И в случае, если Аманда даст повод, Эмери без колебаний выставит ее из дома и лишит средств к существованию. Ирэн подобно буриданову ослу раздиралась от внутренних противоречий, как ей поступить. Но однажды Аманда сама создала ситуацию, которая могла бы рассматриваться в качестве решения этой проблемы, пусть даже временного.

В тот день, когда Ирэн наткнулась в домике лодочника на Аманду и Шарлотту, которые занимались там любовью, Шарлотта просто озверела. Она сумела сдержаться и спокойно дождалась, пока Ирэн не уйдет. Но потом набросилась на Аманду, угрожая, обвиняя, проклиная ее. И среди обвинений имелось одно, которое Шарлотта обещала себе никогда не выдвигать против Аманды.

– Ты жалкая, ничтожная девка! Ни с кем не можешь быть до конца искренней ни с мужчиной, ни с женщиной! Ты, по уши втрескавшись в эту ханжу Ирэн, даже не имеешь мужества признаться ей в этом.

Как только Шарлотта произнесла эту тираду, она ощутила острейшее желание отрезать себе язык. Она достаточно хорошо знала Аманду, знала, что в ней гнездится особая тупость в сочетании с природной проницательностью. Вероятно, Аманда вследствие именно неспособности заглянуть внутрь себя, не отдавала себе отчета в своих чувствах. А теперь заглянет, непременно заглянет, после того, как эту идею вложили ей в голову.

Две недели спустя, в один ветреный сентябрьский вечер, когда ветер завывал в бесчисленных дымовых трубах Суоннинг-Парка, и здание стонало и трещало по швам, Аманда забралась в постель Ирэн.

– Не спишь? И я тоже не могу в эту бурю… Я замерзла. – И свернулась калачиком подле своей старой подруги.

С самого детства они не были еще ни разу так близко друг от друга.

– Шла бы ты к себе в постель, Аманда. Что скажет Эмери, если станет искать тебя и обнаружит здесь?

Аманда хихикнула.

– Не беспокойся, не станет… Эмери спит как убитый. Особенно после того количества вина, которое он выпил сегодня за ужином.

– А что, с тех пор, как вы поженились, Эмери стал чаще выпивать?

– Может быть, я не обращаю на это внимания.

– Лучше бы обратить. Мне кажется, что Эмери не совсем счастлив. И еще мне кажется, что это из-за тебя.

Аманда положила руку на бедро Ирэн.

– Киса, не надо сейчас говорить об Эмери. Сейчас я хочу говорить о тебе и обо мне…

Ирэн затаила дыхание.

– А здесь не о чем говорить…

– Да нет, есть о чем. Даже, если ты еще и не понимаешь этого.

Очень нежно и очень твердо Ирэн убрала руку Аманды с бедра.

– Я понимаю, я знаю, что ты имеешь в виду, и мне сдается, что знаю про тебя и Шарлотту…

– Шарлотта – шлюха. Это так, для отвлечения. А люблю я тебя, дорогая моя киска. Я всегда тебя любила, и ты всегда меня любила.

– Да, но не так, как ты меня. – Ирэн дотянулась до лампы на ночном столике. – Аманда, я не собираюсь ни обвинять тебя, ни стыдить. Мне нет дела до… до твоих предпочтений. Но эти предпочтения твои, а не мои и, если ты сможешь принять к сведению эту точку зрения, мне придется уехать.

Аманда была слишком умна, чтобы ускорять события. Она хорошо знала Ирэн, чтобы не сомневаться в том, что та не шутила с ней и шутить не собиралась.

– Ладно, так значит, – беззаботно сказала она. – Тогда давай мне сигаретку, и мы просто поболтаем.

И они говорили о любви, о жизни, о мужчинах и женщинах, делились своими новыми сокровенными мыслями и постигнутыми во время разлуки истинами. Именно это и позволило Аманде в конце их беседы заявить следующее:

– Ирэн, ты что не понимаешь, что Эмери влюблен в тебя?

– Да ты с ума сошла!

– Нет, я не сумасшедшая. Он сейчас собирается с духом заявить тебе об этом. И если он тебе еще об этом не сказал, то попомни мои слова, скажет…

– О Аманда, но ведь это же ужасно… – Ирэн была расстроена не на шутку и готова была расплакаться. – Если это правда, то я должна уехать.

– И не думай об этом! Не ты ли мне говорила, что я должна соблюдать осторожность в своих словах и поступках, чтобы не оказаться в один прекрасный день за воротами этого дома. Так вот, я предпочитаю быть осмотрительной. И жить без той, моей любви не могу, понимаешь ты это? Не могу! Разве это не будет настоящим поступком настоящей подруги?

