За стеной заревело, и в проём снова вылез тот же стражник, только на сей раз с увесистой дубиной. Кхитайцы закружились вокруг него, сбивая стража с толку, нанося мелкие (для великана), но болезненные повреждения и постепенно оттесняя его ко входу во дворец.

Нет, «дворец» — это слишком сильно сказано. Большое сооружение, не поспоришь. Огромное даже. Но совершенно… без фантазии, что ли? Грубые глыбы, никакой тебе узорчатости. Из глубины этого нагромождения доносился разрастающийся шум и гул. Вверху, скрытый низкими тучами, продолжал брякать сигнальный гонг или что уж у них там приспособлено.

— Из пустоши тоже бегут, — заметил Хаарт.

— Чао Вэй! Бросайте эту образину! Давай своих парней на ворота, чтоб в спину нам не дышали, а мы уж тут разберёмся.

— Может, посмотрим на внутреннее убранство? — деликатно предложил Кузя.

— Не на что там смотреть, — проворчала Умила, хмурясь. — Серость и унылость. Сейчас сюда выскочат — будут тебе смотрины страхолюдин.

Тут же, словно они команды ждали, из высоких дверей главного входа вылетели два дюжих бойца, обряженных, несмотря на холодину, только лишь в штаны, зато волосами по всему телу покрытых так густо, что они больше напоминали шерсть. Бегущие следом, широкие в плечах до совершенной квадратности, на секунду застряли в дверном проёме, но были выбиты оттуда напирающими сзади. При виде нашей малой группы они яростно заорали и принялись шарашить магией кто во что горазд — швыряться мощными снеговыми шарами, ледяными копьями и бритвенно-острыми льдистыми пластинами, хлестать буранными бичами и бешеными порывами ветра с горстями градин в придачу. Кузя, конечно, сразу выставил мощные щиты, но бабушка Умила вышла из-под них и засмеялась так, что у меня мурашки по спине пробежали:

— Вы своими жалкими игрушками хотите напугать меня? — она протянула вперёд руки, и мне показалось, что вся её фигура словно окуталась зыбким маревом, переливающимся как полярное сияние — и весь неистовый снежно-ледяной шквал превратился в плотный зеленоватый поток маны и втянулся бабуле в ладони, и голос её зазвучал, словно сама стужа: — Трим, сучий по́трох! Выдь, покажи свою рожу, не прячься по углам, как крыса!

Вой ветра был ей ответом.

— Я смотрю, король у вас особенно смелый! — засмеялся я. — Надёжно ли он спрятался в женских покоях? Эй, Трим!!! Я знаю, ты слышишь! Трясущаяся трусливая тварь, ты эрги[20], не мужчина и не женщина! Как думаешь, бабуля, его железного леса хватит, чтобы устроить его воинству оградки на могилках?

Инеистые великаны, которые осознали бесполезность применения зимней магии против Умилы и собрались броситься в рукопашную, растерянно затоптались. Оскорбление требовало немедленного хольмганга[21]. Но Трим медлил.

— Если госпожа Умила не возражает, — негромко предложил Кузьма, — я мог бы поторопить нерешительного короля.

— Не возражает, — величественно согласилась бабушка, и я кивнул:

— Давай!

Кузьма метнулся вверх, в хаос дворцовых шпилей-наростов, и оттуда сразу же начал доноситься ритмичный грохот. Ледяные стены дворца начали мелко подрагивать. Йотуны тревожно заозирались.

— И как ему удалось обойти стихийные щиты? — совершенно по-женски полюбопытствовала бабушка.

— Бабуль, я когда его делал, заложил больше двух тонн материалов. Ему не надо стихиями бить. Достаточно воплотиться в какой-нибудь образ, призвав весь этот вес. И тюкать в какое-нибудь место. Методично.

— Ох, ловкач! — усмехнулась Умила. Словно откликаясь на её слова в глубине дворца что-то грохнуло, аж по земле дрожь пробежала. Кузя продолжал долбить. Из внутреннего коридора раздался рёв, словно Минотавр ожил и снова напился.

«Кузьма, возвращайся!»

На крыльцо, расталкивая подданных, выскочил здоровенный инеистый великан:

— Умила⁈

— Не ждал, женишок?

— Тебе что, в прошлый раз мало было⁈

Тут мне надоело слушать. Да и Кузя уже вернулся, с готовностью лёг в руку.

