В этом доме в сенях левая дверь вела в предоставленные нам две просторные смежные комнаты, а правая – к соседям. Комнаты были теплыми и светлыми. В них легко разместились наши вещи и кровати. Жильцов соседних комнат не помню, кроме бойкой девочки Лизы, на год старше меня. В отдельной хате проживала женщина с тихим мальчиком, моим ровесником.
Самым интересным объектом была кузница. Одной стеной ей служил глухой забор, другой – стена хатки, а прочих не было. Под крышей имелся горн с давно остывшими углями. На столбе висел мех для раздувания огня. Имелись наковальни, молотки, клещи и другие инструменты, а также какие-то металлические заготовки. Хозяина-кузнеца не было, а женщина, жившая в хате, подметала кузницу и следила, чтобы проникавшие туда ребятишки не разжигали огонь и не растаскивали инструменты. Она надеялась на возвращение хозяина.
Я, как и другие дети нашего двора, мог разглядывать и даже трогать все имевшиеся там вещи. Это было увлекательнее, чем прыгать по большим серым камням, лежавшим в саду, и играть с Анашкой. Тем более что играть с собачкой стало трудно: у нее выросла огромная грыжа, не позволявшая ей бегать и преодолевать высокое крыльцо. Однажды она исчезла. Родители сказали, что она попала под машину. Далеко она не ходила, а на нашей улице это представлялось маловероятным. Я ее мертвой не видел и некоторое время тщетно искал. Теперь думаю, что ее кто-то поймал и съел, как раньше всю другую живность станицы, а родители берегли меня от жестокой правды.
Почти напротив нашего нового жилья начиналась тропинка, которая по диагонали пересекала противолежащий квартал. Она пролегала мимо забора из штакетника, за которым у хорошенького домика в плетеном кресле сидела полная женщина, а две девочки заметно постарше меня, одетые как принцессы в иллюстрациях к сказкам, деревянными шпагами бросали и ловили легкие кольца. Мама объяснила: они играют в серсо. Когда я останавливался, чтобы посмотреть на их игру, они звали: «Мальчик, иди к нам играть». Но играть в серсо я не умел, очень стеснялся «принцесс» и молча быстренько уходил.
Тропинка выводила к перекрестку других улиц. Угловым одной из них был домик, в котором жили Чернышевы. Дома они бывали редко, но у их соседей меня всегда приветствовал Миша. Он был на два года старше меня и на его попечении находился его трехлетний брат Николай. С ними и другими детьми было интересно ходить за полкилометра к башне-водокачке и смотреть, как через ее рукава заправляются водой паровозы.
Мне кажется, тогда родителям для выживания семьи пришлось напрячь все свои силы. К осени из нашего рациона совсем исчезли молоко и картофель, уменьшились порции каши и хлеба, постоянным стало чувство голода. Мама вспоминала, что я ее упрекал: «Какая же ты мама, если не умеешь сделать молоко».
А в ноябре она родила сестренку, которую назвали Таней. По этому случаю к нам в гости впервые в Ново-Александровской пришли Чернышевы. Принести к чаю небольшой пирог. Ничего похожего на прежние застолья. Ни песен, ни музыкальных инструментов.
Зимой мы радовались макухе и жому, которые отцу иногда удавалось доставать. Размельченную макуху с водой заворачивали в тряпочку и давали малышке вместо соски и прикорма. Мне выдавался кусочек макухи и я грыз его, наслаждаясь вкусом подсолнечного масла. Однажды папе где-то удалось раздобыть много сметаны. С моим участием он долго взбалтывал ее в большой бутыли – четверти, и она превратилось в кусок давно не виденного сливочного масла. Мне показалось, что я никогда не пробовал ничего вкуснее. Жаль, что оно быстро закончилось.
Позже отец рассказывал, что мама тогда опухла от голода, у нее была водянка. Чтобы ей с Таней и всем нам выжить, родителям пришлось, опустошая сундук, выменивать на продовольствие последние хорошие вещи, а также серебряные ложки и даже свои обручальные кольца.
В Ново-Александровской, в Кавказской и других станицах голод был повальным. Немало людей умирало от истощения. Да еще, как говорили, с Украины хлынул поток просивших подаяния голодающих с детьми. А местные сами вымирали семьями. Ходили слухи о случаях людоедства, называли станицы, фамилии.
