— Начинайте, юноши, — со вздохом пророкотал отец Сергий. — И помните — я разрешаю любые удары. Куда угодно — бейте как хотите, коли рана будет нанесена без магии, я сумею воскресить вас в течении пары минут…

Ну да. Если мозг цел, да и тело не слишком покалечено, а в ранах не содержится остаточных эманаций вражеской магии, то любой чародей четвертого и выше рангов способен даже голову обратно прирастить. Если мозг не задет, конечно, и времени прошло не больше пары минут… Но Маг Заклятий и весьма высокопоставленный священнослужитель даже подобные травмы сумеет исцелить. Кодекс стали, по сути, позволял делать с врагом почти что угодно…

Сабля Нарышкина выпорхнула подобно птице, наконец вырвавшейся из тесной, душившей её клетки. Первый удар был, ожидаемо, косым — сверху вниз, слева направо… И не могу не признать — противник моего ученика твёрдо знал, за какой конец своего оружия хвататься… Признаться, я был неприятно удивлен его скоростью — но Петя не сплоховал.

Сабля не встретила преград на своем пути… От слова совсем — парень попросту ушел чуть в сторону, плавно отшатнувшись всем телом влево. Сверкнул, поймав луч неяркого ещё в этих краях солнца ранней весны, полуторник моего ученика — длинной лезвие устремилось вниз, стремясь подсечь, подрезать ахиллово сухожилие — Петя правильно рассудил, что враг явно готов к потенциально смертельным атакам, и решил попробовать его просто ослабить…

Однако Нарышкин был слишком опытен и хорошо обучен. Нога приподнялась на пару десятков сантиметров, пропуская удар Пети, а сам парень толкнул моего ученика плечом в грудь, отталкивая от себя — а дальше меч и сабля засвистели, плетя кружево схватки. Схватки, в которой у моего ученика не было ни единого шанса… Но даже так — он в течении более чем минуты выдерживал натиск превосходящего его на голову противника, прежде чем вражеская сабля вскрыла ему грудную клетку.

Нарышкин шагнул вперед, стремясь добить поверженного противника — инстинкты вели его вперед, глаза горели яростным огнём… Увлекся пацан, увлекся. Однако прежде, чем сабля успела отсечь голову Пети, боярин застыл, не в силах двинуться — дядя не дремал, помня о своих обязанностях. Одновременно с этим мягкий жемчужный свет пробежался по груди моего ученика, исцеляя страшную рану так, что могло показаться — это была лишь галлюцинация…

Я разжал судорожно стиснутый кулак, в котором уже сплелось могучее атакующее заклятие — если бы Сергий промедлил, я был готов прикончить младшего Нарышкина, защищая Петю. И плевать, к чему это приведет — буде понадобиться, я тут всех этих петухов разряженных в кровавый фарш размажу за своего ученика!

— Княжич, — осторожно заговорила Ярослава. — Ты гнев свой поуйми, поуйми, будь ласков… Всё уже закончилось.

Как оказалось, на меня косились многие — и не зря, ведь вокруг меня уже танцевали молнии. Я выдохнул сквозь зубы, развеивая магию. Нет, я знал, чем кончится дело, и мне стыдно перед Петей… Но коль учить — то учить на полную. Этот опыт пойдет парню на пользу. Однако глядя на самодовольные лица моих противников, я невольно заскрипел зубами.

— А сколько гонору-то было… — бросил довольный собой юнец, глядя мрачного Петю, что с трудом вставал на ноги. — В моём Роду даже дети владеют клинком лучше!

Идеально. Даже лучше, чем я рассчитывал. Ты сам нарвался, щенок. И сам подставил своих родичей — и будь уверен, вы хлебнете сегодня позора полной чашей. Я растопчу вашу гордость и уверенность в себе во прах, смешаю с дерьмом и глиной, не оставив ни единого шанса.

— Как самоуверенно! — шагнул я вперед. — Ну да, коль магического дара кот наплакал, что даже деньги Рода не помогли чего-то достичь, то остаётся только похваляться оставшимися крохотными преимуществами… Твой противник изучает искусство боя меньше двух лет, меж вами семь лет разницы — но ты горд победой⁈ Я, Аристарх Николаев-Шуйский, бросаю вызов по тем же правилам, что вы сейчас бились, вам всем. От тебя, посмевший в разговоре оскорбить меня напрямую, до твоего дружка, опоившего моего ученика ради провокации и ваших старших. И всех, кто примет их сторону… И коли я проиграю — я готов отдать свой крейсер победителям. От вас же я ничего не прошу… Лишь толику храбрости, что бы не испугаться двадцатилетнего дворянина и скрестить меч с тем, кто тоже обучался этой науке сызмальства! Хватит ли вам духу, ничтожества?

