— Матэ, а я ведь женился. — Голос Крюгера вывел Матэ из задумчивости.

— Что ты сказал? — удивился Матэ.

— Я женился, говорю.

— Когда?

— Месяц назад.

Когда смысл слов, сказанных Крюгером, дошел до Матэ, он рассмеялся:

— Значит, все же женился?.. Написал, приехали бы на свадьбу.

— Никому я не писал, женился, и все. За неделю все оформил.

— За неделю? — удивился Матэ.

— Такие вещи делают быстро или вообще не делают, — пошутил Крюгер.

— А когда ты успел поухаживать?

— Ухаживание продолжалось чуть больше недели.

— Быстро же ты!

— Быстро. — Крюгер потянулся за стаканом.

Матэ задумчиво разглядывал друга, потом сказал:

— А ты что-то не весел... Я знаю твою жертву?

— Не знаешь. Она из Будапешта.

— Вон как... — понимающе кивнул Матэ.

Крюгеру казалось, что он до сих пор все еще не пришел в себя. Он вспомнил, как стоял перед зданием загса, поджидая свидетелей, и никак не мог сообразить, не будет ли это самой большой ошибкой в жизни. Это странное чувство появилось оттого, что рядом с ним находится женщина, а это для него было делом не совсем привычным.

— Магда! — крикнул он в кухню. — Что ты скажешь, Крюгер женился!

В дверях, теребя передник, появилась Магда. Бросила взгляд на мужчин, покраснела, вспомнив, как за ней начал ухаживать Матэ, а Крюгер, ничего не говоря, сопровождал своего друга, и она не знала, чьи же ухаживания принимать, Матэ или Крюгера.

— Как зовут твою жену? — спросила Магда, садясь между мужчинами.

— Штефи. Штефания.

— Красивое имя! — воскликнула Магда. — Сколько ей лет?

— Двадцать три.

Матэ в уме быстро подсчитал, что жена Крюгера на десять лет моложе мужа. А Крюгер сидел и думал, что больше ничего не скажет им о своей жене, о том, где она сейчас...

— Квартира у вас есть?

— Получили в новом доме в Буде, двухкомнатную, — ответил Крюгер. — Никак не обставим ее мебелью. На прошлой неделе привезли кое-что, но вот ковра еще нет. Ну ничего, до получки доживем и без ковра.

— А почему ты не привез с собой жену? — спросил Матэ. — Мы бы познакомились с ней.

Крюгер помолчал, а потом сказал:

— Она не могла приехать.

Магда вышла на кухню. Загрустив, остановилась у плиты. Отчего она вдруг так затосковала: то ли оттого, что у них самих нет ни мебели, ни ковра, то ли оттого, что женился Крюгер.

Матэ встал, пересел к Крюгеру на диван и обнял его:

— Красивая у тебя жена?

Крюгер молча кивнул.

— Чем она сейчас занимается без тебя? — поинтересовался Матэ.

— В больнице она лежит, аборт делает, — помолчав, объяснил Крюгер.

— Неужели вы не хотите ребенка?

— Сейчас нет.

Матэ замолчал, а сам думал: «В конце концов, какое мне до этого дело?» Заметил, что Крюгеру неприятно разговаривать об этом. Хотелось посмотреть хотя бы на свадебную фотографию, на которой были изображены Крюгер вместе со своей Штефанией, стоящие на ступеньках загса, но, похоже, Крюгер не захватил ее с собой, иначе он обязательно показал бы фотографию Матэ.

Перед ужином Матэ сходил в корчму и принес оттуда черный кофе в кружке.

— Какой кофе мы раньше пили: три литра солода, полкило хлеба — и кофе готов. И еще как рады были! — сказал он, вернувшись домой и вешая пальто на крючок.

Матэ был рад приезду Крюгера, но с горечью отмечал, что им чего-то не хватает: не клеится разговор, да и только.

Вечер тянулся медленно. Крюгер не говорил о цели своего приезда, а Матэ ни обмолвился об аресте секретаря обкома. Перед сном, когда Магда вышла на кухню, чтобы переодеться, Матэ сказал Крюгеру:

— Жаль, что не написал раньше, а то бы мы приехали к тебе на свадьбу.

