«Черт, где я? Что со мной? — окутанный мраком, Крас пытался осознать своё положение, ощущая себя потерянным в бесконечном пространстве сознания. — Откуда этот привкус горького миндаля вперемешку с металлом? — Жуткий привкус во рту говорил о том, что он одной ногой в могиле, а головная боль вызвала волну неприятных воспоминаний и ощущений. — Бл…ть, какого ху… я не чувствую своё тело и не могу пошевелиться? И почему я слепой на один глаз? — Невидимые оковы сковывали его тело, не допуская малейшего движения, в то время как отсутствие зрения на один глаз добавляло ощущения утраты связи с реальностью. — А, точно, рецепторы, нужно бы их подрубить. Видимо, меня знатно отдубасили эти костоломы. Но почему меня не отправили на Т-точку? Какого хера я должен опять страдать?» — промелькнуло в голове Краса.

В отчаянии и растерянности он обратился к своим внутренним силам, пытаясь восстановить контроль над телом и разумом, дав команду на активацию болевых рецепторов в надежде, что это ускорит процесс заживления и вернёт его к жизни. Сейчас каждая секунда растягивалась в вечность.

Внезапно, словно из ниоткуда, на Сергея обрушилась оглушительная боль, неумолимый сонм нестерпимых мучений безжалостно прокатился по его истерзанному телу. Сипящим от отчаяния голосом он выкрикнул в пустоту, призывая к милосердию и окончанию мучений:

— А-а-а-а, сука, как же больно! По мне что, каток проехал? — Этот крик, полный боли и страдания, разнёсся по всей комнате, отражаясь от стен и усиливаясь многократно. В отчаянии он вновь попытался призвать к себе смерть, которая быстро освободила бы его от этой невыносимой агонии: — Прикончите меня быстрее! А-а-а, вашу мать, опять! — снова и снова истошно кричал Сергей. Он всё ждал, что вот-вот станет легче, но его снова и снова накрывало волной боли, ещё более жгучей, и это заставило его снизить чувствительность рецепторов наполовину, чтобы избежать болевого шока, который мог бы навсегда отнять у него рассудок. — Воды, умоляю, принесите воды! — истощённый и измученный, Сергей еле выговорил эту просьбу, словно последнее желание умирающего. Его голос, слабый и дрожащий, эхом отдавался в пространстве мрачной комнаты, где его, похоже, оставили один на один с бесконечным страхом и одиночеством. — Сколько я здесь валяюсь уже? — он пытался понять, сколько мгновений ускользнуло, пока он лежал здесь, в затхлом углу постоялого двора под присмотром лишь вековой паутины и потрескавшихся стен, которые, казалось, одни сочувственно прислушивались к его крикам. Взгляд его, устремлённый в потемневший от времени потолок, искал ответы на вопросы, звучащие в глубине его измученного разума.

— Трое суток, дружище. Ты погружен был в царство Морфея три полных дня и столько же ночей, — раздался знакомый и утешительный голос Марика, внося в полумрак комнаты нотку тепла и заботы. С нежностью, присущей истинному другу, он поднёс к иссохшим от жажды губам Краса стакан прохладной, живительной воды, утоляя мучительную жажду. Этот простой жест заботы привнёс в мрачную атмосферу комнаты лучик света и надежды, напомнив о том, что даже в самые тяжёлые моменты рядом могут быть те, кто готов протянуть руку помощи.

— А-а-а, даже глотать больно! Каждый глоток — будто огонь сквозь горло проходит. Марик, какого хера вы меня не прикончили и не отправили на Т-точку? Ведь я бы мог сейчас отдыхать у гномов, в релакс-комнате, вместо того чтобы вдыхать этот прогорклый смрад с кухни, который проникает в каждый уголок здания, — Сергей произнёс это слабым голосом, каждое слово давалось ему с трудом.

— Понимаешь, Хан, ты — настоящая загадка. Твоя способность держаться в таких условиях, твоё стремление к жизни, стойкость и желание выжить просто поражает. Всё это вызывает истинное восхищение. Расскажи, что ты помнишь с того момента, как был оглашён приговор? — Марик задал вопрос с искренним интересом.

