— Я решил вернуться в дом Пожарских, — Кузя честно отвечал ту часть правды, которая была ему удобна. — Посулил девице Салтыковой, которая в схрон пришла, что буду оборачиваться дурацким мечом сказочным, про которые они всё картинки смотрят.
— Кто — они?
— Молодёжь, девчонки особенно. Она меня мимо охраны и пронесла. Неделю я честно отрабатывал, а потом мы оказались недалеко от особняка Пожарских, и я сбежал.
— И никто из кладовщиков тебе не помогал?
— Никто, ваша честь.
Судья посмотрел на пластину, установленную по правую руку от него. «Правдомер»! Если бы Кузька щас соврал — ох, заверещало бы, верно.
— Были ли у тебя сообщники со стороны рода Пожарских?
— Нет, ваша честь, они об этом и не знали, пока я у них под балконом не оказался.
— Хорошо, можешь отправляться к хозяину.
Кузя неспешно проплыл в нашу сторону. Судья взял следующую бумагу:
— Прошение бояр Салтыковых о компенсации за моральный ущерб отклонены ввиду отсутствия оскорбляющих действий со стороны рода Пожарских. Теперь рассматриваем встречный иск князя Пожарского о публичном оскорблении.
Дальше, чтоб вас не утомлять, из Салтыковых выжимали подробности о том, кто, кого, как отправлял, чтобы выловить, собственно, меня. Приглашали Салтыковских бойцов из коридора, трясли. Иногда пищал правдомер. Судья мрачнел. Меня тоже опрашивали.
Наконец судья пришёл к определённому выводу:
— Бояре Салтыковы признаю́тся виновными в публичном оскорблении князя Пожарского, ведущего свой род от корня Рюриковичей, а также в подготовке нападения на оного князя в стенах столицы, что законами нашими запрещено. Посему боярам Салтыковым предписывается: оплатить штраф в двенадцать гривен[2] в государеву казну за поклёп, оплатить штраф в сорок гривен в государеву казну за попытку открытия межклановых военных действий в стенах столицы, а также оплатить отступную мировую князю Пожарскому в размере одного таланта серебра. Суд окончен.
ДО ТОЧКИ КИПЕНИЯ
Салтыков поднялся, темнея лицом. Я тоже встал и вышел в коридор. Медленно, рассчитывая, что боярин дозреет на ходу и меня догонит.
Догнал.
Прошипел:
— Рано радуешься, папкин выхолостень! Погоди, я тебя…
Со всех сторон, откуда ни возьмись, повалила охрана в странного вида мундирах (тоже, поди, традиция какая-то), Салтыкова начали сыновья за руки хватать, на плечах виснуть…
— А чего годить? — весело и громко спросил я. — Годить не будем. Вызываю тебя, боярин, на Арену. Сегодня, в шесть часов вечера. За то, что деда моего раньше времени в могилу свёл. За мать. И за то, что меня магическим обсоском сделать хотел, да не вышло. Слыхал, может, что с тем межеумком стало, который меня прилюдно обхаять решил? И с тобой то же станет. Как дыхание чёрной смерти на себе почувствуешь, так и скалиться перестанешь. А за тобой всех твоих отпрысков вызову, по очереди. Чтоб от рода твоего даже памяти не осталось.
Развернулся и вышел на улицу. Для того, чтоб отступные озвучить, у меня теперь юрист есть. А хотел я ни много ни мало — имение Суздальское вернуть, со всем имуществом, да сверх того двенадцать талантов серебра. И извинения с родовым покаянием во всех столичных газетах, иначе — поединок, без вариантов. Специально так много затребовал, надеялся, что откажется Салтыков и на Арену выйдет. Ох, с каким бы удовольствием я его на лоскуты порезал…
Я уселся в ожидающий нас экипаж, уставился на дверь. Талаев выскочил довольно быстро, запрыгнул за мной, крикнул шофёру:
— Поехали прямо, там разберёмся!
— Говори.
— До трёх часов дня должны решение прислать.
— Хм.
На часах судебного приказа было всего-то половина одиннадцатого. Если я сейчас домой поеду — буду метаться, как тигр в клетке.
— Я тогда в Академию. А ты езжай в Пожарский особняк, жди. Да не стесняйся там, пусть тебя обедом накормят. Как будет результат — сразу ко мне.
