— Берёшь с собой три тысячи пехоты, — я указал на командиров-тысячников, — и колесницы. Бабам вели в повозки сесть, да и остальным тоже. Двигайте до Засечина, дом проверить, разместиться на ночь — строго под охраной! Если к утру не явлюсь — усадьбу вычистить, за сотню метров до въезда в город поставить виселицу, тех главарей, что в схроне прятались, повесить в назидание. Жильцов переписать подворно и поголовно. Ещё тысяча воинов остаётся здесь. Им следует дождаться, покуда пепелище не остынет, чтобы можно было заходить без повреждения себе, недогорелое в кучу собрать и дожечь. Что не горит — в яму закопать, камни ровным слоем рассыпать. Инструмент, Фёдор, отправь им. По дворам пройти собрать, но чтоб к утру был, потом вернёте. Остальным — следовать за мной.
Представляю, в каком обалдении окажутся мутноватые жители Засечина, когда к ним посреди ночи начнут ломиться терракотовые воины с требованием выдать лопаты и прочие заступы. Да и хрен бы с ними. Мне ещё выяснить предстоит, на законных ли основаниях их дворы построены — кто живёт, чем занимается, кто разрешил?
А пока я ехал раскатать в блин Стлище.
ТОРГОВЦЫ ДУРНЫМ ЗЕЛЬЕМ
Что характерно, на перекрёстке возле глумливого камня нас уже ждали. А вот кого не ждали — семь тысяч глиняных солдат. Тут, между прочим, сразу надо пояснить, что из-за какой-то сложносочинённой кхитайской магии, свойства у воинов императора Цинь Шихуанди очень сильно отличались от свойств обычного глиняного горшка. Это, в общем-то, сразу следовало из того, что горшок гнуться не может, а эти — могли. Также как могли терпеть холод и жару в пределах гораздо больших, чем человек. Могли, как я убедился, двигаться почти наравне с автомобилем — мне лишь слегка пришлось скорость сбавить. И самое для меня сейчас главное: терракотовые бойцы могли принимать удары и пули практически безболезненно, замедляя и пропуская их сквозь себя, после чего целостность тела восстанавливалась в первоначальном виде. Не даром император сказал, что кое-кто может и не захотеть превращаться обратно в человека — это ж какое ультимативное превосходство! Думаю, мощный магический удар или сброшенная сверху скала и могла бы уничтожить кхитайского воина, но не простые пули.
Из прилегающих кустов по нашей машине шарахнуло не менее чем из сорока стволов. Эк их тут расплодилось, душегубцев! Мою досаду составляло то, что я пока мог качественно держать щиты только над малой площадью. Зато Кузьма прикрывал всю машину, а движущийся за нами передовой терракотовый отряд (который, оказывается, к тому же отлично видел в темноте), ни секунды не замедлившись, ломанулся в кусты.
У меня возникло ощущение, что у бойцов сработал тот же синдром, что поначалу у Кузьмы — соскучились без дела. А ещё — этим парням достаточно было своим строем в направлении выстрела пробежаться, дальше и делать-то особо ничего не нужно, разве что веником в совок остатки супостатов смести.
Однако, одного, пулей взлетевшего на дерево, всё-таки удалось взять живьём и допросить.
— Кто послал? — спросил его Кузьма, а терракотовый солдат встряхнул так, что у бандита громко клацнули зубы.
Если выкинуть всё мямленье и подвывание, получалось, что послал их некий тип, имени которого я даже запоминать не стал, поскольку в живых оставлять его не планировал — управляющий всей Стлищенской плантацией. Более того, ещё одна группа была отправлена в Засечин и должна была залечь в лесочке при въезде в город.
Послушав, как кхитайцы препираются за право первыми броситься на врага, я убедился, что истинно «кони в стойлах застоялись». Решил вопрос Кузя, предложив им прочесать всю прилегающую к Засечину территорию широким фронтом — на предмет затаившихся вражин. Грузовик тихонько потащился позади глиняного отряда, а мы развернули к дурноторговцам.
