Первая попытка, предпринятая в тот вечер, убедить их разойтись, когда король вышел и обратился к ним с крепостного вала, предлагая прощение всем, кто вернется домой, потонула в общем гуле насмешек. Необходимы были другие знаки королевского доверия для умиротворения толпы. Однако было предложено, что король должен встретиться с бунтовщиками в Майл-Эндских полях и отправиться туда утром, проехав через самую их кущу с теми из своих лордов, которые не планировались восставшими к казни. Пока под прикрытием его бравого марша толпа отхлынет от Тауэра, архиепископ и казначей, и сын Джона Гонта и наследник – юный Генрих Болингброк, граф Дерби, могли бы тайно бежать по воде из Тауэра в безопасное место.
План зависел от готовности короля пойти на риск. Но, хотя юноша проявил некоторую задумчивость, он был готов и даже жаждал этого. Ему было теперь четырнадцать, и он должен был по крайней мере понять, что все могущественные лорды и советники сейчас искали его лидерства. Как только этот вопрос был прояснен, была выпущена прокламация и вскоре, окруженный огромной толпой взбудораженного крестьянства королевский кортеж отправился по Брентвудской дороге в сторону Майл-Энда. Но многие лондонцы не тронулись с места, оставшись наблюдать за Тауэром, ибо лидеров восставших было не так легко провести. Когда появилась лодка, на которой пытались бежать намеченные для расправы жертвы, она вынуждена была вернуться, как только появилась из затвора.
Королевская поездка также не была легкой или приятной. В какой-то момент эссекский лидер Томас Фаррингтон, исключительно легко возбудимый человек, схватил поводья королевской лошади, требуя возмездия за то, что подлый казначей приор Хелз незаконно лишил его собственности. Толпа была настолько пугающей, что сводные братья короля, граф Кента и сэр Джон Холланд, обнаружив себя смешавшимися с толпой, воспользовались такой возможностью бежать, пустили галопом лошадей и поскакали на север. Когда, однако, король прибыл на Майл-Эндские поля, простые крестьяне, которые ждали его там, пали на колени, крича: «Добро пожаловать, наш король Ричард, и если вам угодно, у нас никогда не будет другого короля, кроме вас». Это было подобно сцене из баллад, когда суверен, которого Робин Гуд и его люди взяли в плен, скидывает с себя личину и обещает вернуть каждому честному человеку то, что ему принадлежит.
Многим присутствующим, должно быть, казалось, что наконец-то настало золотое время, когда их молодой король – сын английского героя Черного Принца – объявил, что он даст им все, чего они пожелают. Он обещал отмену крепостничества, виланских повинностей и сеньориальных рыночных монополий, и что все держатели земли, в крепостной зависимости, должны с этих пор стать свободными арендаторами по самой умеренной ренте в 4 пенса за акр в год. Он не только обещал им всем прощение и амнистию, если они спокойно вернутся в свои деревни, но и предложил выдать королевское знамя людям из каждого графства, чтобы поместить их под свою специальную защиту и патронаж. Его слова, как пишет Фруассар, «быстро успокоили простолюдинов, поскольку все они были простыми и добрыми людьми». Они, скорее, выбили почву из-под ног своих лидеров. Последние, однако, быстро вернулись к делу. «Общины, – сказал Тайлер королю, – желают, чтобы ты дозволил им взять и разобраться со всеми предателями, которые согрешили против тебя и закона». На что король ответил, что все будут наказаны соответствующим образом, если в процессе применения закона выяснится, что они являются предателями и изменниками.
