Ольха, верба, липа – все старые… Зимние деревья над рекой были действительно неважно выглядели.
– Однако нашли меня… Жена нашла. Бывшая…
В тот день у Ромки был юбилей: два раза по пять лет. Он так посчитал: пять лет в Москве жил, и вот теперь в монастыре тоже пять.
– Тогда холодно было, а мне всего надарили, я с огромными сумками по морозу иду, думаю, может, половину выкинуть…
А за пять лет до этого, до монастыря, он приехал из своего Якутска, где кончил художественный институт, работал в Москве.
В том числе и на Арбате. Похоже, у него неплохо получалось. Тогда все это еще более или менее стихийно было, еще живое… И даже художники на Арбате настоящие встречались… (Все то же, все одно, неотвязное и неумолимое: «Как хорошо начиналось!»)
Стоял там и Ромка со своими работами. Продавались они, судя по всему, тоже хорошо.
– Там были как бы и религиозные сюжеты тоже, и я заинтересовался… Что же на самом деле я все-таки изображаю… Поехал в Иосиф-Волоцкий монастырь, и там меня крестили…
Но в Иосиф-Волоцкий монастырь его тогда жить не взяли, хотя он хотел: тогда там были такие правила, что благословить остаться пожить, как сказали ему, мог тогда только сам наместник, а наместника на месте не было… Посоветовали поехать в Боровск.
И вот 5 декабря Ромка поехал в Пафнутьев-Боровский… И здесь тоже прожил пять лет. Как в Москве.
– Там пять и здесь пять… Где дальше буду?..
Он это то и дело повторял: «Пять там, пять здесь… Пять в Москве, пять
в монастыре…»
Вообще-то до этого вечера я с Ромкой пить опасался: не мог позволить себе таких длинных и бесповоротных запоев, как он. Мне было бы не по силам. Его к тому же все знали и вроде привыкли, а я тогда не так давно в монастырь приехал. Меня могли просто не понять. А в тот день он пришел на источник, где я убирал (т. н. «послушание»), с бутылкой, сказал, что у него юбилей, и я не смог отказаться. Тем более, день был такой… Страшненький… 5 декабря 2008-го года…
Небо над нами и над деревьями вдруг стало розовым. Яркое зарево охватило всю северо-восточную сторону…Это был не пожар и не «огни большого города», как при подъезде к столице. Наше небо освещали розы…
Да, розы… Просто неподалеку были теплицы. Гектары или десятки гектаров огромных стеклянных теплиц, где выращивали эти самые цветы.
Вот и теперь, ветер ли поменялся, тучи ли стали реже и выше, освещенное теплицами небо ярко-розовым светом запылало над нами…
На другой день утром я брел на свой источник, открывать купальню и под кленом у братской могилы встретил Ромку. У него все продолжалось. Юбилей. Пока еще жизнерадостно. Помню, я ему что-то веселое рассказал, мы вместе посмеялись, но продолжать пить с утра я отказался категорически.
А вечером, возвращаясь в монастырь, за десять минут до закрытия ворот, я встретил у этих самых ворот Ромку.
Он не видел меня, и никого не видел. И не слышал. Или не хотел. Сидел в своем блестящем от дождя мокром плаще и плакал, уткнув лицо в колени. Это с ним бывало.
Я потряс его за плечо. Уговаривал идти в монастырь, спать. Он никак не отвечал.
Потом он разговаривал с мужиком из какой-то машины, стоящей у обочины. Плакал. Говорил, что никто его не понимает… После вина это у него (да и у него ли одного?) была обычная тема…
Человек из машины уговаривал не отчаиваться, говорил, это грех…
Не сумев привести Ромку в осмысленный вид и ввести в ворота, я пошел в наш желтый корпус спать.
Неприятно было, но не очень беспокойно. Это уже бывало. Уходя в запой, Ромка часто оставался за стенами. И на улице было не очень холодно. Все было привычно, обычно, знакомо.
… Искать Ромку начали дня через три. И по реке ходили, и вокруг.
Обнаружили его недели через три. И не Ромку, а тело. На Киевском шоссе.
