Мы почти прошли проулок, отделяющий Академическую улицу от Госпитальной, когда Кузя вдруг притормозил, убедился, что лишних глаз нет и обернулся фибулой, бодро пристегнувшейся на лацкан моего пиджака.

— Чего ты?

— Видел, машина только что проехала?

— Ну.

— А на заднем сиденье — Настька Салтыкова.

— Не успел рассмотреть. Не хочешь, чтоб она тебя видела?

— Совсем не хочу. Нафиг! С глаз долой — из сердца вон, решили же.

— М-гм. А то мелькнула у меня вчера мыслишка за недостачу Настасью тебе в пользование попросить.

— Всё, пап, не подкалывай!

— Ладно-ладно, шучу! Кто это, интересно, её привёз? Не Салтыковская машина. Неужели Настя решила личную жизнь устроить, пока папане не до неё?

— Да и пофиг на них всех! — сердито буркнул Кузя.

Мы повернули на Академическую. Из большого глянцево-синего автомобиля вышел парень на вид лет двадцати и двое девчонок — одна, понятно, Настя Салтыкова, а вторая — очень похожая на парня девица с задранным к небу носом.

— А-а! Помню эту! — обличил Кузьма. — Лизавета Трубецкая. Девки ей все завидовали люто, потому что папашу воеводой в Смоленск назначили, он поехал на три месяца большую инспекцию проводить, и мать с собой забрал, а Лизке с братом в Академию надо, поэтому они остались. Братец, пока бати нет, за старшего рулит.

— Так это, поди, он и есть? — я приглядывался к рослому парню, который помог выбраться из экипажа девушкам, а теперь что-то доставал из багажника. — Трубецкие, говоришь? Ну-ну.

— Брата не видел, утверждать не могу. Вроде, по разговорам, похож. Трубецкого Юрием зов… Опа! Кого я вижу!

Трубецкой (если это был он) захлопнул крышку багажника, и в руках у него оказались массивные, богато (нет, очень богато) украшенные ножны. С мечом, который по эфесу мы оба узнали мгновенно.

— Меч короля Артура!

ПОЧТИ ТАКОЙ ЖЕ

— А ведь я говорил ему на Русь не соваться! — зло выплюнул Кузьма. — Что, думал, семьдесят лет Пожарского не видно и не слышно — так и нет меня⁈

Да уж. Размолвка между двумя мечами была давней. Сшибаться им доводилось дважды: вскоре после того, как мы с Кузьмой из схрона вышли (тогда Экскалибур отделался лёгкими зазубринами) и потом, лет тридцать спустя — выскочка с Альбиона всё не мог успокоиться.

По характеристикам был он почти разумным, застряв где-то наполовину между полуразумностью и высокоразумностью. Не знаю, как бы нынче определила его хитрая аппаратура Судебного приказа, раньше мы всё на глазок прикидывали. И ещё гонора островитянину было не занимать, подначивал он все боевые артефакты, встречающиеся на пути, без разбору. Понятно, почему у Кузьмы такая реакция полезла, да?

— Каледвульх!!! — заорал Кузя на всю улицу, преобразился в тяжёлый полутор[5] и устремился вперёд меня. — Я говорил тебе со своего крысячьего острова не высовываться⁈ Говорил⁈

— Экскалибур, на минуточку! — глуховато раздалось из ножен. Рукоять меча задёргалась. — Опять⁈ Кто это сделал⁈ Кто додумался запереть меня, разумный меч⁈

Рядом с воротами Академии начали останавливаться заинтересовавшиеся студенты. Мгновенно образовалась толпа.

— Да какой ты разумный⁈ — захохотал Кузя. — Ты даже таблицу умножения не смог запомнить!

— Зато получше некоторых запомнил правила этикета!

— Забей эти правила своему хозяину в ж*пу! И навершием своим заткни, чтоб не выпали!

— Да выпустите меня отсюда, я покажу этому мужлану! — орал Экскалибур. Трубецкой, которого ситуация застала врасплох, может быть, и рад бы был помочь, но меч Артура так дёргался и трясся, что развязать узел не было никакой возможности.

Кузьма скользнул ближе и издевательски предложил:

— Позволь предложить тебе помощь, детка! — он завис над выдирающимся из завязок мечом. — Я откупорю тебя. Не бойся, тебе не будет больно!

