Д. И. Писарев назвал Жорж Санд «полезным работником нашего века»202. К. Д. Кавелин называл ее книги «нашим Евангелием»203.
Изменил свое первоначально отрицательное отношение к Жорж Санд «гладиатор русской критики» Белинский. Как сложившийся к тому времени «европеец», он ратовал за европейский путь развития страны, и идеи Ж. Санд были полностью восприняты им. Она предстала ему «гениальной женщиной», «первой поэтической славой мира», «Иоанной Д’Арк» и «энергическим адвокатом прав женщин», взгляды которой он называл «откровением», а ее творчество осмыслялось им как призыв к освобождению человека, как отказ от лжи в человеческих отношениях204.
П. Н. Ткачев и Л. Н. Толстой отзывались о ней дурно205.
Герцен услышал в романах Жорж Санд «голос женщины». «Разве голос G. Sand не заявил мнение женщины?» – вопрошал он206.
Хотя, по мнению исследователей, русских интеллектуалов в романах Ж. Санд куда больше привлекали социальные идеи, нежели проблемы женщин207.
Отношение к Ж. Санд было мерилом прогрессивности. По свидетельству современников, в 1830–1850‐е годы не только литераторы, но и рядовые читатели должны были определить свое отношение к ней. «Пора нам бросить эту Жорж Санд, которая всем надоела со своей бабьей эмансипацией», – писал переводчик И. И. Введенский А. П. Милюкову в 1843 году208. Но и в 1847 году «Санкт-Петербургские ведомости» еще писали: «Если вы не стоите на коленях перед Жорж Занд, то вы несовременный человек»209.
Другим основанием обращения к теме «положения женщин в российском обществе» было то, что проблема эта становилась частью освободительной доктрины и рассматривалась как составляющая задача освободительного движения. Деятели демократического направления – А. И. Герцен, Н. П. Огарев, В. Г. Белинский, М. В. Буташевич-Петрашевский, Ф. М. Достоевский, М. Е. Салтыков-Щедрин, В. П. Боткин, М. А. Бакунин, Т. Н. Грановский – в той или иной степени признавали, что частью общей эмансипации российского общества должна стать эмансипация женщины. Другой вопрос, оказавшийся позднее очень значимым, – что понимать под эмансипацией женщины?
Помимо этих внешних факторов, повлиявших на легитимацию проблем женщин в русской интеллектуальной среде и общественной мысли в 1830–1840‐е годы, существовали еще и внутренние причины, способствовавшие этому процессу. А именно – личный опыт «духовных отцов нации».
Исследование И. Л. Савкиной210 демонстрирует нам на примере А. И. Герцена, жизнь которого подробно описана в дневниках и мемуарах, как драматично проходило переживание кризисов идентичности, переосмысление концепций и моделей женственности четой Герценов.
Драматизм судьбы Н. А. Герцен – супруги А. И. Герцена – оставлял, по мнению исследовательницы, ощущение «избыточности задатков ее женской натуры» и невозможности их реализации. С высокой степенью достоверности можно предположить, что в эти годы не одна только г-жа Герцен переживала подобное состояние, что оно было знакомо многим женщинам ее круга. Об этом пишет другая исследовательница – И. М. Рудая:
Именно в 1830–1840‐е годы в русском обществе все глубже и трагичнее осознавалась невозможность проявить то душевное богатство, которым была наделена женщина и которое силой социальных обстоятельств было замкнуто для нее узким кругом домашних забот и обязанностей. Неудовлетворенность жизнью, проникавшая все глубже в сознание женщины, составляла своего рода знамение времени и вскоре нашла яркое воплощение в литературе211.
Таким образом, 1830–1840‐е годы можно определить как начало формирования новой идентичности женщин образованных групп, канун кануна формирования коллективной идентичности, самосознания женщин привилегированных сословий.
Г. Зиммель писал, что изменение исторической жизни происходит тогда, когда средний класс осваивает ту или иную идею и интенсифицирует процесс: «Социальное и культурное движение стало идти в совсем ином темпе с той поры, как его возглавило tiers état (третье сословие)»212. Но постановка самой проблемы часто в истории была приоритетом высших классов.
Рассмотрение проблем женщин в общественных дискуссиях шло в двух направлениях: проблемы женщин в приватном пространстве и в публичном. В первом развивались сюжеты роли и бесправия женщины в семье, неравенства в браке. Во втором – роль и назначение женщины в обществе, рассматривалась принципиальная возможность деятельности женщины вне семьи, формы этой деятельности, а также ложность и односторонность женского воспитания как причины, формирующей ситуацию. Отдельно ставился вопрос о праве женщин быть писательницами, то есть о праве женщин влиять на духовную жизнь общества, об отношении к романам Жорж Санд и идеям Сен-Симона.
Между тем широкая российская читающая публика восторженно приняла произведения писательницы, увидев в них освещение давно назревших проблем. Отрицательное отношение официальной прессы, попытки дискредитировать личность писательницы, ирония над читателем, зачитывающимся ее романами213, только подогревали интерес к личности Жорж Санд, ее романам и спровоцировали «моду на Жорж Занд». Мода популяризировала «апологию свободы чувств» в среде социально пестрой, в том числе эти идеи проникли и в оплот девичьей аристократии – Смольный институт214. Идеи «жорж-зандизма» разнеслись по просторам Российской империи, где они попали в благоприятную почву и получили дальнейшее развитие.
Отношение к женской проблематике духовных отцов нации было неоднозначным. С одной стороны, русские «жоржсандисты 40‐х годов» – и Герцен и Белинский в их числе – в качестве безусловных идей Жорж Санд приняли идею женской свободы, права женщины на выбор и выход ее в сферу «общих интересов», то есть в публичную сферу. С другой стороны, их беспокоило, как бы эмансипация не разрушила женственность, «ее главные патриархатные тотемы – грацию, прелесть, кроткость и любовь»215. Об этом же беспокоился Н. И. Пирогов:
Женщина с мужским образованием и даже в мужском платье всегда должна оставаться женственной, – утверждал он, – и никогда не пренебрегать развитием лучших дарований своей женской природы216.
Этот страх перед неженственной женщиной, то есть перед женщиной, разрушившей традиционные модели женственности, хорошо слышен в рассуждениях критика этого времени Н. Н. Веревкина (псевдоним Рахманный):
Женщине надобно быть женщиной. Когда она <…> вооруженная пером, <…> пускается в умствования, все женское в ней исчезает. Мы <…> причисляем ее к разряду чудовищ, которых настоящее место не в будуаре, благоухающем резедой и амброй, а в кабинете естественной истории217.
Именно эти умонастроения позднее позволили А. В. Амфитеатрову определить первых «печальников женского вопроса» «сплоховавшими жоржсандистами 40‐х годов»218.
Но искреннее стремление осмыслить проблему присутствовало, и начало разработки темы было положено. Так, Герцен много размышлял в своих дневниках о проблемах семьи, брака, положения женщины в обществе. Одной из причин, сделавшей эту тему актуальной для него, как уже было сказано, был семейный кризис и попытка выстроить отношения с супругой. Герцен объяснял личностные проблемы своей жены и ситуацию их семейного кризиса ее «воспитанием» и «илотским», то есть рабским, положением женщины в обществе, женской замкнутостью в тесной сфере домашних интересов219. Он сделал вывод, что спасение для женщины – это эмансипация и выход во «всеобщее».
