С обеих сторон бросились юристы. И если Талаев ответил, что сторона Пожарских ожидает совершения оговорённых действий, то Салтыковский сходу заявил, что князь Пожарский отказывается признать поединок завершённым по единоличному произволу.

— Хитрые, слышь, какие! — почти восхитился Кузя. — Надеялись, что государевы охранники всех разгонят, и виру платить не придётся?

— М-м, — согласился я и нашёл глазами старшего Салтыковского сына: — Ванька! — тот, услышав столь презрительное обращение, вздрогнул и исказился лицом. — Я гляжу, вам батя-то не дорог! Продолжаем поединок. Смотри. Как от него тушка с четырьмя обрубками останется — твоя очередь.

Салтыковские сразу заорали, что про них не так подумали, да они не так подумали… На что Талаев — молодец, премию ему надо за этот день выдать — отрезал, что никого не волнует, что они там думали. Договорённость или немедленно исполняется — или немедленно расторгается.

Ещё пятнадцать минут всеобщего ора — и меня уверили, что груз с серебром выдвинулся со склада Салтыковых в сторону Академии, а также что за дьяком Земельного приказа послали, и будет он с минуты на минуту.

— Ну что, у нас появляется надежда, что тебе даже удастся поспать сегодня в своей постели, — усмехнулся Кузьма.

— Да уж, — я тоже сел на песок и привалился к тёплой стенке Арены — ноги-то не казённые! — С-с-сука, пить как охота. Не подумал хоть бутыль с водой с собой взять.

— А лёд не подойдёт?

Я уставился на меч:

— Слушай, точно! Снежок небольшой скастуй мне.

Я принял упавший в руку снежный шарик и с удовольствием его откусил.

— Живём!

ВИРА

Через полчаса прибыл дьяк — как и судья, в старинного вида парчовом кафтане и горлатной шапке. Важно насупясь, установил на столе магический светильник, в луче которого проверил все подготовленные бумаги, указал на две неточности, дождался их исправления — и только потом сел вписывать переход права на владение в огромные амбарные книги, которые на тележках привезли за ним двое помощников.

Вот тогда я и согласился, что принимаю поражение боярина Салтыкова — и оговорённую виру. Необычным для меня оставалось, что если раньше достаточно слова было, то сейчас к бумаге требовалось приложение родовой печати. Мою, загодя ему на сохранение переданную, Талаев из портфельчика достал, Салтыкову тоже на блюдечке поднесли, уцепил он её левой рукой, обрубками пальцев. Меня так и подмывало спросить: «Что, тварь, приятно чувствовать себя беспомощным? Побудь-ка в моей шкуре!» — но не стал. Не хочу лишний раз рот о разговор с этим поганцем марать.

Подъехал грузовой автомобиль, в открытом кузове которого навалом, как поленья, громоздились серебряные бруски. Я кивнул Кузьме: «Проверь!» — и он подплыл к борту, заставив отшатнуться злобно зыркающих Салтыковских работников. Кузя тщательно осмотрел груз и вынес вердикт:

— Полталанта не хватает!

Я посмотрел на Салтыкова:

— Что, Мишка, лживая натура покою не даёт? Или ты мне за недостачу Настьку отдашь? Так, вроде, есть у меня уже судомойки…

Да, специально нарывался. Так мне хотелось, чтобы кто-нибудь из них не выдержал да снова на меня полез… И к моему сожалению, Салтыков это понял, дёрнул шеей:

— Федя! Проверь, чей недосмотр, и устрани!

Но вообще, на месте Салтыкова я бы сильно задумался — случайно ошибка вышла или намеренно его кто-то подставить хотел?

Фёдор (это, кажись, третий по старшинству сын) тщательно проверил привезённое, всячески демонстрируя, что нам не доверяет. За недостачей послали. Тут я сообразил, что всё это серебро они прямо здесь вывалят, окликнул Муромца, прохаживающегося поблизости:

— Илья, не в службу, а в дружбу, машинки грузовой нет?

— Погоди, батю спрошу, — Илюха отошёл в сторону, засветил магофоном и почти сразу вернулся: — Сейчас будет!

— Чё там на улице?