Конечно, это было абсурдным требованием, взывать к дружбе ради такого поведения, но их дружба всегда отличалась некоторым своеобразием. Кроме того, Ирэн некуда было пойти отсюда, и если уж ей быть до конца честной, хотя бы с самой собой, то и ее не оставляли равнодушной ухаживания лорда Суоннинга.

Аманда оказалась очень хорошим предсказателем в том, что касалось ее мужа. И в начале ноября он действительно сделал первый шаг. Они вдвоем с Ирэн пили кофе в гостиной. Аманда, сославшись на головную боль, удалилась в спальню и решила пораньше лечь спать. Эмери стоял у столика с напитками, который только что подкатил дворецкий.

– Чего-нибудь покрепче, дорогая? Чего-нибудь такого, что согрело бы твою душу в этот холодный вечер?

– М-м-м, может быть чуточку абрикосового ликера…

Эмери налил ей ликер и сам подал ей рюмку в руки. Их пальцы соприкоснулись.

– Выпей, – хриплым от волнения шепотом произнес он. – А потом и я выпью из твоей рюмки и прильну губами туда, где только что были твои. Для меня это все равно, что поцеловать тебя.

Какое-то время Ирэн молча смотрела на него, потом сделала глоток ликера и послушно отдала ему тонкую хрустальную рюмку. Эмери одним духом проглотил ликер, потом наклонился к ней и нежно поцеловал.

Час спустя Ирэн Пэтуорт перестала быть девственницей. Вскоре после Рождества она почувствовала, что беременна. Ни она, ни Аманда не затрагивали больше эту тему. Но Ирэн подозревала, что Аманда все знала. Но то, что Аманда даже и не подозревала о ее будущем ребенке, казалось Ирэн гибельным обстоятельством. Это молчание, равносильное лжи, Ирэн не могла взвалить на свои плечи.

У Ирэн не стоял вопрос о том, как отреагирует Эмери, если она ему об этом скажет. Он придет в восторг и разом сделает ее хозяйкой дома, но не Суоннинг-Парка, а какого-нибудь небольшого домика, подальше от глаз. Если это будет мальчик, он без малейших колебаний усыновит его и это даст ему все, чего он так страстно желал всю свою жизнь – наследника его титула. Но ни тот, ни другой вариант развития событий не устраивал Ирэн. Она не любила Эмери. Она отдалась ему с сознанием внутреннего разлада, от отчаяния, от незнания, как поступать в таких диких ситуациях, которые одна за другой возникали в этом старом импозантном имении. Если бы она призналась ему в своей беременности, до скончания века ей пришлось бы довольствоваться неофициальным титулом любовницы Эмери Престона-Уайльда. И эта мысль приводила ее в безграничное отчаянье.

Примерно неделя ушла на колебания и раздумья, потом она поняла, что ей делать. Помочь ей мог в этом лишь один человек. Одним промозглым январским днем Ирэн отправилась в Лондон. Эмери и Аманда были в это время в Монте-Карло, куда отправились на две недели отдохнуть. А Шарлотта, как было известно Ирэн, пребывала в тоске в доме на Гордон-сквер.

Дворецкий, попросив ее назвать свое имя, отправился с докладом к хозяйке и, вернувшись через минуту, препроводил ее в гостиную.

– Мисс Суитхэм сейчас выйдет, – объявил он и, сдержанно поклонившись, вышел.

Прошло несколько минут, прежде чем появилась Шарлотта. Она даже не посмотрела в ту сторону, где сидела Ирэн, прошла к курительному столику, подчеркнуто медленно прикурила свою любимую тонкую сигару, затем налила себе виски, не удосужившись предложить гостье. Потом, облокотившись о стенку камина в стиле рококо, повернулась к Ирэн и смерила ее высокомерным взглядом.

– Ну и для чего вы сюда явились? Заклинать меня оставить Аманду в покое?

– Нет, ничего подобного.

– Понятно. Для чего же тогда?

– Мне нужна помощь. Ваша помощь. Вы и только вы тот человек, который в состоянии помочь.

– Какого дьявола и в чем я должна вам помогать?

– Потому что вам это ничего не будет стоить. Потому что я вам не соперница, если дело касается Аманды и ваших чувств к ней. Потому что не помоги вы мне, это может сильно осложнить и жизнь Аманды. Не думаю, чтобы вам этого хотелось.