Говорили, сбило машиной… Другие говорили, убили…
Язык у Ромы, когда выпьет, случалось, бывал очень ядовитый и озорной. Не злой, конечно, но язвительный и неуважительный…
Этой весной я был на кладбище.
Там как-то все рядом: и «Горсгаз», и трансляционная вышка, и «спецтранс» (вывоз мусора). Все возле кладбища. Кладбище, впрочем, наверно, раньше всех остальных там появилось. Другие институции к нему как бы пристроились.
Хоронили Андрея. Его действительно машина сбила. Действительно нечаянно.
В той части кладбища, где хоронят монастырских, земля тяжелая, глинистая. Хотя место высокое и сосны.
На ромкиной могиле деревянный крест подгнил, упал.
Временно, пока вкопают, как надо, его прислонили к кресту Ивана Николаевича, тоже художника.
– Ничего страшного, – сказал батюшка, – они ведь дружили. Рома к нему часто в гости ходил…
А как хорошо все начиналось!
Да, и теперь все хорошо… Нет! Не все хорошо!
Слава Богу, не все хорошо!.. Слава Богу!
Когда все у нас будет хорошо, это будет катастрофа. Конец… Тогда уже точно совсем ничего не будет хорошего!
А как хорошо все начиналось!
Все Святые были хорошие. Очень хорошие…
Только вот Александр Невский наделал нам беды…
Даже от Александра Македонского не было, кажется, такого урона.
Конечно, Александр Невский был замечательный святой!
И великий полководец, и примерный князь. И шведов бил, и немцев одолел, и за Байкал поехал, в самый Каракорум. А это даже князю было тогда труднее, чем теперь самому простому человеку…
И неизвестно вообще как бы без Александра Невского наша историческая жизнь сложилась…
Только вот случилось на его праздник слишком много Александров в обители…
И праздник Святого Благоверного князя отметили так торжественно, что многие поутру проснулись головами в кустах. И просто на грунте. И не только Александры. Еще один Слава, один Константин. И Альберт Неврюевич…
Иных на другой день, опасаясь дальнейшей беды, даже за ворота выставили…
Альберт Неврюевича, правда, оставили. Из уважения к почтенному возрасту…
Прости нас, Святой Александр!
А как хорошо все начиналось!
… Вроде и теперь все еще ничего себе, но дальше-то, дальше «горе ведь будет грешным в муку отсылаемым…»
А как хорошо все начиналось!
Только лед на огромном пруду перед монастырем долго не становился. И прочность его вызывала опасения.
Так что от Иордани на Крещение отказались по соображениям безопасности.
Как бы вместо этого в монастырь прибыл некий мастер, ему привезли лед кубами, и при помощи обыкновенной «болгарки», бензопилы, дрели и еще чего-то такого он изваял ледяного ангела с трубой.
Вроде, ничего особенного. Ангел как ангел. Ледяной. С трубой. Впрочем, я не специалист…
Конечно, ледяного ангела то и дело фотографировали…То есть, нет… Никто его не фотографировал! По крайней мере, я ни разу не видел. Все просто фотографировались. С ангелом. Или на фоне ангела…
Как ангел таял, я не видел. Уехал раньше. Когда снова приехал, никакого ангела уже не было…
А как хорошо все начиналось!
… И у меня-то еще, может быть, все еще снова хорошо будет… При одном только условии.
Если смогу смириться. Если научусь…А я не могу смириться…
А как хорошо все начиналось!
Теплая осень была. Октябрь. 93-ий год.
И мороженое было. Много мороженого.
Конечно, оно неважное было. Импортное. Просто сильно подкрашенная, сильно замороженная и слабо подслащенная вода…
Кажется, все в тот день ели мороженое.
При этом обнимались, смеялись. Счастливые на вид парочки на Арбате. И просто веселые, хорошо одетые и довольные жизнью люди…
А по левой стороне Арбата эхо часто так и негромко щелкало: автоматные выстрелы.
А на Арбате все улыбались, обнимались, весело ели плохое мороженое… Будто и не слышали. Или будто так и надо…