Двоюродная сестра – Лена Кривогузова – вспоминала, что в Кавказской в колхозе выпекали хлеб с травой и выдавали колхозникам по ломтику. Для того чтобы обменять некоторые вещи на продовольствие, ее мать Мария Стефановна тайно от запрещавшего отлучки колхозного начальства дней на десять оставила дочерей на пайке травянистого хлеба и съездила на товарных поездах из Кавказской в Грозный и привезла полмешка кукурузной муки. Узнав о ее поездке, власти послали комиссию изъять незаконно приобретенное продовольствие. Но она до прихода комиссии успела рассыпать муку по глубоким тарелкам, накрыть их мелкими и поставить стопочками в посудный шкаф. Обыск был тщательным, но стопки тарелок подозрений не вызвали.
Той же ночью Мария Стефановна отсыпала муки младшей – Лене и, договорившись со знакомым машинистом, тайно отправила ее к нам, в Ново-Александровскую. Позже ей удалось, бросив дом, улизнуть из колхоза вместе с Любой, и тем же способом перебраться в Ново-Александровскую.
Поддерживать Марию Стефановну и племянниц папа и мама считали своим долгом. Они устроили девочек в школу и помогли семье поселиться в отгороженной части коридора школы, в которой Мария Стефановна стала работать уборщицей. Люба и Лена называли моих родителей папой и мамой. А я только много позже смог понять, что для Марии Стефановны, Любы и Лены тогда важнее всего было вырваться из бесправного сословия колхозников и получить гражданские паспорта, что для них в Кавказской было невозможно.
Летом 1932 г. стало немного легче. К макухе добавилась всякая зелень, ягоды с бесхозных кустарников. Мама готовила супы из трав. Мне с приятелями лакомством были молодые стручки акаций, особенно крупные у желтых акаций. Запасаясь на зиму, многие станичники в больших котлах на кострах варили арбузный мед. Иногда угощали им крутившихся у костров ребятишек.
Чернышевы же к зиме в полсотне метров от своей квартиры на окраине станицы в землянке с надежным запором выкормили огромного кабана. Но незадолго до уже намеченного дня убоя его украли, разрыв крышу землянки. Павел Михайлович со мной прошел по следам воров далеко в степь. Но найти ни воров, ни кабана никто не смог.
Питание по карточкам оставалось скудным. Только раза два-три за год родители откуда-то приносили мясо дельфинов и тушки кроликов. Мама не ела дельфинов, разъясняя, что они почти такие же умные как люди, а папа ел, но считал, что их мясо слишком пахнет рыбой. Лакомством было приготовленное мамой мясо кроликов, а она и его не ела, так как эти кролики были ее знакомыми из клетки в школьном крольчатнике. Меня ничто не смущало: попавшие к нам на стол дельфины явно не были умнее их ловцов, запаха рыбы я не помнил и с кроликами знаком не был. Досадно, что их было мало.
С одеждой, мне казалось, было проще, чем с едой. У мамы еще оставалось платье, шаль и теплое синее пальто, а у отца – легкий костюм и заношенное всесезонное пальто. Я все лето бегал в одних трусах босиком. В остальное время ходил в коротких штанишках с помочами и серой курточке. Имелось и теплое пальто с шапкой. Получение по талонам обуви всегда была радостью, но сама обувь не запомнилась.
Магазин, в котором «отоваривались» карточки и талоны, помню только один. Смотреть в нем было нечего. В первый год единственный раз видел в станице на улице Ленина возы, с которых продавалось продовольствие, обувь, одежда. Но больше они не появлялись. На их месте был небольшой базарчик, на котором продавались или выменивались продукты, производимые жителями. Мало осталось и ремесленников-надомников. К нам раз в год на несколько дней приходила пожить портниха. За скромную плату и питание она латала и шила всем нам рубашки и белье.
Родители, как и Чернышевы, были очень заняты. Папа работал бухгалтером и пытался заочно получить высшее образование. Он выполнял контрольные работы, но на экзаменационные сессии его не отпускали. Однажды поехал в Ростов и был принят в институт, но квартиры для семьи найти не смог и оставил эту затею. Через год, стремясь познать, как он говорил, все тонкости любимой математики и получить высшее образование, перешел на работу в школу преподавателем этого предмета и стал заочником института повышения квалификации работников народного образования. Мама, преодолевая водянку, продолжала много работать в школе и заочно учиться на биолого-химическом факультете педагогического института в Ставрополе. С Таней сидела няня, пожилая соседка.
