Среди пропагандистских материалов «Народной воли» обнаруживаются прокламации, адресованные исключительно военной аудитории. В воззвании «Исполнительный комитет офицерам русской армии» 1881 г. обосновывалась решающая роль армии в революции. В случае народного выступления она может оставаться орудием правительства либо встать на сторону восставших, ее нейтралитет невозможен. Обращаясь к офицерам, авторы прокламации обличали пороки существующей политической системы и общественно-экономические порядки (тиранический характер императорской власти, государственный строй, «построенный на ограблении народа, на всеобщем невежестве и рабстве»), указывали на массовое недовольство и сопротивление, которое готовы оказать угнетателям крестьянство и военные. В итоге офицерство ставилось перед жесткой нравственной дилеммой: «Офицеры русской армии, скоро наступит решительный час. Пред вами только два пути: вы можете стать освободителями своего народа или же его палачами. Кто не за нас, тот против нас!»[404]. Напечатанная тиражом в 600 экземпляров прокламация распространялась в Центральной России, но достигала и периферийных гарнизонов[405].

Офицерам была адресована прокламация «Товарищам по оружию». В ней отразились тяжелые впечатления начала правления Александра III - на страну снова «легла тяжелая рука деспотизма». Автор утверждает, что новый император видит в офицерстве лишь «касту воинов, услужливо предлагающих свою руку и шпагу для порабощения своего народа»[406]. Звучит призыв к неповиновению и готовности выступить за народное дело. Воззвание так и не было напечатано, рукописная версия, найденная у лейтенанта А.В. Буцевича, фигурировала в материалах «Процесса 17-ти».

В 1881 г. «Народная воля» переживала кризис, вызванный арестами многих руководителей и видных членов организации, в том числе офицеров Н.Е. Суханова и А.П. Штромберга. Центральной фигурой в Исполнительном комитете стала В.Н. Фигнер. Значение же военной организации в этих условиях возрастало. Одной из главных целей деятельности «Народной воли» признавалось распространение действия Центральной военной группы на все войска, расположенные в Европейской России[407]. В столицах и на окраинах страны возникло несколько революционных кружков военных. Большой вклад в формирование сети народовольческих групп внес подполковник М.Ю. Ашенбреннер, налаживавший связи между демократически настроенными военными в разных городах. Один из первых историков революционного движения В.Я. Богучарский отмечал деятельность в Тифлисе среди местных офицеров А.П. Прибылевой-Корбы, которая создала тайный кружок, первоначально объединивший девять офицеров. Подобные объединения военных существовали в Одессе и Николаеве, попытки их создания в Киеве и Харькове не имели успеха[408].

Военно-революционная организация осталась яркой страницей революционной борьбы 1870-1880-х гг., но не сыграла той роли, которую отводили ей руководители движения. О причинах ее заката размышляли как участники тех событий, так и историки народничества. Пользовавшаяся значительной автономией и имевшая особые задачи, военная организация все же оставалась лишь «филиалом» «Народной воли» и ее деятельность была немыслима вне связи и руководства со стороны основной организации. Поэтому кризис центра неминуемо означал кризис периферийных звеньев. По меньшей мере спорной выглядела концепция чисто офицерской организации. Искусственно изолированная от солдат она вырождалась в лишенный перспективы корпоративный заговор. Разобщенность офицерского движения с солдатской массой имела закономерные социокультурные основания. Представители офицерства, будучи в абсолютном большинстве выходцами из привилегированных слоев общества и пользуясь определенным достатком, не чувствовали себя угнетенными и не всегда воспринимали социальный пафос народнической идеологии. Ф.И. Завалишин вспоминал, что первоначально выступление А.И. Желябова не произвело большого эффекта, так как «с материальной стороны я был обставлен хорошо, а своего рабства я не ощущал»[409]. Наконец, для многих демократически настроенных офицеров, воспитанных на идеалах декабристов, политический террор не был приемлемым средством борьбы за преобразования. Так, деятельность А.П. Прибылевой-Корбы и поручика А.П. Антонова среди офицеров на Кавказе встретила скептическое отношение военных к целесообразности политического террора[410]. Э.А. Серебряков, вспоминая одну из первых встреч офицеров с А.И. Желябовым, отметил: «Слова “мы, террористы-революционеры” заставили всех вздрогнуть»[411].

Развитие освободительного движения в России показало, что революционные группы и организации неизменно находили единомышленников в военной среде. Вместе с тем их численность и влияние в армии традиционного типа, какой являлась императорская армия, не могли быть значительными.

Солдатская масса в силу своей инертности была малоинтересна революционерам-заговорщикам. Настроения представителей офицерства, их склонность к оппозиционности и критике властей лишь отражали подъемы и спады интенсивности политической жизни общества. Заговорщическим группам различного толка по силам было проникновение в военную среду, но никак не овладение ею. Изменить это положение оказалось возможным лишь в условиях социальных сдвигов начала XX в.

Вооруженные силы России имперского периода, будучи государственным институтом абсолютной монархии, не могли выступать самостоятельным участником политической жизни страны. Вмешательство в политический процесс дореформенной эпохи военных, по преимуществу представителей военной элиты - генералитета и гвардии, определялось местом дворянства в социальной иерархии Российской империи. Даже движение декабристов по форме мало отличалось от дворянских конфиденций XVIII века. Новый исторический этап - эпоха Великих реформ - предопределил развитие политической активности представителей самых разных социальных слоев и групп - крестьян и рабочих, буржуазии, интеллигенции. Среди них готовы были проявить себя и военные, в том числе в рядах наиболее радикальных течений, выступавших за общественное переустройство.

Крымская война и ее несчастный исход в известном смысле послужили поворотным пунктом в истории страны. В 1856 г. глава Третьего отделения А.Ф. Орлов сообщал: «Нельзя умолчать, что война чрезвычайно тягостна для России: рекрутские наборы, ополчение, остановившаяся торговля умножают нужды и бедность. И хотя русские готовы переносить и дальнейшие бедствия, но если бы правительство, сохраняя твердость и свое достоинство, достигло мира на условиях честных, то это было бы общею радостью в империи»[412]. Граф Орлов, действительно, имел основания для беспокойства. Данные Третьего отделения в 1855-1856 гг. отразили волнения рекрутов в ряде губерний[413]. Однако даже завершение войны не означало разрешения стоявших перед страной проблем. Были отмечены случаи, когда солдаты, возвратившиеся домой после окончания кампании, часто отказывались платить подати, выступали против власти помещиков[414]. По меткому определению историка российской армии Л.Г. Бескровного, большим потрясением для народа стал «переход от героической борьбы за Севастополь, за которой следила вся страна, к крепостнической действительности»[415].