— Слушай… — проговорила она. — Я тебе, конечно, верю. Ты человек предусмотрительный. Но все-таки… Я тебя умоляю, будь осторожен! Это самые настоящие бандиты, я знаю. И они связаны с совсем страшными людьми…

— Ты и это знаешь?

— Не смешно!

— Да я и не смеюсь.

Она немного помолчала.

— Если честно, то нет, не знаю. Но догадаться можно. Они не будут работать просто так, сами по себе. За ними должен кто-то быть.

— Влиятельный?

— Ну… как сказать! Даже не знаю, в кого конкретно эта система упирается в конце концов.

— Так может, мы так вот потянем цепочку и вытащим клад?

— Ох, не знаю… Ну ладно, не будем нагонять тоску. Давай, удачи тебе, и я буду все время думать о тебе!..

Под это напутствие я и отправился в дорогу. В метро старался сосредоточиться, ощутить в себе уверенность. Вроде бы и получалось, но волнение все же захлестывало — это естественно, и никуда от этого не деться. Приехав на немноголюдную в выходной день станцию «Рязанский проспект», глянул на электронное табло: 18:42. Поднялся в наземный вестибюль, где и встретил Трегубова, переминавшегося с ноги на ногу.

— Точность — вежливость королей! — приветствовал он меня банальностью, добавив: — Привет не говорю, верно?

— Взаимно, — сказал я и оглянулся. От него это не укрылось:

— А ты что озираешься?

— Полезно, — без эмоций ответил я. — Глаз на затылке нет, а желательно знать все, что происходит вокруг. Так жить надежнее.

Он неопределенно хмыкнул:

— Ну, пошли.

И мы пошли. Под вечер мороз покрепчал, снег под ногами отчетливо хрустел. Трегубов в задрипанном пальтецо зябко поеживался и тоже поминутно озирался. Я не преминул поддеть его:

— А ты чего назад зыркаешь?

— По той же причине, — слегка огрызнулся он.

Мы в темпе углублялись в глубину стандартных жилых кварталов, единообразие коих было насмешливо воспето Эльдаром Рязановым в «Иронии судьбы». Пяти- девяти- двенадцатиэтажки… мы шли между ними, иной раз по тропинкам меж сугробов — Трегубов впереди, я за ним, но и тогда он озирался, сопливо шмыгал носом, я подначивал его, но он терпеливо сносил мои подколки.

Наконец, мы приблизились к не очень большому зданию, вроде бойлерной, закрытой за ненадобностью. Впрочем, довольно расчищенная тропинка к ее двери вела.

— Это и есть ваше подпольное казино? — усмехнулся я.

— Увидишь, — буркнул он.

Подойдя, он особой морзянкой отстучал в железную дверь. Подождал, секунд через десять повторил тот же стук. Дверь приоткрылась, предъявив нам тускло освещенное пространство и смутную коренастую мужскую фигуру.

— Свои, — негромко сказал Трегубов.

— Входите, — был короткий ответ.

Коридор, аккуратно выкрашенный голубой масляной краской, был очень скупо освещен одиноким матовым плафоном. Полумрак, думаю, здесь был не только маскировкой, но и частью психологической игры: таинственная полутень действовала на нервы именно так, как надо. Дверь за нами глухо лязгнула, запираясь, я было дернулся оглянуться, потом решил — не надо.

Еще дверь. Ее Трегубов отворил уверенно, привычным движением, махнул рукой: заходи, мол. Я вошел следом за ним…

И признаться, немного обомлел.

Мы очутились в просторном помещении, где были расставлены несколько столов, накрытых зеленым сукном — все в точности, как в старых романах. Несколько таких же небольших продолговатых плафонов создавали в зале интимные сумерки, едва слышно играла приятная неспешная мелодия, а в глубине, подсвеченные цветными гирляндами угадывались барная стойка и стеллаж с напитками. В помещении находились человек, наверное, пятнадцать-двадцать, как я успел заметить, и мужчин, и женщин, причем последние были в самых соблазнительных нарядах, с голыми плечами, и у меня мелькнула не самая пустая мысль: что это представительницы той самой профессии, которой в Советском Союзе официально не существовало…

— Гардероб там, — Трегубов махнул рукой влево, мы прошли в небольшую комнатку-не комнатку, коридор-не коридор, некий аппендикс, где на вешалках обретались дорогие дубленки, норковые и каракулевые шубы… Видимо, «администрация» заведения за сохранность имущества клиентов здесь отвечала головой, гарантия как в швейцарском банке.

