На столе лежала записка, написанная рукой соседа:

«Звонила твоя жена. Сказала, что приехать не может, потому что заболел ребенок. Если можешь, сам поезжай домой. Я ушел в село в гости. Обойдешься как-нибудь без меня, вернусь завтра вечером».

Матэ, не раздеваясь, лег на кровать. Долго лежал так, потом встал, посмотрел, нет ли чего в шкафу, снова лег. Было страшно оттого, что остался один.

«Ничего, только бы капитан не приснился мне». Чтобы как-то отвлечься от мысли о капитане, он попытался представить себе Магду. На миг он увидел ее, когда она с улыбкой на лице высунулась из окна отдела социального обеспечения, в котором раньше работала. Потом она предстала перед ним уставшей, облокотившейся на стол, затем он увидел ее в снегу, она стояла у саней в своем пальто.

В первый раз Магда приехала к Матэ после трех недель его пребывания на посту секретаря райкома. Матэ и сейчас помнит, как она сидела одна в холодной комнате.

— У нас совсем мало денег, но что я могу сделать, — сказала она. — С тех пор, как тебя назначили секретарем, ты стал получать меньше простого шахтера, а жить приходится на два дома.

На топливном складе они купили дров и угля, но привезти все это домой Матэ хотел с наступлением темноты.

— Ты прав, — согласилась с мужем Магда. — Нехорошо, если люди увидят, как секретарь райкома сам тащит на себе санки с топливом.

Он только один раз останавливался, чтобы немного передохнуть, когда вез дрова и уголь. Бросив на притоптанный снег веревку, за которую тащил санки, Матэ со злостью произнес:

— Я, шахтер, чем занимаюсь!

Магда приободрила мужа взглядом...

Так и не раздеваясь, Матэ в ту ночь уснул, не погасив света.

На следующее утро Иштван Кун ненадолго пришел в сознание. Лицо его было белое-белое. За ночь ему сделали две операции, вторая закончилась перед самым рассветом. Врачи пока ни на что не надеялись и никаких обещаний не давали. Следователь пытался поговорить с пострадавшим, но этот разговор не дал желаемых результатов.

— Кто на вас напал? Председатель сельсовета? — спросил следователь, склонившись к раненому.

— Я видел только чью-то тень, — с трудом проговорил Иштван Кун.

— А не припомните, чья это была тень?

Иштван Кун обессиленно покачал головой. Лицо его покрылось крупными каплями пота. Дежурный врач предложил следователю оставить больного в покое.

Утром Матэ проснулся с сильной головной болью. Он долго умывался холодной водой, пока ему не стало несколько легче.

Вскоре в дверь постучал водитель «шкоды».

— Вас просили срочно приехать в райком, там кто-то приехал из области.

— Кто именно?

— Какая-то женщина. Фамилии ее я не запомнил, знаю только, что она из отдела кадров.

— Где она?

— Сидит в машине.

Подойдя к машине, Матэ увидел серьезное лицо сидевшей в ней женщины и сразу же узнал Лукачне из отдела кадров. Не знал только, зачем он ей понадобился, да еще в воскресенье. Женщина сидела неестественно прямо, хотя сидеть в этой машине было не ахти как удобно. Пожилой ее назвать было нельзя, и лет пятнадцать назад она была еще красивой, но тяжелая жизнь с мужем-алкоголиком да болезнь желудка, которой она страдала вот уже сколько лет, не прошли для нее даром: от красоты ничего не осталось.

— Бензина много в баке? — спросила женщина.

— До границы области хватит, — ответил шофер.

Несколько километров ехали молча, и Матэ был рад этому. События прошлого дня и внезапная встреча с капитаном настолько вывели его из привычного состояния, что он был готов к любой неожиданности.

К северу от города шоссе запетляло между скалистыми холмами. На одном из крытых поворотов остановились. Лукачне и Матэ вышли из машины, чтобы водитель не мог слышать их разговор. У опушки хвойного леса стоял старинный заброшенный замок, в задней части которого жила прислуга, обслуживавшая раньше жившего в замке барона. Напротив желтого замка находилась небольшая мелочная лавочка, которую, казалось, для того и поставили у поворота шоссе, чтобы в нее когда-нибудь врезался подвыпивший шофер на грузовике.