ПРОТИВ ПРАВИЛ
Явился я, когда вторая пара уже началась. Подумал. Не пошёл на урок — ну, нафиг. Развернулся и направился в ректорат. Надо мне кой-какую проблемку решить.
Секретарь увидел меня и не очень обрадовался. Вот совсем.
— День добрый. У себя?
— Здравствуйте, да. Что вы хотели, Дмитрий?
— Хотел обсудить с ректором вопрос аренды.
— Аренды чего?
— А это я буду обсуждать с ним, не обессудь…те.
Тьфу, всё забываю эту множественность присобачивать.
— Но я бы мог…
— Нет, не мог. Доложи обо мне уже. Нервный я сегодня, не нагнетай.
— Одну минуту, — секретарь исчез за дверью и очень быстро появился снова: — Прошу.
— Благодарствую.
Ректор ожидал меня, сложив на столе ручки, как прилежный ученик.
— Дмитрий Михайлович! Присаживайтесь.
Я прямо представил, как он сейчас воскликнет: «Какими судьбами⁈» — но нет. Как звать его? Забыл, а на двери табличку не сообразил прочитать. Положительно, из себя меня этот суд вывел.
— У меня к вам предложение.
— Слушаю.
— Мне нужен тренировочный павильон. Каждый вечер, на час-два. По выходным с возможностью использования в течение дня. И чтоб никто не мог меня оттуда вытурить и не парил мозги постоянным присмотром.
— Но это же против правил…
— С чего бы?
— Вы понимаете, несчастные случаи…
— Выживаемость мамкиных тетёх меня мало волнует. Мне нужен павильон для себя. Сколько я должен заплатить, чтобы тренироваться в любое время, когда мне удобно?
Ректор слегка завис.
— Видите ли, я не имею права… Это не предусмотрено уставом.
Ну, зашибись!
— Хорошо, тогда дайте мне бумагу, что я могу ходить бесплатно в любые свободные павильона по своему усмотрению. А род Пожарских с удовольствием поучаствует в благотворительности. В чём у Академии нужда? Подумайте. В пределах разумного, конечно.
— Да-да… В пределах… — мысли ректора, кажется, приобрели новое направление. — Как вы относитесь к тому, что нашему актовому залу требуется ремонт?
— Прекрасно отношусь. Мой управляющий будет у вас завтра, вы с ним обсудите детали. А сейчас выпишите мне бумагу, мне нужно выплеснуть гнев, пока я никого не убил.
Он посмотрел на меня, склонив голову, как настороженный воробей:
— Это излишнее, — быстро написал разрешение на листочке, — всё, идите. Сейчас даже днём многое свободно. Думаю, вам быстро подберут подходящую зону.
Мы вышли из ректората, и Кузя тотчас принял человеческий вид:
— Прекращал бы ты, пап, людей запугивать.
— Не худшее занятие.
— Но надо же иметь резерв по воздействию.
— Уверяю тебя, если понадобится, я такое воздействие обеспечу, что никому мало не покажется.
— Вот этим ты их и пугаешь. Думаешь, они не чувствуют?
— А думаешь, чувствуют?
— Н-ну-у-у… — Кузя рассуждающе приподнял брови, — это, наверное, как с великаном. Ты выглядываешь из окна — и видишь носки его сапог. Но ты же соображаешь, что эти носки — не всё, что он из себя представляет.
— Ага. В них ещё ноги и, конечно, запах, — саркастически согласился я, — не говоря уже обо всём остальном, что выше.
— Вот именно, — очень серьёзно согласился Кузя.
— Так. Вот ты прекрати-ка драматизировать, так ты пугаешь меня. Лучше скажи, что там тебе Салтыков-сынок вещал?
— Да тарабарщину эту, которую я Настьке наговорил. Вытрясли из неё, видать.
— Не сработало — это хорошо. А то я уж переживал, что ты заклинание на себя сгенерировал.
— Нет, если бы я и сгенерировал, — задумался Кузя, — оно должно было получиться исключительно для личного использования. А то, что Настасья им с кем-то поделилась — это её печаль. Хотела опозориться — опозорилась.
— Да она не особо и хотела, я думаю. Выжали.
— Эти могли.
Мы дошли до тренировочной зоны, и снова встретили того же лаборанта.