— Салтыковские стоят. Наши тоже, с четырёх родов бойцы подошли. Если бы не государева охранная служба, давно бы мы Салтыковских закатали. А так — ждём, чтоб рыпнулись. К особняку твоему тоже охрану отправили, подозрение было на возможное нападение.

— Вот это спасибо!

— Младший-то твой где?

— Как положено, службу несёт, — я скроил многозначительную мину, и Илюха медленно понимающе кивнул, словно его в секрет посвятили:

— Понял! — решил, поди, что Кузьма дом стережёт.

Тут дьяк Земельного приказа гулко захлопнул свою книжищу и важно объявил:

— Князь Пожарский! В твоё и твоего рода вечное владение, — ага, похоже во всяких судах-приказах не только одежда, ещё и обращения старинные действуют, — по долговой повинной переведены пять деревень, с людьми и угодьями, о чём владетельные грамоты составлены. Вотчины сии свободны ото всех прежних письменных крепостей, и от межников, и от сродников. Государевой печатью сие заверено и моим личным свидетельством подтверждено, — он протянул мне пачку бумаг. — И не забывай, князь, что октябрь — срок уплаты налогов. Будь здоров.

Дьяк взгромоздился в ожидающий экипаж и отправился восвояси в свете фонарей.

Подъехала машина от Муромцев. Но с перегрузкой ждали, покуда не доставят недостающее серебро. Потом грузились.

Тем временем старшие Салтыковы с основной частью охраны испарились. Присматривать за окончанием выгрузки и принимать бумагу, что вира серебром получена полностью, остался младший Салтыков, Павел. Смотрел он на меня угрюмо, но зубатиться не стал.

— Старшим передай: газеты завтра жду, — мстительно напомнил я и хлопнул по борту Муромского грузовика: — Езжай!

— Дмитрий! — рядом остановился шикарный экипаж, за рулём сидел Илюха: — Давай ко мне! До дома тебя подкину!

— У меня человек ещё.

— И человек пусть назад садится! У меня шестиместный.

— Ваша светлость, неудобно, — попятился Талаев.

— Поехали! — прикрикнул на него Илья. — Будешь стесняться да рядиться — пришибут по дороге, и вся недолга! Сегодня как на войне, садись!

По-моему, накаляющаяся обстановка вызывала у Илюхи только азарт. Мы с ветерком домчали до особняка Пожарских, где на заднем дворе обалдевшие Пахом с Фёдором и дворником укладывали в подобие поленницы серебряные плашки.

Вдоль забора прогуливался патруль из шести человек. Это то, что на виду, я так понимаю.

— Патрули будут дежурить, пока совет родов их не отменит, — многозначительно сообщил Илья (видимо, назначенный посредником между серьёзными главами родов и мной). — Со стороны Фонтанной тоже.

Ну… Так-то неплохо…

— Лишь бы в этих патрулях засланцев не было, — озадачил Илюху я, — а так — всё нормально, пусть ходят. Зайдёшь? Или у вас все подняты по тревоге?

— Пока только по усиленной боевой готовности, — скроил суровую мину Илья. — Извини, должен идти.

— Бывай тогда. Спасибо большое от меня, бате особенно.

— Да ты чё! Он за прадедовы чоботы себя обязанным считает.

О! Говорил же я, долго легенда об озарении отрока Ильи не продержится.

— Ну, до завтра!

— Увидимся.

Такая разбитость вдруг накатила, если честно, просто убийственная.

— Чего с серебром делать-то будем? — растерянно спросил у меня дядька, топчущийся рядом с серебрянным штабелем. — Куда энтакую кучу-то девать?

— В банк положим, — устало предложил я.

— В какой банк? — не понял Пахом.

— А в тот, который самый лучший процент по вкладу даст. Ты, дядька, завтра с утра объявление в газетах подай: князь Пожарский разместит вклад в размере шестидесяти талантов серебра в том банке, который предложит лучшие условия. И всё. К вечеру нам телефон предложениями оборвут.

— Так украдут, за ночь-то?..

Тут засмеялся Кузя:

— Ну ты, дядя, дал! У меня украдут?

— Всё, — сдулся я, — пустите меня лечь, а то я прямо тут упаду. Голова чумная уже…

ВЫТЯНУТЬ ИЗ ТЬМЫ

Утром, вопреки всякой логике, я проснулся на два часа раньше обычного. Вышел в сад. Свежо, птички пересвистываются.