— Я помню всё, вообще всё, каждый момент моей жизни! Я, бл…ть, как робот, который ведёт беспрерывную запись всего жизненного цикла на невидимый жёсткий диск памяти. А по части перепалки с тремя ублюдками, которые меня знатно поломали, я могу воспроизвести каждую секунду в своей голове, вплоть до момента, когда тьма поглотила мой разум.

Три дня назад:

— Итак, дорогие коллеги и уважаемые члены совета, разбирательство по делу Хана Кви Су, кажется, слишком затягивается. Учитывая все доводы, представленные в ходе прений сторон, а также результаты голосования среди членов совета, я пришёл к выводу, что наиболее справедливым решением будет урегулирование дела путём сатисфакции, — объявил Йен, стоя на самой вершине лестничного марша, который вёл к монументальным вратам ратуши. Его голос наполнился торжественностью и непреклонной уверенностью в собственной значимости. — Как же благоразумно мы поступили, решив провести слушание на открытом воздухе, вне стен судебного зала. В противном случае, проигравшей стороне пришлось бы возмещать не только моральный ущерб, но и расходы на ремонт помещения и замену разрушенного имущества. А так единственной издержкой, которую понесёт проигравший, будет символический один золотой в качестве оплаты труда слуги, задачей которого станет очистка площадки от крови, которую не заберёт Холпек. Есть у кого-либо возражения по данному решению? — величаво спросил староста, оглядывая собравшихся.

— У меня есть одно серьёзное возражение против всей этой карикатурной ситуации, которая кажется настолько абсурдной, что даже в самых мрачных уголках нижних уровней такое беззаконие и коррупция вызвали бы возмущение. Однако я предполагаю, что мои слова найдут отклик лишь в пустоте, ибо вам, дорогие судьи и властители, наверняка безразличны мои аргументы и мольбы, срать вы хотели с высокой колокольни на мои возражения, — с глубоким отвращением к творящейся несправедливости в голосе отреагировал Крас на этот вопрос.

— Ты абсолютно прав, чужак. И вот ещё что… На твоём месте я бы серьёзно задумался над своими словами, ибо одно неосторожно брошенное высказывание может привести к новому штрафу, на этот раз в размере десяти золотых монет, за явное неуважение к властям. Однако мы сделаем исключение на этот раз: учитывая твоё незнание местных законов и традиций Предела, мы тебя простим. Сегодня ты и так будешь наказан сполна. Но помни, твоя неосведомлённость не освободит тебя от ответственности в будущем, — с ноткой снисходительности в голосе прервал поток возмущений Хана староста.

— Мы требуем замену бойцов, — выкрикнул Окуляр, хищно глядя на Краса. — Так как каждый из нас получил от Хана довольно серьёзные увечья, а я инвалид по зрению, мы считаем, что о справедливой сатисфакции не может быть и речи, если мы будем противостоять ему лично, — быстро и эмоционально изложил свои аргументы шрамомордый, делая акцент на несправедливости предстоящего противостояния.

— Что-то я не заметил проблем с концентрацией и мускульной силой в момент, когда ты с такой точностью отправил свой нож прямо в мою грудь, — насмешливо и с явным презрением в голосе парировал Крас, адресуя свои слова Окуляру. — Так и скажи, что зассал. Боишься получить по морде и прячешься за широкие спины взрослых дяденек? Неужели так страшно встретиться лицом к лицу с настоящим противником, который может дать сдачи? Ты привык обирать беспомощных одиноких рыбаков, не способных за себя постоять. А когда встретил достойного противника, предпочитаешь укрываться за спинами тех, кто побольше и покрепче? Говори прямо, что тебя, по сути, парализует страх стать объектом насмешек, когда ты, будучи таким уверенным в своих силах, позорно проиграешь в честном бою, — насмешливо парировал Крас.

— Я считаю, что аргументы Олафа вполне обоснованы, и я принимаю его условия, — прервал эту перепалку староста Предела. — Хан Кви Су, тебе также предоставляется право выбрать себе замену. Готов ли ты воспользоваться этой возможностью? Есть ли кто-то, кто мог бы выступить на арене вместо тебя? — Йен говорил с изрядной долей беспокойства, при этом то и дело поглядывая на внушающего трепет гиганта Кожи.