Это, однако, было совсем не то, чего хотели Тайлер и другие лидеры. Пока король, окруженный наиболее покладистыми из своих подданных, помогал им в отправке в свои родные деревни, капитаны общин Кента и Эссекса торопились назад с отрядом избранных сторонников к Тауэру, где все еще ждала огромная толпа, требуя крови архиепископа и казначея. Продравшись через них, им удалось ворваться в крепость, либо из-за предательства кого-нибудь из охраны, но, скорее всего, поскольку короля и его лордов ожидали обратно в любой момент, решетка была поднята и никто не знал, что делать. Братаясь с солдатами, пожимая им руки и поглаживая их бороды, толпа ворвалась за ними в королевские апартаменты, требуя крови предателей. В процессе их поисков кровать короля была разрублена на куски, а принцесса Уэльская подверглась такому грубому обращению, что ее пажи унесли ее в состоянии смертельного обморока и погрузили в лодку на реке. Были обнаружены Джон Легге, барристер, который составил комиссию по подушному налогу, и три его клерка, врач герцога Ланкастера, францисканский монах по имени Апплетон и некоторые другие. Сын герцога, Генри Болингброк – который спустя несколько лет станет королем – был более удачлив, его спас один из слуг его отца. Архиепископ и казначей были уведены в часовню, где, ожидая смерти, первый просто получил отпущение грехов и исполнил последние обряды. Толпа проволокла их через весь двор по булыжникам к Тауэрскому холму, где в конце концов и были обезглавлены на простом бревне вместо эшафота. Третий раз в истории страны архиепископ Кентерберийский был схвачен у алтаря и жестоко убит.
После этого все притязания на порядок и умеренность исчезли. Пока голова примаса, насаженная на пику и увенчанная его же митрой, проносилась по городу перед тем как быть выставленной у ворот у Лондонского моста, – обычное место для голов изменников – а король, остерегаясь возвращаться в свою оскверненную резиденцию в Тауэре, направился со своей свитой в Королевскую Гардеробную в Байнардском замке рядом с собором Св. Павла, где его мать нашла убежище, столичная чернь и крестьянская армия продолжили бунт на улицах столицы, заставляя прохожих кричать: «С королем Ричардом и истинными общинами» и убивая каждого, кто отказывался это делать. К наступлению ночи «вряд ли еще оставалась в городе улица, где не лежали бы тела убитых»[493]. Главными жертвами были фламандские купцы, на которых охотились повсюду и убивали сразу же по нахождении; говорят, что было убито более 150 человек, включая 35 купцов, которые нашли убежище в церкви Св. Мартина на Винном подворье и которые были выволочены из алтаря и обезглавлены здесь же, на одном бревне. Любой нарушитель общественного порядка, у которого были старые невыплаченные долги или заложенная собственность, воспользовался такой возможностью; олдермен Хорн в сопровождении толпы маршировал по улицам города, приказывая каждому, кто желал осуществления правосудия против своего соседа, обращаться к нему. Тайлер сам поймал и отрезал голову крупному монополисту Ричарду Лайонсу, чьим слугой он был, как говорят, когда-то, пока его заместитель Джек Строу привел банду, чтобы сжечь дом убитого сэра Роберта Хелза, казначея, в Хайбери. Далеко от Лондона, в Саффолке, практические в то же время, голова сэра Джона Кевендиша, главного судьи Королевской скамьи, демонстрировалась ликующей толпе Бери Сент-Эдмундс[494], в то время как его друг и сосед, приор великого аббатства, за которым охотились весь день на Мильденхолских пустошах, весь жался от страха перед взявшими его в плен крестьянами, ожидая суда, который приговорил его к смерти на следующее утро. Позднее, в субботу, когда его голова также была насажена на кол в Бери, толпа проволокла головы обоих друзей вместе, имитируя их общение и взаимные поцелуи.
Рассвет субботы 15 июня застал упадок когда-то гордого королевства, чьи принцы еще четверть века назад вели пленного французского короля по улицам Лондона. От Линкольншира, Лестера и Нортгемптона до побережья Кента и Суссекса, самые богатые и населенные графства находились в огне, в то время как, когда распространились новости о взятии Лондона и унижении короля и совета, другие графства, такие удаленные, как Корнуолл и Йоркшир, подогревались слухами о готовящемся восстании. Самые высшие государственные чиновники – примас и канцлер, казначей и главный судья – были жестоко убиты, и везде магнаты и джентри бежали в леса или, изолированные и беспомощные в своих домах, ожидали криков толпы и света факелов. В Лондоне бунт, грабежи, поджоги и убийства продолжались всю ночь и, хотя тысячи законопослушных крестьян вернулись по домам, получив королевское обещание, другие тысячи, включая их лидеров и наиболее жестокий и преступный элемент, контролировали как столицу, так и то, что осталось от правительства.
