Корнет улыбнулся, подкурил ещё одну папиросу для себя и послушно отошёл на пару шагов назад.

– По порядку. – Ракель сделала лёгкую затяжку. – В печи топится уголь, жар от него греет воду в котле, полученный пар валит к поршню через золотник, движется шток, вертится ось – ход есть... вроде ничего не напутала. На случай остановки предусмотрена педаль. Жмём – пар стравливается. Получается расход энергии впустую, но всяко лучше, чем тушиться. Если надо прям совсем встать, надолго, то деваться некуда – запираем заслонку и тушим, пока не погаснет. Естественно, потом опять разжигать придётся. Сызнова, как папа говорил.

– Правильно понимаю, что у нас печь горящая будет под задом? – выдыхая дым, спрашивал корнет.

– Нет. Под задом у нас котёл с кипятком.

– Успокоила.

– Да всё изолировано. – махнула Ракель. – Что ещё? Радиатор, он тепловой режим поддерживает. Четыре посадочных места, или пять, если потесниться. Фонари, передний и задний – на батареях...

Ракель вспомнила, как отец всё время твердил ей – сменные лампы хранятся в потайном ящике под щитком, справа от тормозной педали. Ключ от того ящика она по привычке носила на шее. На вопрос, зачем каким-то лампам почести в виде отдельного хранилища, папа отвечал просто – они хрупкие, а там жара нет и тряска наименьшая.

– Хочу ещё впереди метельник приколотить, как у настоящего паровоза. – продолжала Ракель. – Стильно будет. Кстати, контроллеры – очень важно. Уровень считывают, температуру и давление. Ты будешь за показателями следить.

– А ты? – возмутился опальный.

– Я за рулём. – спокойно заявила Ракель. – А ты как думал? Это – моя страсть. Не всю жизнь же подошвы резать.

Корнет покивал, бросил окурок, вдавил его в землю носом сапога.

– У тебя кто-нибудь остался здесь? – вдруг спросил он.

– Тётка по кабакам пропадает. – ответила Ракель. – Как только ухитряется, не знаю. Пить ей уже давно не на что, а наливают.

– И всё, что ли? – сомневался корнет. – А подружки? Женихи?

– Вот только не надо на больное, господин корнет. – Ракель выпустила в него облачко дыма. – Держусь обособленно, повелось так. Я для местных всегда была немного... как сказать?

– С при́пиздью? – предположил опальный.

– С ней самой. – согласилась Ракель. – Но это не моя прихоть. Мать – дикая кровь, из племени. Отец с ней возился и так, и эдак, а она всё равно не прижилась. В один день сиганула через забор, и след простыл. Самоизгналась, короче. Сейчас поди где-нибудь с шаманами натирается.

Корнет задумчиво присвистнул.

– У тебя, наверное, и копьё спрятано? – спросил он. – Или бубен?

– В бубен дать – это я завсегда с радостью, вот увидишь. – ответила Ракель. – А у тебя кто?

– Друзья. – вспоминал корнет. – Сослуживцы... бывшие. Родители. Старенькие уже.

– Жалко. – тихо сказала Ракель.

– Сам виноват. – корнет заметил, что Ракель не отводит глаз от его пояса. – Что такое? Расстёгнуто?

– Да нет. Я просто думала... шпагу разве отобрать не должны?

– Ага, и об колено сломать. – усмехнулся корнет. – Сейчас же не каменный век. С кителя петлицы долой, с эфеса кисточку – всё, считай, опальный.

– Поняла. – Ракель бросила окурок, глянула на контроллеры. – Ой-ой! Кажется, пора. Слышишь, как сопит? Нагрелось по самое не балуйся.

Наплевав на правила, гараж она всё же заперла – невозможно было оставить всю свою жизнь вот так, на растерзание. Корнет сгрузил свои пожитки в багажник, занял сидушку. Кеды сунуть было уже некуда, и он держал их в обнимку. Ракель села рядом, вцепилась одной рукой в рулевое колесо, другой подвела пар с помощью нагнетателя, чтобы создать тягу.

Тронулись. Передняя колёсная пара, повинуясь усилию руля, вывела локомобиль на широкую часть улицы, задняя под гнётом привода толкала вперёд тяжёлую конструкцию. Застучали поршни, заныли рессоры, ухнуло что-то в дымовой трубе. Ракель приложила ладонь к своей груди – там тоже что-то стучало и ухало. Страшно, как в первый раз.