Лукачне остановилась перед лавочкой, закрытой на замок, который висел на большой металлической скобе.

— Вы в хороших отношениях с товарищем Патани, не так ли? — спросила она.

— С секретарем обкома?

— Да.

Матэ кивнул и сказал:

— Я ему многим обязан.

— Вчера вечером он арестован.

Матэ застыл от неожиданности. Он уставился на лес, словно ожидая, что из него своей тяжелой походкой, опираясь на трость, выйдет секретарь обкома и, внимательно оглядев местность через очки в металлической оправе, подойдет к Матэ и скажет ему: «Да проснитесь же вы наконец. И так здесь весь день проспали!»

— Что он сделал? — спросил Матэ после долгого молчания.

— В восьмом часу вечера его забрали в полицию. Больше я ничего не знаю. Я затем и приехала сюда, чтобы сообщить вам об этом. Знаю, он вас очень уважал.

Матэ стало как-то не по себе.

— Но что же произошло? Почему с ним так поступили?

— Я больше ничего не знаю. Новый секретарь обкома приедет завтра.

— Кто он такой?

— Вам он наверняка известен. Он работал в центральном аппарате. Фамилия его Тако.

Оба молча пошли к машине. Лукачне сказала все, что могла сказать, и теперь, освободившись от страшной тайны, казалась беспомощной. Она ждала, что Матэ приободрит ее или объяснит что-то, но тот молчал, погруженный в собственные мысли.

Он не знал, что ждет его, к чему он должен готовиться, но был уверен в одном: что бы ни случилось, он не обратится за помощью к Тако, даже если ему уготована участь Патани.

Через неделю Тако вызвал Матэ к себе. Когда Матэ вошел в кабинет секретаря, Тако вышел из-за стола и сделал несколько шагов навстречу.

— Мы уже знакомы, не так ли? — сказал он и протянул Матэ руку.

— Да, конечно.

— Я слышал о вашем плане строительства консервного завода.

— Для района это было бы очень важно, — заметил Матэ.

— Идея хорошая. Я ее поддерживаю.

Разговор был недолгим. Тако выглядел хорошо, казался спокойным и уравновешенным. От его прежней растерянности не осталось и следа. По его словам и манере держаться чувствовалось, что он думает строить свои отношения с людьми совершенно по-новому. Однако Матэ держался настороженно, почти отчужденно. Он никак не мог избавиться от мысли, что сейчас в кабинете нет Патани, который, разговаривая, обычно прохаживался взад-вперед по кабинету, облицованному деревом, останавливаясь перед гипсовой скульптурой красноармейца, поднимающегося в атаку. Тако ни словом не обмолвился о своем предшественнике. Так они и расстались: Тако — довольный собой, Матэ, напротив, — расстроенный и недовольный.

— Вы уже довольно давно работаете в этом районе, — словно между прочим произнес Тако в последнюю минуту. — Надеюсь, вы приобрели здесь хороший опыт. Именно поэтому нас интересует ваш район, организация политической работы в нем, ваше мнение о людях. Откровенный, смелый разговор об этом оказал бы новому руководству большую помощь. Перед нами стоят важные задачи, для решения которых нужно основательно изучить людей...

В тот же день вечером к Матэ нежданно-негаданно приехал Крюгер, который на сей раз, вопреки обыкновению, не скрывал беспокойства. Он похудел, как-то вытянулся, лицо бледное, словно он не выспался.

Увидев друга, Матэ понял, что с ним, видимо, что-то произошло: уж очень он изменился.

Магда на кухне жарила сало. Запах проникал в комнату, очень хотелось есть. Крюгер и Матэ сели к столу. Крюгер снял с себя китель, посапывая, снова уселся на стул, но к стакану с вином не притронулся.

— Сердце что-то барахлит, — объяснил он Матэ, положив руку себе на грудь.

«Может, настроение лучше станет, — подумал он. С Крюгером они дружили давно, им было что вспомнить. — Прошло ровно пять лет с тех пор, как мы без гроша в кармане начали новую жизнь. Всего пять лет, а кажется — сто! Если бы мы и внешне так же изменились, как изменилась сама жизнь, то просто бы не узнали друг друга».