Последняя запись ее маниакального, эмоционального голоса растворилась в приглушенных помехах, пока не осталось ничего, кроме бешеного стука моего сердца.

Мы с Рэй сидели тихо и неподвижно, затаив дыхание, словно боялись впустить в комнату новый воздух. Взаимный страх перед чем-то, в чем никто из нас не был уверен.

Затем дрожащей рукой Рэй положила телефон обратно на тумбочку.

— Солджер…

— Рэй, — я покачал головой, — пожалуйста, не надо.

Она села передо мной на кровать.

— Я просто…

— Рейн.

Мой голос горячо прорвался сквозь тишину, и, вздрогнув, Рэй посмотрела на меня, плотно сжав губы. Немедленно извиняясь за то, что вообще что-то сказала. За то, что думала, что вообще знает, что сказать о ситуации, о которой она ничего не знала. Но я не должен был заставлять ее чувствовать себя так. Потом провел ладонями по лицу, глубоко вдыхая, пока мои легкие не смогли больше ничего вместить. Затем опустил их на колени, уже чувствуя себя измотанным после целой ночи сна.

— Мне очень жаль.

Рэй покачала головой, ее брови сочувственно сошлись.

— Нет, не извиняйся. Ты злишься и сбит с толку…

— Я не сбит с толку, — перебил я, качая головой. — Здесь не о чем беспокоиться.

Рэй выглядела сомневающейся. Неубежденной.

— Но… почему она сказала все это сейчас? Почему она… — Рэй вздрогнула, и я был уверен, что она думала, что я этого не видел, но я видел. — Боже, почему она так говорила? Она была так… напугана.

Я не хотел быть нетерпеливым с ней. Были вещи, о которых Рэй не знала, вещи, которые у нее не было причин понимать. И это была не ее вина. Поэтому, отвечая, я заставил гнев и стресс, которые испытывал только по отношению к матери, не просочиться в мой голос.

— Рэй, она так говорила, потому что, наверное, долбанула слишком много таблеток и у нее был херовый приход.

Разочарование застыло в моих жилах, когда я произнес эти слова вслух. А потом почувствовал себя идиотом из-за того, что вообще был разочарован. Чего, черт возьми, я ожидал от своей матери? Неужели действительно думал, что однажды она исправится и станет лучше? Неужели думал, что та изменит свое мнение?

Нет, не думаю, что я действительно верил в то, что это произойдет, но солгал бы, если бы сказал, что перестал надеяться.

Мне кажется, никто никогда по-настоящему не перестает надеяться. Даже на то, что заведомо невозможно.

— Ты действительно думаешь, что это всё, что было? — прошептала Рэй, ее нерешительность была очевидна. — Потому что, Солджер, я не знаю. Она просто… она звучала очень…

— Что? Отчаянно? Беспокойно? Испуганно?

Рэй поковыряла кутикулу и неохотно кивнула.

— Да, я знаю. Она всегда так говорит, когда принимает какую-нибудь тяжелую дрянь.

Рэй посмотрела на меня с большим скептицизмом, чем я ожидал.

— Ты уверен?

— Уверен ли я? — огрызнулся я, отбрасывая одеяло и вылезая из кровати с такой поспешностью, что чуть не споткнулся о собственные глупые ноги. — Думаю, я чертовски уверен, Рэй. Даже больше, чем ты.

Я оглянулся через плечо, направляясь к шкафу.

— Без обид.

— Ладно.

«Рэй просто пытается помочь. Она просто пытается разобраться во всем вместе со мной».

Я схватился за верхнюю часть дверного косяка, зажмурил глаза и выдохнул. Затем повернулся к Рэй лицом, все еще сидящей на кровати, где оставил ее.

— Ты не знаешь мою мать так, как знаю ее я, — начал я, мой голос был тихим и хриплым. — И я могу понять желание поверить, что она говорит такие вещи не просто так. Понимаю желание поверить, что она действительно может любить… — Мой голос дрогнул под тяжестью пульсирующего желания расплакаться, и я прочистил горло, зажимая нос и прогоняя прочь эти чувства. — Она не способна ничего любить, Рэй. Она такая, какой была всегда.

Рэй слегка кивнула и едва ли могла смотреть на меня. Не могла даже моргнуть, чтобы по ее щеке не скатилась непрошеная слезинка. Сначала я подумал, что эта слеза — свидетельство боли, которую я причинил, и возненавидел ее. Я ненавидел себя за то, что говорил грубо, за то, что сорвался и вызвал воспоминания о ее прошлом.