Что-то сильно меня распалила рана Пети. Ну да и плевать — мои глаза встретились со взглядами Нарышкина и Чарторыжского. И не сопляков, а их старших родичей. Не только старейшин — я обвел взглядом всех, кто стоял сейчас в этих цветах… И судя по ярости, которой горели ответные взгляды, они полезут в драку. Будь то дворяне — могли бы и отступить, испугавшись риска. Но бояре не отступают… И потому я втопчу их гордость в грязь! Я ведь, как ни крути, тоже боярин…

— Хватает храбрости бросить только младшему члену моего Рода, да, Аристарх Николаевич? — поинтересовался надменно один из Нарышкиных. — Что ж ты не решился на это сразу? Боялся опозориться?

Ой дура-ак… Он что, реально не в курсе моего возраста?

— Мне двадцать, — напомнил я торжествующе глядящему на меня чародею. — Я, вообще-то, ещё младше вашего выкормыша, господин Нарышкин. И готов позволить сковать себя теми же чарами и зельем антимагии, полностью уравнивая наши шансы. Я тоже боярского Рода, я так же изучал, пусть и куда менее долго, искусство биться под наставничеством Родовых мастеров… Так в чем же проблема? И в чем для меня позор? Я ведь, в отличии от вас, не предлагаю биться исключительно на выгодных для себя условиях, верно? Хотя мог бы потребовать магической схватки… Вот только на это даже ваш Старейшина не рискнет. Прославленная храбрость Рода Нарышкиных она такая… Довольно избирательная. Там, где враг слаб, вы львы, где враг силен — шакалы.

— Да как ты смеешь!

— Да вот так и смею, падаль калужская! Или выйдешь, сразишься со мной грудь на грудь в полную мощь, без ограничений? Чего примолк, приблуда казанская? Али язык отсох?

— Следите за своей речью, молодой человек, — бросил Чарторыжский. — Такое поведение подобает сыну сапожника, а не боярина!

— Не твоя печаль, старый хрен, кому и чему подобает моя речь, — резко отбрил я его. — Я не слышу — эта погань рискнет скрестить со мной меч или убежит прятаться за мамину юбку?

— Выходи в круг! — вскричал взбешенный парень, не в силах уже сдерживаться. — Я тебе покажу, что бывает с теми, кто своим поганым ртом оскорбляет мой Род!

— Так тому и быть! — ухмыльнулся я. — Давайте свою гадость, я готов выпить… Ах да — после того, как смешаю с грязью это недоразумение, невесть что о себе возомнившее, я жду поединка с остальными. С каждым из Нарышкиных, Чарторыжских и всех, кто разделяет их взгляды, я готов скрестить здесь и сейчас свой меч — ну или, коли духу хватит, сойтись в магической схватке. Хотя откуда у вас такое мужество сыщется…

Зелье антимагии мерзкой горечью разлилось по горлу, постепенно отравляя мою сущность. Вязкое, противное произведение одного из сложнейших направлений магии — алхимии, начало постепенно действовать. Я буквально физически чувствовал, как закупориваются каналы, по которым обычно бежала моя мана, как рядом с Источником в моей голове растекается яд, блокируя любые попытки вытянуть из него энергию, как скукоживается, обесцвечивается моя весьма развитая, я бы даже сказал на зависть большинству Старших Магистров развитая аура чародея шестого ранга — мне дали действительно отборную гадость, что без труда блокировала мой Дар. Зелье, предназначенное для Архимага, не меньше! Смотрите-ка, не поскупились.

Да вот только всё зря — эта гадость не была способна заблокировать мои молнии. При желании я бы без труда сумел бы за несколько минут очистить большую часть организма от этой дряни, ощущающейся как склизкий клей, закупоривший сосуды… Вот только я не буду мухлевать. К чему мне это? Среди всех нескольких тысяч присутствующих на данном мероприятии аристократов не найдется никого, с кем мне было бы опасно скрестить клинки! Ну, если не считать Ильхара — но что-то я сомневаюсь, что мне придется сегодня биться с сорсом…