Но теперь мужчина, которого я любила больше, чем себя, был где-то там. Боролся с этим злым человеком. Смотрел в дуло пистолета Сета. Был храбрее, чем когда-либо в своей жизни.

И все ради того, чтобы спасти меня после того, как он уже спас моего сына.

— Что… — Я задыхалась, пытаясь отдышаться, а мои руки тряслись, обхватив пистолет. — Что, если он мертв?

Боже, Боже, о Боже… Я не могла дышать. Не могла думать. Не могла смотреть в мир без Солджера. Больше нет. Только не снова. Что мне делать? Как мне жить дальше?

Господи, как бы я жила, зная, что он пожертвовал собой ради моего выживания?

Как кто-то мог так сильно любить меня?

ХЛОПОК!

Я отшатнулась назад, глубже вжимаясь в угол комнаты.

Глазами уставилась на дверь, мой разум и тело достигли совершенно нового уровня страха, которого я никогда раньше не испытывала.

Солджер. О Боже, Солджер.

Затем я поднялась на ноги и побежала. Хотя знала, что он сказал мне не отпирать дверь. Знала, что он сказал не уходить. Но, о Боже, я не могла позволить ему сделать это одному.

Я не могла позволить ему умереть в одиночестве.

Боже, Боже, Боже, пожалуйста, не дай ему умереть.

Я с трудом повернула замок, а затем выскочила за дверь и побежала по коридору, крепко сжимая в руках пистолет.

Звериный рык вырвался из моего тела при виде Сета в гостиной, нависшего над обмякшим телом Солджера.

Он вовремя вскинул голову, когда я подняла пистолет, целясь прямо в его холодный, бездушный взгляд, устремленный прямо на меня.

А затем, не раздумывая ни секунды…

Я выстрелила.

Именно тогда я стала свидетелем смерти двух человек, за несколько мгновений до прибытия полиции и парамедиков.

Человека, которого я любила, и человека, который отнял его у меня.

Я сжимала руку Солджера, пока он ускользал от меня. И столько раз говорила ему, что люблю его, но этого было недостаточно. И, глядя ему в глаза, молила бога, который, как мне казалось, меня уже не слышит, вернуть его мне, не забирать его, просто сделать его лучше и не дать ему уйти.

Сет же умер в одиночестве. И хотя парамедикам удалось вернуть Солджеру крошечную искорку жизни — достаточно, чтобы надеяться, — они мало что смогли сделать с пулями в сердце Сета.

Сейчас Солджер находился в операционной. Он был там уже несколько часов, и примерно столько же времени прошло с тех пор, как мы получили хоть какие-то новости. Взгляды врачей говорили мне, что я глупо надеялась, глупо молилась и заблуждалась, веря, что он выживет. Но, черт возьми, что еще я могла сделать?

Все должно было быть не так. Он должен был спасти мне жизнь в последний раз перед тем, как копы увезут Сета, оставив нам свободу, чтобы мы могли наконец спокойно жить вместе. Все должно было закончиться не так. Он не должен был умереть. Я спасла его. После того как тот трижды спасал мою жизнь, я наконец-то спасла его, и Солджер не должен был умереть, черт возьми.

Я резко вдохнула через нос, все еще наполовину заложенный от пролитых ранее слез, а затем прикрыла глаза рукой и снова заплакала.

Гарри положил свою большую, утешающую ладонь мне на ногу.

— Я знаю, милая, — произнес он, его голос был хриплым и хранил глубокую печаль.

— Я не могу жить без него.

В комнате не было воздуха, и я глотала воздух, с трудом переводя дыхание.

— Я не могу… я не могу этого сделать…

Гарри ничего не сказал. Он только кивнул со слезами понимания и оставил руку на моем бедре.

Мои родители приехали через несколько минут, оба бросились в приемную и вызвали новую волну слез в моих глазах.

— О, Рейн. О Боже, милая.

Мама бросилась ко мне первой, а папа пожал руку Гарри, потом Патрику, и все они быстро представились.

— Ты ранена? — Мама держала мое лицо в своих руках, осматривая меня, пока я пыталась покачать головой.

