– Могу себе представить, – Лили провела пальцем по надраенному до блеска хвосту дельфина и добавила:

– Мой дом в Филдинге был построен в 1870 году. Это был год, когда поженились Аманда и Сэм.

Он слышал ее будто издалека. Ему вспомнилось, как она выглядела тогда в Нью-Йорке в ту ночь, перед отлетом сюда. Уже тогда она показалась ему настолько отстраненной, настолько далекой и незнакомой, что ему почудилось, что это лишь какой-то одушевленный манекен в образе Лили, биоробот.

– Послушай, – обратился он к ней. – Может быть, тебе хотелось бы иметь свою собственную спальню? Здесь ведь их две. Я могу понять, если ты пожелаешь, побыть одна.

– Как тогда, когда мы ночевали в Грейт Баррингтоне? – спросила она. – В тот день, когда я узнала, что мой дом снесли?

– Лили…

Внезапно она повернулась к нему и, обняв его изо всех сил, не дала ему договорить.

– Энди, что со мной происходит? Я уже больше не знаю, кто я есть на самом деле.

– Зато я знаю это, – ответил он, не выпуская ее из объятий и мысленно благодаря судьбу за то, что плотину наконец прорвало и одновременно страшась, что этот неистовый поток унесет Лили прочь.

Единственное, что он мог, так это повторить уже им сказанное. Он не умел лгать во спасение.

– Ты моя несравненная любовь. Ты единственная женщина, которую я по-настоящему хотел и хочу. Не надо исключать из всего этого меня. Я не хочу, дорогая моя, милая моя Лили, чтобы ты замыкалась в каком-то обособленном мире, где не было бы места для меня.

– Я не исключаю тебя, – шептала она. – Я этого тоже не хочу.

Она чуть отстранилась от него, чтобы видеть его лицо и с любовью смотрела на эти угловатые черты, такие знакомые ей, и легонько прикоснулась пальцем к его подбородку.

– Эндрью Мендоза. Я тебя люблю… – тихо сказала она.

Это было невероятным, но за все эти долгие годы, которые отделяли ее от момента, когда она впервые осознала это как непреложный факт, слова эти вырвались из ее уст первый раз. В те далекие времена она не отваживалась облечь в словесную форму свои мысли и желания, потому что знала – он не хотел ее тогда. И много позже, когда он вернулся в ее жизнь, и тогда она не была полностью уверена в том, что он ее действительно хочет. Теперь же эти слова казались ей той единственной вселенной, в которой она была способна жить полноценной жизнью.

– Я ведь так ужасно тебя люблю, – дерзко сказала она. – Это то, в чем я абсолютно уверена.

Сказав эти слова, Лили крепко прижалась лицом к его груди. Она ощутила запах его рубашки, он отдавал прачечной, едва уловимый специфический дух его твидовой спортивной куртки, чуть влажный аромат его тела, отдававший мускусом и чуть потом, потому что ни он, ни она еще не успели принять душ после их долгой поездки, продолжавшейся двадцать четыре часа. Она еще сильнее прижалась к нему, стремясь соединиться с ним, раствориться в нем, проникнуть в его плоть и стать ею, ощутить его, ее единственного мужчину, слившись с ним воедино.

– Скажи мне, что ты хочешь выйти за меня замуж, – умолял Эндрью, шепча ей эти слова прямо в волосы. – К чертям все прошлое, к дьяволу его призраки. Мы так долго ждали, Лили, дорогая. Мы прошли через столько неправильных решений, сделали столько неверных шагов.

Лили смотрела на него, в его тигриные глаза, скрытые за толстыми стеклами очков и излучавшие столько любви, и в ней росло чувство уверенности в том, что эти глаза ей больше никогда не солгут, что они не способны лгать.

– Да! – произнесла она. – Да!..

Энди прижался губами к ее губам. Казалось, этот поцелуй не кончится никогда. Он не может никогда кончиться, он будет длиться вечность, ровно столько, сколько будет существовать их любовь и их мир. Он нежно взял ее на руки и осторожно положил на огромную кровать с пологом. Через раскрытые окна в комнату проникал влажный воздух, приносивший с собой аромат роз.

– Тебе не холодно? – осведомился он.