В толпе засмеялись.

Экскалибур зарычал и порвал наконец свои завязки. В воздухе заискрило, загудели энергетические поля.

— Я вызываю тебя! — рявкнул альвийский клинок.

— Принято! — азартно выкрикнул Кузя и бросился в бой.

Настя и Лиза стояли, совершенно нелепо раскрыв рты. Как-то Юра по-другому расписывал им свой план. Он хотел как будто бы случайно, проходя мимо, «увидеть» тренировку Пожарского, похвастаться своим мечом и предложить спарринг. Вроде как тренировочный. И сломать Пожарскому меч. «Нечаянно», конечно же.

И, естественно, никто не думал, что мечи прекрасно обойдутся без чьего-либо ещё участия.

— Да блин! — с досадой вскрикнула Лизонька, когда полутор Пожарского так ощутимо двинул Юриному Экскалибуру, что у всех аж зубы заныли. — По-моему, Юрочка, тебе дали не такой сильный меч, как обещали.

Юрий смотрел вверх, совершенно обалдевши, а над его головой в тугом пучке энергий сшибались два древних артефакта.

И тут Настю кто-то очень бесцеремонно схватил за руку. Она возмущённо обернулась и уставилась прямо в бешеные глаза старшего брата.

— Ты где шарилась? — Иван снова дёрнул её за руку. — Ты что думаешь — мне другого дела нет кроме как тупую соплюху повсюду разыскивать⁈

Настя разозлилась:

— И ничего не тупую! И не…

— Мало того, что ты в суде меня опозорила…

— Да меня там даже не было! — Настя аж задохнулась от возмущения.

— А кто с предложением показать управление мечом вылез? Я чуть сквозь землю не провалился!

— Да это потому что ты дурень косоротый! — психанула Настя. — Надо было сказать: «Sýndu mér brjóstin þín!!!»[6]

Дальше произошло несколько вещей одновременно.

Экскалибур слегка повернулся к Насте и брезгливо спросил: «Что?..» — причём потом многие очевидцы, рассказывая о событии, утверждали, что его изрядно перекосило от возмущения.

Меч Пожарского из крепкого полутора превратился в огромный почти трёхметровый клинок чудовищной формы и рухнул вниз, разом обрубив и полотно клинка Экскалибура, и ноги Юрия Трубецкого. Ходят слухи, что в конце огромный меч кричал: «Ты что — дура⁈» — но это неточно.

Зато все слышали, как кричал Трубецкой. Громко, но недолго. Говорят, это был единственный зафиксированный в истории случай, когда ножны Экскалибура сработали против ампутации — в полном соответствии с указанной в описании ножен спецификации «исцелять любые раны». Обычно требуется приставить отрубленную конечность, и происходит сращивание. Но поскольку княжич Трубецкой в момент удара держал ножны Экскалибура в руках, их практически мгновенно прижало к ране, следствием чего стало одномоментное отращивание новых ног Юрия Трубецкого. Он весьма оригинально смотрелся в нечаянно получившихся из брюк бриджах и босиком, плюс теперь у него была ещё одна замечательная запасная пара ног, на случай непредвиденных обстоятельств.

Зато обломок Экскалибура кричал очень долго, тоненьким, изменившимся голосом:

— А-а-а-а! — он пищал и бился о мостовую. — А-а-а-а! Сука ты, сука, сука после этого!!! Знаешь, сколько лет мне в прошлый раз пришлось на дне у Девы Озера пролежать, чтобы клинок как следует отрос⁈ Триста семьдесят два года!!! Почти четыреста-а-а-а! А в прошлый раз ты меня только наполовину сруби-и-и-ил!!!

— Ну, извини, — пробурчал меч Пожарского, приобретая вид спокойного, уравновешенного каролинга. — Поединок закончен. Боец ребёнка не обидит. Сгребай свои ошмётки да дуй обратно на Оловянные острова, просись к озёрной бабе на лечение.

Экскалибур собирал обломки клинка и тонко причитал…

— Лучше б отец тебя в судомойки Пожарскому за пол таланта отдал! — плюнул Иван Салтыков. — Надо было соглашаться, пока предлагали!

Настя перевела на него ошалелый взгляд и потрясённо переспросила:

— Что?..

— Что слышала! Где всю ночь таскалась, я тебя спрашиваю⁈