— Доброе утро, — произнесла Кэтрин, распахнув дверь палаты.

Я молча смотрела на ее жизнерадостное лицо, идеальную фигуру, и начинала тихо ее ненавидеть. Я никогда не стану такой же совершенной, как и она. Не после всего, через что пришлось пройти моему телу.

— Ты здорово нас напугала вечером, — продолжила она, не замечая реакции моего тела. Она уселась на стул, и закинула ногу на ногу, слегка покачивая черной туфлей на высоком каблуке.

— Мне жаль, — машинально ответила я, рассматривая узоры на покрывале.

— Ты говоришь это искренне, или для того, чтобы мне стало спокойнее?

Я неопределенно пожала плечами.

— Что вчера произошло, Элиза? Мне казалось, что мы нашли с тобой общий язык.

— Я не помню.

— У тебя был приступ. Тебя нашли на полу в душевой под холодными потоками воды, где ты, очевидно, пролежала несколько часов. Доктор Карсон опасается, чтобы на фоне истощения организма, у тебя не появилась пневмония.

— Я этого не помню. Я просто пошла в душ и все, дальше большой провал.

Кэтрин тяжело вздохнула и поправила очки в черной оправе.

— Что случилось перед тем, как ты отправилась в душ?

— Что ты имеешь в виду?

— Было ли что-то, что могло вызвать стресс в твоей голове?

— Нет, — покачала я головой. Мне не хотелось говорить ей о том, что я видела Пола, и это буквально подтолкнуло меня через край.

— Ладно, — протянула Кэтрин, — я выпишу тебе некоторые препараты, которые помогут справиться с твоей тревожностью и наладят сон.

Она торопливо что-то записала в своем блокноте, после чего встала на ноги и вышла в коридор, быстро улыбнувшись уголками губ.

Я потерла руки, которые покрылись сотней мурашек. Ощущение холода не проходило, поэтому мне пришлось подтянуть по своим ногам теплый плед и накрыться им.

Следом за Кэтрин приходил доктор Карсон, который недовольно ворчал, проверяя мои показатели, затем медсестра принесла целую гору таблеток, которые мне предстояло протолкнуть по своему пищеводу. Дни сменяли ночи, ночи — дни, и так по кругу. Я сбилась со счета от того, сколько дней или недель я провела в этой палате. Кэтрин каждый день приходила и садилась на металлический стул, вынуждая меня копаться в себе. И если поначалу это казалось сложным, то постепенно я стала ждать наших разговоров, поскольку могла говорить о том, о чем не могла рассказать никому другому.

— Ты хочешь жить, Элиза? — в один из дней Кэтрин ошарашила меня неожиданным вопросом.

Я уставилась на нее и поняла, что я не знаю ответа на этот простой вопрос. Когда я лежала в пещерах, я чертовски цеплялась за жизнь, но здесь, в безопасности, мне хотелось сдаться.

Чертов парадокс.

— Я хочу стать прежней, — мое сердце колотилось где-то в горле, пока я лихорадочно потирала пальцами кожу на своем запястье.

— Что ты подразумеваешь под этим словом? Прежняя — это какая? — Не такая, какой являюсь сейчас.

— Ты пережила события, которые наложили свой отпечаток на состояние твоей души, и твоего тела. Нам нужно научиться справляться с этим, а не искать возможность вернуть все, как было. Как прежде уже не будет. — Я знаю, знаю, черт, — я запустила руку в волосы, и с силой потянула за светлые пряди, — и это сводит меня с ума.

Глаза Кэтрин наполнились состраданием. Она переставила ноги, обутые в черные туфли на высоком каблуке, и уперлась локтями в собственные колени. — Мы многого добились, Элиза, не пытайся подтолкнуть себя к краю. — Что, если я хочу? — Мой шепот был едва слышен в гулкой тишине. Кэтрин несколько минут сканировала мое лицо, после чего покачала головой: — Нет, не хочешь.

— Как ты можешь знать наверняка?

— Кто действительно так думает, не говорит об этом. Если ты произнесла это на нашей беседе, значит ты хочешь, чтобы тебе помогли. И я помогу тебе. Сегодня мы поговорим о том, что ты чувствовала, когда прикрывала спину своих товарищей на той горе.

— Что я чувствовала? — переспросила я, — наверное ничего, это моя работа. Была моя работа.