– Нет, нет. Очень хорошо, – она уселась на постели и выглянула в окно.

Был ранний вечер. Теплый золотистый свет солнца окрасил вершины невысоких гор. Лили видела лишь то, что находилось вдали, почти на линии горизонта. Но запах роз сообщил ей, что они сами росли под окном, невидимые для нее сейчас, но в то же время реальные из-за их сказочного аромата.

Энди вернулся к ней и стал медленно раздевать ее. Он покрывал поцелуями каждый изгиб ее тела. Лили, закрыв глаза, продолжала шептать его имя как заклинание.

Они отдались любви с тем же чувством новизны, как бы вновь и вновь открывая для себя друг друга, возвращаясь к тем, уже далеким дням, когда они впервые познали друг друга в Принсиз-Мьюз, но теперь их любовь была не просто робкими попытками двух неискушенных молодых любовников познать блаженство, а людей близких, способных предвосхитить желания партнера. Короткие вскрики, возвещавшие о пике переживаемых наслаждений, чередовались с одурманивавшими их волнами сна и озарениями пробуждения, когда их руки сами стремились найти друг друга. Казалось, время изменило свой ход и само уже старалось приспособиться к этому неумолимому ритму любовных переживаний, их страсти и ненасытной жажды обладания. И не было больше этого дрянного, навязчивого, агрессивного мира, который притаился за дверью их спальни…

Утром Лили под руку с Энди спустилась с лестницы. Их охватывало смущение при мысли о том, что они до самого утра так и не сподобились показаться на глаза хозяевам и даже не отужинали с ними.

– Не думай об этом, – утешал ее Энди. – Они ничего не заметят. Что в этой семье достойно всяческого уважения, так это их способность, если необходимо, ничего не видеть и ничего не слышать.

В отличие от дня предыдущего, сегодняшнее утро блистало во всем великолепии лета, этот день был действительно днем английского лета, что само по себе хоть и не часто, но случается. Завтрак был подан в столовой, выходившей на освещенную летним солнцем террасу. Блики солнечного цвета танцевали на серебряных блюдах сервировки, и почтительный дворецкий осведомлялся у мисс Крамер, какой соус предпочла бы она, и как именно должно быть сварено яйцо к завтраку, вкрутую, всмятку или «в мешочке».

Впервые за все эти дни Лили по-настоящему проголодалась. Она съела и сосиски, и бесчисленное количество тостов и мармелад, но вот яйца съесть не решилась. Они в своих серебряных подставках выглядели настолько изумительно и до такой степени декоративно, что просто взять и съесть их показалось ей просто кощунством.

Очень красивая женщина вышла к ним после того, как они позавтракали. Она была маленькой, изящной и имела очень хорошую фигуру. Ее темные вьющиеся волосы были темнее, чем у Энди, кроме того, в них было достаточно серебра и она, похоже, нисколько не была этим озабочена, даже не пытаясь хоть как-то скрыть их. Вначале Лили подумала, что это жена Марка, но Энди представил ее, как свою непревзойденную кузину Сьюзен.

– Это – Лили, – сказал он кузине, – моя единственная любовь.

– Здравствуйте, Лили. Энди много говорил мне о вас. Добро пожаловать, надеюсь, что вам здесь понравится, – улыбка у Сьюзен была теплой и искренней.

– Большое спасибо, мне уже очень нравится. Такой дом…

Сьюзен продемонстрировала Лили, что мимика у нее может быть очень живой.

– Мы с Энди можем вам много порассказать о нем.

– И меня, и Лили в не очень далеком прошлом объединяла общая ненависть к нему, – вмешался Энди. – Но, так как Лили – дока по части домов, то ее мнение – закон и если она назвала его великолепным, стало быть, это так и есть.

Они еще некоторое время говорили о доме и домах вообще, после этого Сьюзен удалилась, и они снова были вдвоем. Ни брат Энди, ни его кузен Мануэль не появлялись.

– Преимущество двухсот сорока комнат: можно целый день заниматься своими делами без риска наткнуться на кого-нибудь. Как они не устают повторять, все они очень тактичны, вежливы, не вмешиваются в чужие дела и дают нам отдохнуть и набраться сил. Мы можем с ними отобедать, если у тебя есть настроение, нет – так подождать до ужина…