Ожившая печка на колёсах встряхнула засыпающую улицу. Прохожие гнали детей с дороги за шиворот, патрульные замирали со свистками во рту. Кто-то в страхе прятался, кто-то выбегал рассмотреть диковинку поближе. Самые догадливые, вспомнив о празднике, с улыбкой махали вслед.

– Надолго воды в котле хватит? – спрашивал корнет сквозь грохот.

– Вода – не проблема. – отвечала Ракель. – Радиатор потери собирает, получается расход маленький. И заправить можно из любой лужи. Я больше за уголь волнуюсь, как бы не прогорел.

– Дров насобираем. – предложил корнет.

Ракель кивнула. Хоть разговор и отвлекал от дороги, молчать было невозможно. Волнение заставляло озвучивать всё, что приходит в голову.

– Знаешь, я кажется поняла! – почти кричала Ракель.

– Что поняла?

– Насчёт Праздника! Бургомистр по радио говорил про шанс. Шанс для всех. Для оставшихся всё понятно – барахло раздербанить можно, жилище занять. А для изгнанных? Шанс на новую жизнь. Шанс рож этих не видеть. Шанс понять, что Изгнание – это не так уж и страшно. Страшно жить вот так.

– Это надо обдумать. – сухо ответил корнет.

Показались стены. Четыре метра камня, венчанные колючей шапкой под напряжением, а за ними... что за ними?

– Что за ними? – спросила Ракель.

– Где? – не понимал корнет.

– За стенами! Говори что-нибудь, а. Я нервничаю. Безмолвие давит.

– Что языком чесать попусту... – отвечал он. – Вон уже и ворота. Остановимся, или на таран?

– Ой, не искушай, корнет. – Ракель вырулила направо и вдавила тормозную педаль.

Через открытый клапан пар вырвался наружу, растрачивая свой ресурс с задорным свистом. Лок встал не сразу, пройдя несколько метров на остатках тяги. Ракель на глаз смерила длину тормозного пути – пригодится.

Засуетились караульщики, отпирая тяжёлые створы ворот. На грохот и свист стягивались обитатели вечерних улиц – менялы, вестовые, ломовщики, зажиточные парочки с променада. Для прощальной речи из Канцелярии прислали какого-то фигляра в костюмчике – бургомистр и председатель явиться не соизволили. Как всегда, в комплект к одному «канцелярскому» шёл десяток жандармов.

Ракель спешилась одним мягким прыжком. Корнет сползал по кожуху неуклюже, боясь прижечься котлом, шпага дребезжала на его поясе. Всё внимание толпы остановилось на виновниках торжества и их транспортном средстве.

Над Подбенью ударил салют.

– И долго ты так буд...

– Тихо! – перебил корнет.

Ракель показала ему кулак, но великий охотник, целиком погружённый в дело, не мог заметить такую мелочь. Ей оставалось только дальше наблюдать действие со стороны.

Корнет выслеживал добычу, стоя перед норой на карачках. Какую именно – сообщить он не удосужился. Так и стоял неподвижно, будто заколдованный, глядя в дырку с кулак размером. Правая рука сжимала готовую к атаке шпагу – полированная сталь красиво поблёскивала при полуденном солнце.

И вдруг – шорох, движение. Корнет в один миг вогнал лезвие в нору, и там, внутри, что-то противно хрустнуло. Он потянул рукоять на себя. Насаженный на острие усатый жук остервенело сучил своими длинными лапками.

Корнет прервал его страдания точным уколом в голову.

– Не жалко тебе? – стыдила его Ракель.

– Вот попробуешь кусочек, не до жалости станет. – циннично отвечал Назар. – Лапы дымом обдать – и готово. Ротмистр наш однажды потерялся в патруле, трое суток блуждал без еды, так рецепт и зародился.

Распотрошив добычу, корнет поспешил к топке локомобиля, которая на привалах превращалась в полевую кухню.

– Если будет невкусно, я сама тебе что-нибудь откушу. – следуя за ним, грозила Ракель. – Столько пара зря спустили, пока ты этого таракана ловил. Хотя припасов полная телега.

– Ты не понимаешь. – упрямился корнет. – Не поймёшь, пока не попробуешь. Просто доверься мне.

– Доверилась уже однажды!

Назар не пытался оправдываться – знал, за что.