— Я в порядке, — ответила я, но на самом деле это было не так.

Может быть, я не пострадала физически — Боже правый, представьте, что бы случилось, если бы Солджера не было рядом, — но эмоционально? Психически? Удивительно, как я вообще могла держаться на ногах. Учитывая все, через что прошла, после стольких лет… это было чудо, что я вообще могла функционировать.

— После всего, что случилось, милая, — мамины глаза встретились с моими, радужка помутнела от ее собственных слез, — никто не станет винить тебя, если ты развалишься на части. Тебе позволено не быть в порядке.

Напряженные нотки ее голоса осели у меня в горле, образовав твердый, липкий ком эмоций, который грозил задушить меня до смерти.

Всегда есть кто-то, кому нужно, чтобы я держала себя в руках.

Поэтому я прочистила горло, проигнорировала боль, пронзившую мое сердце, и отвернулась от ее полных боли глаз.

— Со мной все будет в порядке, — сказала я ей, прекрасно зная, что, как только приду в душ, дам себе десять минут, чтобы мои осколки упали и рассыпались, прежде чем мне нужно будет встать и снова собрать их воедино.

Так я поступала.

Я всегда так делала.

Ной зашевелился на моем плече, прижался ко мне, как в детстве, а затем резко поднял голову и осмотрел комнату глазами, которые сразу же стали широкими, но все еще оставались мутными от затянувшегося сна.

— Где Солджер?

Бедный мальчик. Из-за того, чему он был свидетелем. Из-за того, чему тот подвергался, когда я так старалась защитить его, сделать все правильно. Теперь я чувствовала, что потерпела неудачу.

Боже, я подвела всех, кого любила.

С трудом сглотнув, я сказала:

— Детка, он все еще в оп…

Краем глаза увидела, как в приемную вошел мужчина в медицинской одежде. Гарри первым вскочил на ноги, и я последовала за ним, ощущая, как с каждым ударом сердца меня охватывает тошнотворная паника.

Ной был рядом со мной, родители и Патрик стояли рядом, когда я спросила:

— Как он?

Доктор переводил взгляд с одной пары глаз на другую, обращаясь ко всем нам с выражением мрачного сожаления, которое с каждой секундой все больше опустошало мою душу.

И с каждой секундой, каким-то образом зная, что он собирается сказать, я думала о тех последних минутах, которые были у меня с Солджером.

О тех минутах, которые, как я знала, будут преследовать мои сны и все, что между ними, еще долгие годы — да что там, может быть, даже навсегда. Секунды перед тем, как приехали парамедики, вернули его и забрали. Те, в которые я держала его за руку, осознавая, как кровь покидает его тело и скапливается вокруг нас обоих. Поглощая нас в черную дыру, где, возможно, мы оба могли бы жить вместе — там, где нас не коснулась бы никакая беда, никакая боль или страдания. И я сказала ему, что люблю его. Говорила ему это снова и снова, и снова, и снова, потому что, если это было последнее, что Солджер когда-либо слышал, он заслуживал знать это. Каким бы ненавистным он ни был для некоторых, в конце концов, тот был любим.

И всегда будет любим.

Моя решимость держать себя в руках уже рушилась, когда доктор снова поднял взгляд на меня. Мои колени подкосились, но руки крепко держали Гарри и Ноя.

— Как он? — повторила я, желая, чтобы этот человек просто перешел к делу и рассказал нам то, что мы уже знали.

Врач сглотнул и изобразил извиняющуюся улыбку. Улыбка говорила о том, что подобные новости никогда не доставлялись так легко, независимо от того, сколько раз ему приходилось быть посыльным.

— Мне очень жаль, — сказал врач, удерживая мой взгляд. — Боюсь, все выглядит не очень хорошо.

Солджер трижды спасал мою жизнь, прежде чем я однажды спасла его. И когда кирпичи, скреплявшие мои стены, рассыпались, оседая пылью на пол в той комнате ожидания, я поняла, что этого было недостаточно.

ВРЕМЯ УХОДИТЬ