— Слышь, Трим, если ты умеешь что-нибудь делать кроме трепания языком, выходи на поединок. Или ты струсил и хочешь отказаться[22]?

Трим яростно зарычал, и посреди двора из земли на локоть вверх выпрыгнул квадратный пласт мёрзлой земли, из него ещё один, и ещё — так что образовалась пирамида с тремя ступенями и плоской верхушкой. На глаз верхняя площадка размерами как раз соответствовала древним правилам хольмганга: пять на пять локтей (только великанских), да в локоть шириной остальные ступени.

— Скользко, пожалуй, будет, — оценил я.

— Не будет, — Умила прищёлкнула пальцами, и я пошёл, буквально впечатываясь в лёд.

«Кузя, на тебе защита. Здоров он. Хоть и говорят, что даже силы древних просели, дурищи в нём ещё выше крыши».

«Поставлю, само собой!»

Трим уже взобрался со своей стороны и ждал, когда я ступлю на верхнюю площадку, чтобы сразу обрушить на меня свою ярость — ледяной шквал, порывы ураганного ветра и для надёжности — удары огромной железной дубиной, сделанной, должно быть, из одного из деревьев его хвалёного леса.

Кузьма держал щиты. А я… Со всех сторон от пирамиды хольмганга взмыло вверх обледенелое каменное крошево и закружилось вокруг нас смерчем.

Хоп! Смерч резко уплотнился и сжался вокруг йотуна плотным клубком. Не касаясь его щитов! Но максимально близко, чтоб снизить ему видимость почти до нуля. Самое главное, что все эти камни были не единым заклинанием, а роем крошечных нелинейно синхронизированных заклинаний, и чтобы их выключить, нужно было бороться с каждым по отдельности.

Я чуть сместился, и Трим начал промахиваться, лупя дубиной наугад. Заорал истошно. Попытался шагнуть, чуть не оступился… Сейчас он чего доброго додумается дубиной плашмя махать, а у меня на левитацию энергии не особо много в запасе!

От идеи раскалять кокон я отказался сразу — тут сам Йотунхейм энергию жара высосет. А вот замаскировать в рое заклинаний одно маленькое, прямо-таки крошечное, точечно всверливающееся в йотунский щит…

Он заметил ледяное веретено, почти наполовину протиснувшееся под защиту, и с торжествующим рёвом схватил его! Дальше произошло две вещи разом.

Я отпустил каменный смерч в сторону ледяного дворца.

Лёд в руках Трима раскрошился в пыль. Внутренняя воздушная капсула сделала «пык!» Огненный гвоздь вылетел и пробил великану глаз, крепко вбившись в череп. Трим пошатнулся и не устоял на верхушке пирамиды. Инеистые великаны орали — и от разочарования, и от того, что неприятно всё-таки, когда на вас внезапно обрушивается каменный дождь. Площадка для хольмганга дёрнулась и сложилась в первоначальный вид, сравнявшись с остальной поверхностью двора.

Йотуны дёрнулись, но Умила так рявкнула: «Стоять!» — что их к месту приморозило. Мы подошли к королю Утгарда.

— Жив ещё, — отметил Кузя.

— Досадное упущение, — холодно согласилась бабушка. — Будь добр, молодой человек, исправь его для меня.

И Кузя исправил. Бабуля же просит.

Умила подняла за волосы отрубленную голову и брезгливо сказала йотунам:

— Вира получена. А будете ерепениться — с вами то же будет! Пойдёмте, ребятушки.

Неизвестно, какой сигнал получили инеистые великаны, пытавшиеся пробиться в ворота дворца из пустоши, но сейчас они отступили, и слегка потрёпанные кхитайцы встречали нас, выстроившись у драккара.

— Забрать надо! — сердито сказала бабуля и хлопнула по льдине ладошкой.

Огромная глыба мгновенно пошла трещинами, и вот уже освобождённый драккар стоял перед нами в сером крошеве льда. На борту руническим письмом горела надпись: «Офейг»[23]. Что ж, быть может, это как раз тот случай, когда имя определило судьбу?

— Думаешь, до сих пор исправен? — усомнился я.

— Пока не попробуем — не узнаем, — рассудительно подняла брови бабуля. — Кузенька, глянь-ка, там где-то сходни должны болтаться.