— Почему ты поправила себя?

— Потому что я не уверена, что смогу снова выйти за эти стены.

— Ты можешь быть солдатом и тебе необязательно выходить за стены, ты же понимаешь это?

— Нет, — я тряхнула головой, — нет, я не смогу.

— Ты помнишь, как проводила время в отряде Авроры? Помнишь, что чувствовала, когда держала в руках винтовку и без раздумий спасала жизни своим друзьям?

— Да, и мне было хорошо. Я очень скучаю по тем временам.

— Ты можешь вернуться в строй, чтобы твои друзья могли рассчитывать на твою помощь.

— Как я могу помочь им, если не смогла помочь себе?

— Почему ты не смогла помочь себе, Элиза? Что ты чувствовала на той горе?

— Я чувствовала надежду, страх и беспомощность, — прошептала я, — их было пятеро, они смогли подобраться к нам абсолютно бесшумно и ударить Бобби по голове. Он рухнул, как подкошенный. Я не смогла выхватить пистолет, потому что лежала с винтовкой. Они заставили меня идти с ними, угрожая убить Бобби, а ему сказали, что убьют меня. Я надеялась, что кто-то сможет добраться до нас достаточно быстро, чтобы они нас не тронули. Или, что я смогу выбить оружие у кого-то одного и убить каждого. Но когда мы вошли сквозь проем в стене и оказались в каком-то большом гроте, я поняла, что никто не придет. Мы понятия не имели о существовании прохода. Кто нас будет там искать?

Я чувствовала, как снова погружаюсь под воду. Я тону, черт возьми, в своих воспоминаниях, и не могу сделать ни глотка свежего воздуха.

— После этого я стала чувствовать сильный страх. Мне казалось, что я сама шагаю к своей смерти. Бобби сильно разбили голову, лужа крови натекла в пещере, но они продолжали нас быстро тащить дальше. Уже наверху мы оказались в какой-то сети пещерных отсеков. Бобби начал шевелиться, но они снова стукнули его по голове. Я пыталась вырваться, я дралась, я кусалась, я царапалась, но ничего из этого мне не помогло.

Больше всего мне было жаль Бобби, который ни хрена не заслужил из того, что они с ним сделали. Я не говорю, что мне досталось по заслугам, но, черт возьми, он умер, как в самых страшных кошмарах.

— Они привязали его к большому камню и раздели. Их лидер несколько раз ударил Бобби по лицу, чтобы он пришел в себя. Бобби не понимал, что происходит, это было видно по его глазам. Он пытался развязать веревки, но ничего не выходило. Тогда он посмотрел на меня и сказал, чтобы я не боялась. А я боялась, — я покачала головой, и провела по лицу трясущимися руками, всхлипывая без остановки, — так сильно боялась. Мне было жутко находится в окружении этих мужчин, которые смотрели на меня, как на кусок мяса. Один из мужчин стал резать Бобби ножом. Его крики эхом отскакивали от стен. Я до сих пор слышу его крики, они в моей голове и я не могу их выкинуть.

Боже, мне казалось, что я снова и снова смотрю на растерзанное тело Бобби. Я закрыла уши руками и стала раскачиваться взад и вперед, корчась от рыданий.

— Когда ты почувствовала беспомощность?

— Когда лежала внизу, — я убрала руки от лица, — когда они стали бить меня, я еще надеялась, но когда они раздели меня и привязали, тогда я стала чувствовать беспомощность. Моей надежды больше не было, остался только жуткий страх и чувство собственной беспомощности от того, что я не могу ничего сделать. Мне оставалось только терпеть.

— Ты была в сознании, когда они резали тебя?

— Да, — кивнула я, мысленно отстраняясь от происходящего, — они сказали мне раздвинуть ноги, но я отказалась. Тогда они стянули мне руки веревками и бросили на живот. Один из них стал водить своими руками по моему телу, ощупывая каждый сантиметр, как будто выбирал место посочнее. Он ударил меня за то, что на моем теле было мало мяса. Тогда другой засмеялся и сказал, что мяса у них достаточно. Затем он поднял мешок и стал доставать куски окровавленной плоти. Я увидела татуировки на коже. Только тогда до меня стало доходить, что это части тела Бобби. Они забили его как свинью на том камне и последнее, что он сказал, были его слова о том, чтобы я не боялась.