То, что противники благоразумной эмансипации женщин еще до сего дня утверждают, будто бы великая разница в организации полов, – например, меньший вес мозга и проч., – этого нечего брать во внимание, и это никогда не выдержит серьезной критики. Женщина, если она получит надлежащее образование и воспитание, может так же хорошо усвоить себе научную, художественную и общественную культурность, как и мужчина248.
И хотя он не смог поступиться главным патриархатным тотемом – женственностью, он закончил свою мысль весьма оптимистично:
При этом главное условие только то, чтобы женщина всегда сохраняла в себе физиологическую и нравственную женственность и выучилась бы не расставаться с ней. Это, конечно, нелегко, но, однако, возможно <…> И я решительно не вижу, почему одинаковое общественное положение женщины с мужчиной может помешать такому развитию249.
Мнение, что женщину нельзя ограничивать семейной сферой, появившееся с момента постановки «женского вопроса», все более находило поддержку в обществе.
Оперативно откликнулись на женскую тему в 1860‐е годы представители радикальных демократических кругов. Их рупор, журнал «Современник», одним из первых обратился к ней250. Это был один из самых передовых, популярных и читаемых журналов той поры. Разумеется, проблему подняли мужчины, сотрудники журнала, «запевалы общественных настроений», – Д. И. Писарев, Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский, М. Л. Михайлов. Но при обсуждении женских проблем на страницах «Современника» впервые нашлось место для женского мнения. Это был прорыв. Если до этого дискурс толстых журналов, да и других печатных изданий, строился по принципу «мужчина – мужчине», в первых изданиях для женщин, инициированных мужчинами, по принципу «мужчина – женщине», то на страницах «Современника» впервые появилась возможность и первые опыты конструирования дискурса по принципу «женщина – мужчине». Конечно, это была первая попытка подобного рода, и голоса женщин, по словам Р. Стайтса, были «слабыми, зависимыми и нерешительными»251. Но женщины разделили суть и пафос дискуссии, расширили ее собственной аргументацией. Е. О. Лихачева отметила в своем монографическом труде252 в начале ХX века, что это был первый голос пробуждающегося женского самосознания, публично обращавшийся к мужчинам.
В 1857 году «Современник» впервые опубликовал письмо женщины (анонимное), которому редакция дала заголовок «Жалоба женщины». Неизвестная женщина описывала тяготы женского существования: бесцельность и искусственность женской жизни; женское воспитание, убивающее личность, культивирующее слабость и неподготовленность к жизни; запреты и условности, сковывающие женскую жизнь. Она демонстрировала кризис традиционной женской идентичности – «защищать себя не пристало – иначе не женщина, а какой-то гусар». Заканчивалось письмо призывом помочь женщине стать независимой и тем самым решить один из жгучих «вопросов жизни»253.
«Журнал для воспитания» опубликовал «Письма к русским женщинам» А. Х-вой254, в которых всему нашлось место: и критике женского воспитания, и упреков в адрес женщин за их неразвитость, и предостережений против излишней учености. Назначением женщин определялась семья и воспитание детей, в целях чего признавалась необходимость их осведомленности в науках и искусствах. Женщинам предлагалось принять участие в общественных делах, но «конечно, не непосредственно», а ограничиться правом «нравственной оценки». Влияние женщины на общество предлагалось осуществлять через семейные отношения:
нравственное и физическое единство супругов, единомыслие в чувствах, желаниях, действиях <…> суть первые условия для достижения общественного благоустройства при помощи благоустройства семейного255.
«Русская беседа» откликнулась статьей Надежды Дестунис «Чему мы, женщины, учились?»256 с критикой женского образования.
Ей ответила Екатерина Бурнашева257, которая увидела причину низкого уровня женской образованности в отсутствии необходимости образования в жизни женщин и в воспитании девочек не самостоятельной личностью, а приложением к мужчине, с главной жизненной целью – замужеством. Женщины не учатся самостоятельно – и в этом их вина.
«Женщина ни в чем не виновата», – парировал Д. Писарев258.
Прозвучало мнение и «профессионально активных» женщин. М. Н. Вернадская259 – первая в России женщина-экономист – полемизировала с официальной концепцией женщины: «Нельзя из каждой женщины сделать хозяйку и воспитательницу»260.
Писательница, а позднее «инициаторша» женского образования в Перми Е. А. Словцова-Камская в своей речи в 1860 году признала «противосемейные системы» французских социальных философов понятными и вызывающими сочувствие в российском обществе, учитывая тот печальный разлад, произвол и угнетение женщины, который существовал в российских семьях261. Евгения Тур откликнулась на книгу французского философа Ж. Мишле, уличив его в нелогичности, подражании П.‐Ж. Прудону и в презрительном отношении к женщинам262.
Перед участниками дискуссии встала задача нахождения путей решения поставленных проблем. Вернадская и Словцова-Камская предлагали прямое вхождение женщин в публичную сферу через труд в общественном производстве (по Вернадской), через получение образования (по Словцовой-Камской). Последняя оценивала изменение воспитания и образования женщин, как «первые двигатели всех реформ общественной жизни»263. Им вторили прогрессисты: «Участие в труде и промышленности, в науке и искусстве вообще должно быть доступно каждому совершеннолетнему члену общества <…> Надо учиться, учиться в той же мере, в какой учится мужчина»264, – утверждал Михайлов. «Вы сделаетесь умными, мыслящими и полезными людьми»265, – продолжал мысль Писарев.
Эти новаторские суждения тонули в другого рода аргументации демократической прессы в защиту женщин, которые, по сути дела, были производными от идей Пирогова. Основным сюжетом либерально-демократической прессы было рассмотрение женщины как «матери и воспитательницы человечества»: «Всякую женщину, прежде всего, необходимо предположить матерью <…> Для женщины вообще бездетность ненормальна»266.
Эмансипация трактовалась, как правило, в очень общих выражениях. Умеренный либерал А. С. Гиероглифов сформулировал это так: «Дать женщине независимое социальное положение и вообще уравнять с мужчиной»267. При определении женской эмансипации и путей ее достижения возникало много противоречий, обойти которые авторам было очень непросто. Идейный пафос защиты женщин наталкивался на собственные представления о женщинах, на отсутствие образцов деятельности женщин в общественной сфере. Тот же Гиероглифов, ратуя за эмансипацию женщин, утверждал, что «многие отрасли человеческой деятельности не могут быть согласованы с природой женщины и ее обязанностями»268. Таким образом, предполагалось, что женщина должна создавать «нравственный характер общественной атмосферы», но вставал вопрос – как? В который раз выход был найден через нравственно-общественно-идейную деятельность женщины как «матери и воспитательницы человечества» «в самой ячейке общества – в семействе, откуда она распространится уже в другие более обширные общественные центры – в клубы, собрания и т. д.»269. В руках женщины, по мысли Гиероглифова, должна находиться «нравственная инициатива общественного мнения», а ее интересы должны составлять политика, литература, наука, культура, все движения политической и общественной жизни.