Трегубов меж тем впал в суетливо-возбужденное настроение, судорожно потер ладошки:

— Что, почтеннейший партнер, может, пока по стаканчику? Минут двадцать у нас имеется.

— Не повредит, — равнодушно согласился я. И разместив в гардеробе верхнюю одежду, мы направились к бару.

За стойкой без улыбки хозяйничал рослый молодой мужчина, неуловимо напоминающий итало-американца из классических гангстерских фильмов. Был он в белоснежной рубашке, в темной атласной жилетке. В расстегнутом вороте тускло поблескивала золотая цепочка.

А перед стойкой обреталась барышня в ультрамариновом «мини», с густыми длинными темными волосами, и еще не видя ее лица, я ощутил, как сердце мое непроизвольно екнуло. Ну, нормальная мужская реакция, плохо было бы, если бы оно так не отреагировало на стройную молодую женщину, в которой и со спины угадывался шарм.

Видимо, услышав шаги, она обернулась. Ага! Предчувствия не обманули. Ну, на любителя: большие темные глаза, резковатые скулы, большой рот с четко очерченными пухловатыми губами, резко подчеркнутыми багровой помадой.

— Здра-авствуйте, молодые люди, — протянула она грубовато-приятным контральто.

— Здравствуйте, юная леди, — откликнулся я в тон, безошибочно угадав, что ей около тридцати, но она стремится выглядеть на «минус пять» примерно. — Молодой тут, правда, один я, а вот этот гражданин уже готовится на пенсию выйти…

Она засмеялась:

— Ну, главное — молодость души, не правда ли?

— Совершенно с вами согласен, — откликнулся я, подумав, что в те годы среди девиц такого пошиба было немало образованных и даже неглупых, считавших не зазорным промышлять среди денежной публики.

А то, что данный «катран» или, даже лучше сказать, «клуб» был предназначен для элиты или хотя бы «полуэлиты»: богемной, хозяйственной, может, даже чиновничьей — у меня сомнения не было. Именно таких людей, жаждущих острых и приятных ощущений, обслуживала полукриминальная среда в лице «катал», «одалисок»… и я бы не удивился, если бы узнал, что в этом ли, не в этом заведении процветает и находящийся в СССР под уголовным запретом гомосексуализм.

Трегубов, не обратив никакого внимания на мои язвительные юморески, деловито спросил:

— Что будем пить?

Я перевел взгляд на девушку:

— Вы будете что-нибудь?

— Мартини, — немедленно откликнулась она. Я взглянул на бармена:

— Имеется?

— Разумеется, — ловко срифмовал он, не изменившись в лице.

— Барышне мартини, — объявил я. — А мы с тобой что будем? — это я Трегубову.

— Я так понял, что ты угощаешь? — нагловато ухмыльнулся он.

— Я в принципе щедрый и великодушный, — сказал я. — Так что?

— Джин. Без тоника.

— Налейте ему, — кивнул я на художника. — А ром у вас какой есть?

— Куба, Ямайка, Пуэрто-Рико.

— Отлично. Пусть будет Куба. «Легендарио» есть?

«Итальянец» глянул на меня с уважительным интересом.

— К сожалению, нет. «Гавана клуб».

— Отлично. Сделайте. Со льдом.

Тот кивнул.

Я вынул из нагрудного кармана сиреневую «четвертную», хотя вполне мог бы обойтись червонцем — и от него заведение не осталось бы внакладе. Но я решил сразу проявить себя ударно.

Бармен зазвякал бутылками и бокалами, я повернулся к брюнетке, намереваясь познакомиться поближе, но тут за спиной раздался бархатистый профессиональный баритон:

— Уважаемые гости, попрошу минутку внимания!..

Я оглянулся. В центр зала вышел необычайно представительный человек в наряде классического эстрадного конферансье: смокинг, пластрон, бабочка, идеально отутюженные брюки, лакированные штиблеты — все строго в черно-белой гамме. Безупречный пробор в темных волосах, седоватые виски. Моложавость вне возраста.