В целом позиция русской интеллигенции в «женском вопросе» была противоречивой. Женщина почиталась, но в то же время принижалась общим строем русской жизни. С одной стороны, было очевидно несправедливое положение женщины в обществе, и с позиций общечеловеческой гуманности прогрессисту должно было делать все, чтобы справедливость восторжествовала. С другой стороны, законодательно, в официальном и юридическом дискурсе женщина рассматривалась только что не как собственность мужа (паспортные ограничения, ограничения передвижения, ограничения на учебу, работу), и эти представления о женщине были распространены в культуре, составляли ее суть.

Фронт противников женской эмансипации оформился силами «Сына Отечества», «Современника» (П. А. Плетнева), «Москвитянина», «Патриота», «Улья», которые отстаивали идею, что положение женщины вполне соответствует ее «природным» функциям и предназначению.

Таким образом, на страницах прессы происходила ревизия прошлого и настоящего русской женщины, шел процесс переосмысления и переконструирования концепции женщины, моделей женственности и всех политических смыслов, с этим связанных. Шел непрекращающийся процесс обсуждения проблем женщин и расширения интерпретативных схем (фреймов), то есть способов понимания этих проблем, которые, собственно, являлись мобилизационным ресурсом и определяли политические возможности зарождавшегося общественного движения.

«Женская» проблематика через художественные образы осмыслялась в литературе, которая все более становилась ареной политической дискуссии. Романы на «женскую» тему имели успех у публики: «Катенька Пылаева» (1836), «Флейта» (1839) П. Н. Кудрявцева; «Кто виноват?» (1845), «Сорока-воровка» (1848) А. И. Герцена; «Полинька Сакс» (1847) А. В. Дружинина.

Женщины-писательницы также поднимали темы женского предназначения и целей женской жизни, описывали реалии жизни русской женщины в своих произведениях. Читателю на эту тему были предложены романы Зенеиды Р-вой (Елена Ган) «Напрасный дар» (1842), «Теофания Аббиаджио» (1841); Марии Жуковой «Провинциалка», «Медальон» (1837), «Две сестры» (1843), «Эпизод из жизни деревенской дамы» (1847); Евгении Тур (графиня Е. В. Салиас де Турнемир) «Ошибка» (1849); романы Юлии Жадовской, Надежды Хвощинской и других.

Женщины-писательницы изменили проблематику и тональность повествования. В первую очередь в своем творчестве они исследовали семейную тиранию. Описывая ситуации женской жизни, навязываемые модели женственности, они так или иначе формулировали проблемы женщин (бесправие, требования покорности и беспрекословности, замкнутость жизненного пространства, погруженность в сферу чувств, отсутствие образования) и поставили вопрос о справедливости устройства российской жизни в отношении женщин.

В женских текстах вместо привычного мужчины-повествователя появилась женщина-повествовательница. Это обнаруживало женщину как субъекта социального действия. Представление о женских проблемах, озвученное писательницами, также наполняло содержанием понятие «женский вопрос», формировало встречный патриархатному дискурсу дискурс женской беллетристики.

Литературную полемику и интеллектуальные поиски 1830–1840‐х годов оборвала французская революция 1848 года. Планы реформ были оставлены, терпимость по отношению к литературе, вольной публицистике сменилась ее удушением. Заработали 17 цензур с «негласным комитетом» во главе, на университеты очередной раз был оказан нажим, и как пример устрашающей кары для вольнолюбцев был организован показательный политический процесс – дело петрашевцев.

Страх парализовал идейное брожение 1830–1840‐х годов. В отзывах современников зазвучала тоска – «безвременье», «отчаянная скука» (Н. А. Добролюбов), «жестокие удары по литературе и науке» и невозможность работать «как следует» (М. Н. Лонгинов). Семь лет (до 1855 года) Россия пребывала в состоянии покоя кладбища, шума войны и шовинизма. Духовная жизнь, придавленная жесткой цензурой, ушла внутрь. На тему женской эмансипации также было наложено вето.

Вновь «женская» тема появилась в прессе в середине 1850‐х, а в 1860‐х годах переросла в национальную дискуссию. Современник свидетельствовал:

В 1856 году известный врач, педагог и общественный деятель Н. И. Пирогов поместил в июльской книжке «Морского сборника» статью «Вопросы жизни». Вопросы жизни – вопросы назначения человека и смысла человеческой жизни. Пирогов искал ответы на вопросы, какой же должна быть подготовка юношества к выполнению своего человеческого долга, каковы должны быть воспитательные и образовательные системы. По Пирогову, целью воспитания должна быть подготовка детей к неизбежной жизненной борьбе и научение их «быть людьми», полезными гражданами общества. Пирогов считал, что «он или она» должны сознавать, что они принадлежат к людям, «имеющим притязания».

Вопросам воспитания и образования женщин автор уделил совсем немного внимания, но тем не менее эта статья вызвала дискуссию и стала программной для развития «женского вопроса».

Пирогов признал необходимость развития мышления и воли у девочек по той причине, что эти качества женщинам «столь же нужны в жизни, сколь и мужчинам». Поэтому девочки должны развиваться свободно и всесторонне и готовиться к жизненной борьбе. Существующие принципы женского воспитания он осудил, так как они «делали из женщины куклу». Но «быть людьми», «иметь притязания» для женщин интерпретировалось Пироговым как быть в состоянии «усладить сочувствием жизнь человека» (то есть мужчины), «быть спутницей в борьбе», «иметь ясную и светлую идею о цели воспитания детей»234.

Поднимая проблему женского воспитания на уровень общенациональной задачи, Пирогов исходил прежде всего из обеспечения интересов мужчины как субъекта социальных действий. Значимость в жизни мужчины и его общественной деятельности поддержки образованной женщины – матери, жены, дочери, сестры – у него не вызывала сомнений. Женщины были для него серьезным социальным резервом, который надо было подключить к процессу преобразований, определенным образом воспитав их. Пирогов акцентировал внимание именно на воспитании, а не на образовании. Воспитание женщин (надо полагать, с элементами образования) должно было быть достаточным не только для того, чтобы они могли поддерживать разговор с мужем и участвовать в воспитании детей, – это была самая распространенная точка зрения на цели воспитания женщины. Но и для того, чтобы разделить идеи мужа и поддерживать его в его деле. Или, как очень определенно выразился Пирогов, чтобы не взирали они (жены) «с бессмысленной улыбкой идиота на вашу заветную борьбу»235. Опасение Пирогова, что если не взяться за воспитание женщины, то она сама распорядится собой, и его вывод, что «не положение женщины в обществе, но воспитание ее <…> – вот что требует перемен»236, продемонстрировали актуальность эмансипационных настроений в женских рядах и желание самим взять под контроль процесс эмансипации в смысловом и организационном плане.