Крюгер молча кивнул головой и лег спать. Он долго не мог уснуть, лежал безразличный ко всему, словно все его чувства остались в больнице, у кровати Штефании. Он думал о том, что ему трудно объяснить Матэ, как он женился. Перед глазами возникло напудренное лицо Штефи, и ему вдруг стало ясно, что все началось в то странное долгое воскресенье, когда Крюгеру казалось, что утро так никогда и не кончится. Но полдень все же наступил, подошло время обеда, они со Штефанией обедали вместе...

Из корчмы Штефи повела Крюгера в поселок строителей. Увидев Штефанию под руку с мужчиной, когда она шла между бараками по засыпанной шлаком дорожке, сторож сокрушенно покачал головой: «За это я никакой ответственности не несу, барышня работает в управлении, так что пусть она и отвечает за своего гостя».

В поселке было безлюдно, только у двери одного дома стоял мужчина, видимо не зная, чем заняться, а во дворе другого дома кто-то стирал белье.

Подойдя к бараку, где размещалась канцелярия, Штефи вынула из сумочки ключ. Открыв замок, она ввела Крюгера в комнату общежития. Здесь стояло четыре койки. В нос ударил запах одежды и дешевого мыла, лежавшего на полочке, прибитой над тазом для умывания.

— Вот здесь и живем мы, недотроги, — сказала Штефи. — Не бойся, сейчас никого нет. Девчата вчера разъехались кто куда.

Она заперла дверь изнутри.

— Зачем это?

— Ты не будешь плохо думать обо мне после этого?.. — тихо спросила Штефи у Крюгера.

Матэ в тот вечер никак не мог заснуть. Он отодвинулся как можно дальше от Магды и, положив под голову руку, лежал и думал, глядя в темноту. Пять лет прошло с того дня, а он все не может забыть его.

«Ровно пять лет, — думал Матэ. — А мы даже и слова не сказали о нем».

Всего несколько дней назад фронт передвинулся дальше на запад. Как-то утром, выглянув в окно и не увидев ничего такого, что напоминало бы о войне, мать сказала Матэ:

— Теперь ты можешь отправиться за сестренками.

Крюгер поджидал Матэ на углу. Пообедав у родственников, они пошли обратно домой. Одна сестренка была еще совсем маленькой, и ее пришлось нести на руках. Другая уже ходила в первый класс. Шли по каменистой дороге. День был дождливый, хмурый. По ночам со стороны Балатона доносился гул артиллерийской канонады. Чтобы не встретиться по дороге с немецкими пленными, прятались в кустах. До шахтерского поселка было уже рукой подать, как вдруг перед самым спуском в долину, словно из-под земли, появился советский офицер верхом на лошади.

Офицер ехал прямо на них, и они не успели спрятаться от него. На голове у офицера была каракулевая кубанка, на боку шашка в ножнах с красивой резьбой. Спину лошади покрывала вышитая попона, намокшие концы которой болтались. Темная длинная грива закрывала шею животного.

Офицер загородил дорогу. Вид у него был строгий, но, если бы Матэ внимательно посмотрел русскому офицеру в глаза, он заметил бы в них жалость. Сестренки расплакались от страха. Офицер вдруг откинул полу шинели и полез в карман.

Матэ побледнел. «Сейчас он выхватит пистолет!» — мелькнуло у него в голове. Но офицер вынул из кармана две помятые бумажки, каждая по двадцать пенгё, и, посмотрев на них, словно стараясь отгадать, что, собственно, на них сейчас можно купить, протянул деньги сестренке, которую нес на руках Матэ.

— Купите себе чего-нибудь поесть, — сказал он. Выражение его лица оставалось все таким же строгим...

Матэ нес на руках младшую сестренку. Старшую Крюгер держал за руку. Они стояли как вкопанные, слушая цокот копыт удалявшейся лошади. Офицер был совсем далеко, когда они наконец пошли дальше. Те сорок пенгё Матэ и Крюгер по-братски поделили между собой.

— Крюгер, помнишь того русского офицера? — шепотом спросил Матэ.

Но Крюгер ничего не ответил, наверное, спал.

Спустя две недели, когда Матэ был у реки, где жители укрепляли берег на случай, если река выйдет из берегов, ему сообщили, что Тако вызывает его к себе.

Приехав в райком, Матэ по телефону связался с Тако и сказал ему:

— Дожди у нас льют не переставая. Уровень воды в реке поднимается с каждым часом. Есть опасность наводнения. Сейчас люди укрепляют берег, и будет лучше, если я останусь вместе с ними.