан с мальчиком верхом на дельфине в центре лужайки.

Генерал Земке сидел на скамейке у стены справа. У него были серебряные волосы, более седые, чем на фотографиях, его лицо было привлекательным лицом мужчины в расцвете сил. Тяжелый плащ с огромным меховым воротником был накинут на его плечи, он курил сигарету, вставленную в длинный мундштук. Казалось, он глубоко задумался, хотя каждую минуту потирал больную ногу, как будто пытаясь вернуть ей чувствительность.

— Что вам нужно?

Женевьева обернулась — и оказалась лицом к лицу с ней, совершенно не изменившейся со времени их последней встречи.

— Шанталь, вы напугали меня!

Улыбка на ее некрасивом лице осталась такой же ледяной.

— Что вам нужно? — повторила она.

— Видеть мою тетушку, конечно. По-моему, это совершенно естественно…

— Она отдыхает. Я не позволю вам беспокоить ее. Они называли ее "кувшинным рылом", она всегда была такой жесткой и несгибаемой, и никто ничего не мог с ней поделать.

Женевьева продолжила терпеливым тоном:

— Делайте, что должны, Шанталь. Осторожно спросите Гортензию, примет ли она меня. Если вы не сделаете этого, я войду сама.

— Только через мой труп.

— Уверена, что все будет в порядке. — Внезапно Женевьева потеряла терпение, нрав Анн-Мари вдруг одержал верх: — Не будьте такой упрямой, черт возьми.

От ее богохульства глаза Шанталь потемнели — она была очень религиозной.

— Вы знаете, что Бог накажет вас?

— Да, но и вас уже не будет!

Шанталь вышла, оставив дверь слегка приоткрытой. Когда Женевьева повернулась, она услышала голос, такой знакомый несмотря на прошедшие годы, что у нее вдруг пересохло во рту и сердце забилось быстрее.

— Если она так хочет видеть меня, значит, ей что-то действительно нужно. Пусти ее.

Когда Шанталь открыла перед ней дверь, Женевьева увидела Гортензию, сидящую в подушках и читающую газету. Проходя мимо Шанталь, она мило улыбнулась:

— Спасибо, дорогая Шанталь. — Но, оставшись одна в спальне, вдруг растерялась. "Что мне сказать? — думала она. — Что бы сказала Анн-Мари?" Она глубоко вздохнула и двинулась к кровати. — Почему ты не прогонишь ее? — спросила она, садясь на стул у камина и глядя на Гортензию. Она была так возбуждена, что с трудом подавляла в себе желание подойти ближе к тетушке. Сказать ей, что это она, Женевьева, что она вернулась после всех этих лет разлуки.

— С каких пор тебя это интересует? — послышался слабый голос из-за газеты. Когда газета опустилась, Женевьева испытала одно из самых сильных потрясений в жизни. Это была Гортензия, но бесконечно постаревшая со времени их последней встречи. — Дай мне сигарету, — бросила она.

Женевьева открыла сумочку, достала зажигалку и серебряный портсигар и бросила их на постель. — Это новый, — сказала Гортензия, открыв портсигар. — Очень красивый. — Она закурила "Житан".

Женевьева забрала портсигар и положила его в сумочку. Когда она протянула руку за зажигалкой, широкий шелковый рукав ее блузки, задравшись, обнажил руку выше локтя. Гортензия застыла на мгновение, но потом спокойно протянула ей зажигалку.

— В Париже было скучно, — сказала ей Женевьева.

— Я думаю. — Она глубоко затянулась. — Шанталь считает, что мне не следует курить. Если я прошу у нее пачку сигарет, она просто делает вид, что забыла.

— Избавься от нее.

Гортензия не ответила. Когда Женевьева в последний раз видела тетку, она выглядела не старше сорока, и так было всегда. А теперь, хотя прошло всего четыре года, она казалась старухой.

— Тебе что-то нужно от меня? — спросила Гортензия.

— Почему ты так решила?

— Мне так показалось. — Она выпустила еще одно облачко дыма и отдала сигарету Женевьеве. — Докури, чтобы не волновать Шанталь.

— Она все равно не поверит. Самая настоящая ищейка!

— Игра, в которую мы обе играем, — Гортензия пожала плечами. — Больше нам нечего делать.

— А что генерал Земке?

— Карл по-своему неплох. По крайней мере, он джентльмен, чего нельзя сказать об остальных там, внизу. Мразь, такие, как Райсшлингер. Они считают, что выведение породы — это что-то, имеющее отношение только к лошадям.

— А Прим? Что ты скажешь о нем?

— Насколько я знаю, он нес твои чемоданы. Он в тебя влюблен?

— Это я тебя хочу спросить. Ты эксперт в этих делах. Гортензия откинулась на подушки, вглядываясь в Женевьеву, ее глаза сузились.

— Я знаю одно: он настоящий мужчина. Он тот, за кого себя выдает.

— Это верно.

— Он не из тех, с кем можно играть. Я бы на твоем месте его избегала.

— Это совет или приказ?

— Ты никогда не прислушивалась к чужим советам, — бросила Гортензия. — Но и дурой я никогда тебя не считала. Ты знаешь, я обычно оказывалась права в такого рода делах.

Женевьева оказалась в сложной ситуации: Гортензия была тем человеком, который точно знал все, что происходит в этом доме, но она твердо решила не вмешивать ее в опасную игру, по крайней мере, не говорить ничего о себе. Ради ее же блага пусть Гортензия останется вне игры.

— Что, если я скажу, зачем приехала?

— Ты, возможно, солжешь.

— Швейцарский банкир влюблен в меня по уши!

— Любовь-то хоть настоящая, Анн-Мари?

— Ты не веришь ни одному моему слову, верно?

— Так лучше для нас обеих. Теперь скажи, что тебе на самом деле нужно, и дай мне еще сигарету. — Она дотянулась до сумочки Женевьевы, открыла ее, прежде чем та успела сказать хотя бы слово, и начала рыться в ней. Она вдруг затихла и вынула оттуда вальтер.