Н.П. Огарев провозглашает освободительное движение «святым народным делом», а его противников - врагами Бога[102]. Так, соотнесение христианских образов с насущными социально-политическими проблемами постепенно становится распространенным приемом революционной агитации. Например, Н.В. Шелгунов в прокламации «Русским солдатам от их доброжелателей поклон» также сравнивает подавление польского национально-освободительного движения с историей Авеля и Каина[103].
Неотъемлемой составляющей прокламаций А.И. Герцена и Н.П. Огарева к российской армии было развенчивание образа «доброго царя», защитника народных интересов. Например, в воззвании Н.П. Огарева «Что надо делать войску?» утверждается: «...царь приказывает послать солдат против народа со штыком и саблей, с пулей да картечью, проливать кровь отцов и братьев, матерей и сестер!»[104].
Одной из главных целей распространения прокламаций демократы также ставили политическое просвещение солдат. Они стремились показать их место в социальной иерархии российского общества, общее в благосостоянии и правовом положении солдата и крестьянина, единство целей в борьбе за освобождение: «Солдаты должны помнить, что они взяты на службу насильно из помещичьих или из казенных крестьян, что их отцы и братья и теперь или помещичьи, или казенные, что и тем и другим нужна земля и воля»[105].
Публикации «Колокола» в поддержку национального движения в Польше
Многие наблюдения и выводы мыслителей по военной тематике получили новое актуальное звучание с началом национально-освободительного восстания в Польше. Находясь в эмиграции, вне царской цензуры, на страницах печати А.И. Герцен и Н.П. Огарев регулярно обращались к польскому вопросу, разбирая действия инсургентов, настроения российской общественности. Полагая, что борьба поляков проложит путь к крестьянской революции в России, вольнодумцы горячо поддержали повстанцев на страницах своих изданий и агитационных материалов. Успех или поражение освободительной борьбы во многом зависели от того, как проявит себя российская армия, которой предстояло быть главной силой в подавлении восстания. По этой причине важнейшей задачей деятельности А.И. Герцена и Н.П. Огарева становится пропаганда в военной среде, разъяснение солдатам, что подавление польского восстания не имеет ничего общего с подлинными интересами России: «Не ради России и ее пользы, а ради генеральской наживы вы бьете соседние племена»[106].
Таким образом, Крымская кампания и события польского восстания 1863 г. послужили заметному росту интереса А.И. Герцена и Н.П. Огарева к российской армии как потенциальному участнику освободительной борьбы. Военные стали рассматриваться заметной социальной силой в народном сопротивлении. В общественно-политической публицистике того времени А.И. Герцен и Н.П. Огарев постоянно указывали на армию как на носителя протестных настроений, а впоследствии - активного участника борьбы против самодержавия: «Мы с такой теплой надеждой смотрим на молодое поколение военных»[107];
Дмитрий Иванович Писарев
«во главе движения русского становятся офицеры, они рвутся к деятельности: им стала невыносима польская кровь на их мундирах, кровь русского крестьянина их жжет»[108]; «ближайшее будущее России ни от кого столько не зависит, как от офицеров и от их союза с солдатами»[109]. А.И. Герцен и Н.П. Огарев предвосхитили оппозиционный потенциал армии, заложили в отечественной революционно-демократической мысли убеждение о ключевой роли военных в борьбе против царского правительства.
Наряду с проблемой участия армии в будущей революции, внимание А.И. Герцена и Н.П. Огарева привлекали вопросы национальной обороны, положения профессиональных военных в системе общественных отношений. Нередко в своих публицистических работах они обращались к состоянию императорского войска, способности военных решать задачи, выдвигаемые политической властью. Царская армия рассматривалась как устаревший социальный институт, основанный на тотальном подчинении нижних чинов начальству: «Какое варварское и безжалостное устройство военной службы в России, с ее чудовищным сроком! Личность человека у нас везде принесена на жертву без малейшей пощады, без всякого воз-награждения»[110]. Ее назначение демократы видели в защите интересов высших слоев общества: территориальных захватах и подавлении народных протестов. Схожие мысли принадлежат многим последователям А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Д.И. Писарев называл армию в России «орудием» правительства, существующим за счет «уродства и забивания несколько тысяч молодых, сильных, способных людей»[111]. П.А. Мартьянов писал: «Рекрутчина - жертвоприношение со стороны народа государству, насильственное требуемое и потребляемое в страшной пропорции»[112].В одном из писем, отправленных в редакцию «Колокола», говорилось: «Сокращение и действительное изменение рекрутской повинности - народ вместе с освобождением сказал бы спасибо»[113]. Так, в отечественной демократической мысли оформляется точка зрения о несоответствии российского воинского уклада идеалам справедливого общественного строя: «Мундир вообще вещь превредная, он отделяет человека от других»[114].
Ярким примером «варварского и безжалостного устройства» армии для А.И. Герцена и Н.П. Огарева были военные поселения. В публицистике они называли их «ужасной историей»[115], «трагической запутанностью»[116]. В частности, А.И. Герцен, рассуждая о протестных настроениях в российской армии, приводил в пример восстание военных поселений Старой Руссы. Разбирая данное событие, он отмечал недовольство офицеров и солдат мерами правительства, а также большие возможности боевого союза войска и крестьян в борьбе против самодержавия[117].
Демократы видели нечто общее в положении армии и православной церкви в государственной системе царской России. Так, А.И. Герцен отмечал, что в руках правительства стали орудиями военный и священник, которых объединяет общий принцип: «Повинуйся властям и стреляй в твоего ближнего». «Церковь примирилась с солдатом» в утверждении убийств как «священной цели», - заключает мыслитель[118]. В дальнейшем российские радикалы обвиняли церковно-охранительную идеологию именно в одобрении войны как средства решения межнациональных и межконфессиональных проблем.
Неприятие устройства армии, казарменных нравов отразилось на отношении А.И. Герцена к желанному образу борца за свободу. Например, он высоко ценил лидера итальянских повстанцев Дж. Гарибальди. Обращаясь к его биографии, А.И. Герцен заявлял, что успешный революционер не должен быть тесно связан с военной средой, быть на службе у правительства. Он особенно подчеркивал слова Дж. Гарибальди: «Я не солдат... и не люблю солдатского ремесла. Я работник, происхожу от работников и горжусь этим»[119].