Но потом, когда Рэй поднялась на ноги, зажмурила глаза и двинулась вперед, обхватив меня за талию и прижавшись щекой к моей груди, я понял, что Рэй расстроена вовсе не из-за моей резкости по отношению к ней.

Она расстроилась за меня.

— Мне так жаль, — прошептала Рэй, прижимаясь губами к моей коже.

Я прикоснулся подбородком к ее макушке и притянул ее тело к своему.

— Не стоит.

— Ну, я все равно сожалею.

Рэй сжала мою талию, и я обхватил ее за спину, прижимая ее к себе еще ближе, еще сильнее. Хотелось бы обладать способностью заставить ее атомы слиться с моими.

— Сколько у тебя времени до работы? — спросил я, ненавидя, что ей вообще приходится уходить.

Она убрала руку с моей талии, чтобы посмотреть на часы.

— Около часа.

Я наклонил голову так, что мои губы коснулись ее волос.

— Хорошо. Я быстро схожу в душ, а потом приготовлю завтрак.

Она улыбнулась, прижавшись к моей груди.

— Я разбужу Ноя.

Я смотрел, как Рэй выходит из комнаты, а голос моей матери все звучал у меня в голове. «Я люблю тебя», — сказала она, возможно, впервые в жизни, и, Боже, как мне хотелось в это верить.

Но, как и сказал Рэй, я не был уверен, что Диана Мэйсон способна любить что-либо, кроме своих маленьких розовых таблеток. И мне следовало убедить себя, что это нормально; ведь убеждал себя в этом большую часть своей жизни.

И, кроме того, пока у меня была любовь Рэй, я не нуждался в своей маме.

Да у меня ее никогда и не было.

* * *

Яйца шипели на сковороде, а хлеб болтался в тостере, готовый в любой момент выскочить и напугать меня до усрачки.

Рэй сидела за столом с Ноем, беседуя о том, что он будет помогать ей в библиотеке в течение следующих нескольких дней, пока его бабушка и дедушка не вернутся из поездки в Поконо.

Элевен играл с болтающимися концами моих шнурков, вздрагивая каждые несколько секунд, когда бекон потрескивал.

Ничего необычного. Все было хорошо. Все казалось именно таким, каким и должно было быть. И все же над моей головой висело облако дурного предчувствия, то самое, которое накануне усилилось из-за того единственного ворона, который сопровождал нас во время прогулки на пляж. Жуткое чувство тревоги, ощущение, что вот-вот что-то пойдет не так…

«Может быть, все просто слишком хорошо», — подумал я, когда тост выскочил, заставив меня вздрогнуть и подпрыгнуть.

Рэй рассмеялась.

— Каждый раз.

— Вот же хреновина, — пробормотал я, слегка посмеиваясь, когда схватил четыре ломтика тоста и положил еще два.

«Так оно и есть. Я просто не привык, чтобы все было так хорошо».

«Но Сет на свободе. И Леви тоже. И эти звонки от мамы…»

Я сказал Рэй, что эти звонки — ерунда. Сказал ей, что у нее, очевидно, просто был херовый кайф. Но… что, если я слишком поспешно отмахнулся от опасений Рэй? Что, если ошибся и что-то…

Звук закрывающейся дверцы машины оторвал мое внимание от яичницы с беконом. Я выглянул в кухонное окно и увидел припаркованную у моего дома машину, которую не узнал.

Затем послышались шаги по гравийной дорожке к ступенькам.

— Рэй, присмотри за едой, — попросил я, уже направляясь к двери.

Мой желудок переворачивался с каждым тошнотворным шлепком, пока я задавался вопросом, кто появился у моей двери в восемь часов утра в среду.

Я открыл дверь прежде, чем посетители успели постучать, и когда сделал это, то встретился взглядом с призраком из прошлого.

— Солджер Мэйсон?

Я сглотнул пересохшим горлом, прежде чем смог заставить свой язык и губы ответить.

— Офицер Сэм Льюис.

Мужчина был одет не в ту форму, которую я помнил, и на его лице появилось больше морщин. Но он был тем же самым человеком, которого помнил более десяти лет, — в этом не было никаких сомнений. Но почему он стоял у моей двери именно сейчас, я не мог даже предположить.