Стлище в отличие от Радогостя больше напоминало крошечную укреплённую крепостицу с башенками по углам и шестиметровым частоколом, который отряды кхитайцев преодолели в считанные минуты, тупо составив из себя же лестницы и взобравшись по своим товарищам с ловкостью муравьёв. Приказ у них был максимально простой: бандитов перерезать, скотину, если таковая найдётся, взять в плен. Ну и баб с ребятишками вывести, а прочее всё посжигать к херам собачьим.
Скотины нашлось немного, баб с ребятишками — вовсе по нулям, зато пред мои очи было представлено четверо девок, зарёванных и до смерти запуганных. Оказалось — вместе со сбором последнего урожая отобраны были из семей «на утеху» дурноторговцам. Что у тех паскудников в бошках было — хрен пойми, девки для пользования мелкие, недозрелые, года два хоть подождать бы, да и то…
— По домам отправить, — махнул рукой я. — С соплюхами я ещё не водился.
Все четверо внезапно начали реветь пуще прежнего, мол — не отправляйте, «батя прибьёт» и прочее… Да что за нравы-то такие? Я примерил на себя ситуацию. Если бы мне вернули украденную дочь — стал бы я её избивать? Да ну, бред какой-то. Девки, однако, ревели и боялись очень натурально. За их спинами разгоралась крепостица.
— Ну и куда их? — спросил я в пространство. В Засечин к гулящим бабам пристраивать не хотелось. Нахватаются всякой дури.
— А давай их в Москву заберём, — предложил Кузьма.
Эта идея ужаснула меня ещё больше:
— И зачем они мне — в Москве?
— К Ирине определить. Пусть учит. Будут у нас свои медсёстры.
Я вдруг подумал о предчувствии надвигающихся нестроений[14], которые витали в воздухе. Если вдруг понадобится срочным порядком из столицы срываться да в уделе запираться — не придётся судорожно докторше помощников искать.
— Дело, — согласился я. — Залазьте на заднее сиденье, да ничего не трогать там! Сейчас вами заниматься некогда, утром отправим в Москву, будете под руководством уважаемой тёти-докторши лекарское искусство изучать.
Стлище догорело, когда небо на востоке уже вовсю светилось оранжевым. Я оставил три сотни неспящих воинов ожидать засланцев пана Глотцкого, которые стопудово должны были явиться и развернул оглобли в Засечин.
ДОМОЙ
Засечин, похоже, то ли рано встал, то ли вовсе не ложился. Городишко настороженно приглядывался к новой власти. Три прежних главаря, как было велено, болтались на виселице неподалёку от въезда. Выглядели все трое устрашающе, должны на всех желающих учинить бунт правильное впечатление производить.
В господской усадьбе полным ходом шла генеральная уборка — пожалуй что всех радогостевских задействовали, даже музыкантов.
— Единственное, телефонная связь покуда нарушена, — посетовал Фёдор. — Должно быть, кто-то из татей перерезал провод. Мастера придётся ждать дня два.
— На крайний случай засылайте гонца, любой кхитаец часа за четыре до Москвы добежит.
Мы сидели в кабинете, не в пример более чистом, чем вчера. Я выслушал отчёты о развёрнутой работе, в целом одобрил.
— Кхитайцев на постоянное пребывание разместить по всем деревушкам — по сотне минимум, патрули расставить по дорогам и по границе. Чтобы всех душегубцев к зиме вытравить подчистую! Сами без охраны никуда ни ногой! Деревеньки объехать, про житьё-бытьё всё вызнать и мне представить. К четвергу первых отчётов жду. Писарей в помощь наймите. Можете из местных, ежли человек толковым да заслуживающим доверия покажется, — я поднялся: — В Москву с нами отправляются: четверо девчонок, из Стлища изъятых, трубадуры радогостевские, волки — в обязательном порядке, десяток кхитайских акробатов и самое главное — первая сотня воинов, которых отберёт полководец Чжан У.
Это первое кхитайское имя после императора, которое я выучил! С Чжаном я уговорился, что через неделю этот караул сменится следующей сотней, чтобы каждый из бойцов мог почувствовать себя приближённым к Брату Великого Сына Неба (такой у меня теперь был сложный титул в среде терракотовых бойцов).
