Внимательно слушая секретаря, Тако в то же время никак не мог избавиться от мысли о жене. Молодая и красивая, как никогда раньше, стояла она у него перед глазами. Тако казалось, что он чувствует запах ее тела, когда утром, небрежно накинув на себя цветастый халатик, она подает ему чай. «Нужно все же было отказаться от этой поездки, а жене сказать, что еду, а вечером как снег на голову неожиданно заявиться домой и лично убедиться в ее верности или неверности».

Матэ сначала хотел спросить у Тако, неужели он не слышал объявления по радио о том, что его ждут, но потом решил, что делать этого не стоит.

До полудня Матэ не снимал с ноги компресса. Но, закрывая глаза, он видел перед собой не Магду, а Флору, которая чуть слышно сказала ему: «Ты не был у меня целый год». Ее печальные глаза смотрели куда-то в пустоту, словно она никак не могла понять, что, кроме нее, на свете есть другие женщины и их можно любить.

В последний раз Матэ встречался с Флорой осенью, когда на несколько дней приезжал в поселок из партшколы, в которой учился. Он увидел Флору на центральной площади перед кафе. Она показалась ему похожей на приезжую, которая после долгого пути бесцельно бродит по незнакомому городу. Цветные зонтики, стоявшие над столиками, выставленными прямо на улицу, еще не убрали, и площадь выглядела по-летнему нарядной. Матэ и Флора удивленно уставились друг на друга. Флора первая подошла к Матэ.

— Не бойся, мне от тебя ничего не нужно. В город я приехала только затем, чтобы купить темное платье. Поверь мне, я ничего от тебя не хочу, — тихо проговорила она.

В столовой Матэ обедал за столиком вместе с Тако. Размешивая ложкой суп в тарелке, Матэ ломал голову над тем, как бы ему выкроить несколько свободных минут да сбегать к дому торговца апельсинами, чтобы хоть мельком увидеть Магду, которая сейчас, наверное, сидит на кушетке в узкой боковой комнатке с окном, закрытым шторой. Рядом стоит уже собранный чемодан, а она сидит и пытается представить, что с ней теперь будет.

Съев суп, Тако положил ложку возле тарелки и сказал, обращаясь к Матэ:

— Вот теперь я вас вспомнил.

— Два года назад вам передали мою автобиографию и заявление с просьбой послать меня на учебу, — объяснил Матэ.

— Два года назад? — удивился Тако и покачал головой. — Если я не ошибаюсь, вы совсем недавно окончили годичную партшколу.

— Да, окончил.

Матэ хотел быть любезным и ответить Тако, как и подобает в таких случаях, но нужные слова не шли в голову, и он молчал, медленно двигая пустую тарелку.

— Я хорошо помню вашу автобиографию, — заметил Тако. — Написана она была несколько необычно. Мы о ней долго говорили в отделе.

Из кухни в этот момент в столовую вырвалось целое облако пара. Матэ, следя за ним глазами, тихо сказал:

— Я тогда еще подумал, что вы мою автобиографию по дороге в Будапешт разорвете на куски и выбросите из окна.

Тако удивленно уставился на него и спросил:

— А почему я должен ее разорвать и выбросить? Почему вы так вдруг могли подумать обо мне?!

— Сам не знаю почему, но подумал.

— Подумали... — покачал головой Тако. — Я вижу, вы и в жизни такой же, как в автобиографии пишете...

— Не знаю, какой я, — заметил Матэ. — Со стороны всегда виднее.

На первый взгляд замечание Матэ могло показаться несколько циничным, хотя сказано оно было просто и скромно. Тако хотел что-то ответить Матэ, но в этот момент официант принес жареное мясо с картошкой, и он начал есть, так ничего и не сказав.

После обеда Тако поднялся еще раз в кабинет секретаря райкома, а Матэ позвонил тем временем в рабочую дружину. Ему сказали, что с охраной все в порядке. Матэ пошел вниз к воротам, думая, что сам виноват в том, что Тако так сух и официален с ним. Вместо того чтобы говорить о работе, о товарищах, о письмах, которые приходят от крестьян, он молчал, словно воды в рот набрал. Молчал, а мысли в голове все крутились вокруг письма Флоры, которая хотела, чтобы их встречи возобновились в то время, как сам он уже отказался от них. Она могла бы и подождать со своим письмом денька два, ну хоть бы один.

— Может, пройдемся пешком? — Своим вопросом Тако вывел Матэ из задумчивости.

— Конечно, ведь это совсем недалеко, — согласился Матэ.

Они вышли из здания и пошли по главной улице. Миновали мрачный четырехугольник института, прошли мимо приземистых зданий металлических мастерских и множества маленьких двориков, из которых аппетитно пахло хлебом. На перекрестке стоял многоэтажный дом. Большинство домов были одноэтажными, со следами пуль и осколков на стенах, на которых проступали через известку или краску военные указатели. Жалюзи на окнах всех домов были спущены, отчего казалось, что все вокруг замерло. От этого становилось как-то не по себе.

— Что у вас с ногой? — поинтересовался Тако.

— А, ничего особенного.

— Вы сильно хромаете.

— Ударили, — коротко ответил Матэ и покраснел.

— Ударили? Кто!

Матэ не знал, как лучше объяснить, его даже в жар бросило.

— Ничего серьезного, — наконец проговорил он. — Я вчера играл в футбол.

— Вы играете в футбол? — удивился Тако. — В первый раз слышу об этом.

— Это в порядке исключения, — засмущался Матэ.

Тако внимательно оглядел крепкую, чуть угловатую фигуру Матэ. Глядя на него, можно было подумать, что он скорее склонен к неторопливым прогулкам в лесу, чем к игре в футбол. Тако не разбирался в спорте, да и не интересовался им. И только планерный спорт, который нравился ему, мог несколько заинтересовать его. «Странные вещи происходят здесь, — подумал он. — Работник райкома как мальчишка гоняет по полю мячик».

— Несколько лет подряд я был игроком-любителем в одной команде, — начал объяснять Матэ. — Не раз приходилось выступать даже за сборную. Более того, в тысяча девятьсот сорок втором году мной заинтересовался один профессиональный тренер, но управляющий шахтой не отпустил меня. Вот уже два года, как я бросил играть, но вчера ко мне домой пришел мой старый тренер и сказал, что ребята прислали его за мной: мол, левый крайний заболел, а без него команда не команда, а матч у них ответственный. Отказаться не мог. Когда я подумал о том, что мне снова придется играть, у меня даже мороз по коже пошел.

— Ну, вы хоть победили?

— Сыграли вничью, но для команды и это очень важно.

— А сколько вам лет? — немного насмешливо спросил Тако.

— Я еще свободно мог бы играть в футбол, рано бросил.

— А с какого времени вы работаете в парткоме?

— Немногим более полугода.

Тако удивленно посмотрел на Матэ. Взгляды их встретились.

— Представить себе не могу партийного работника, который гоняет мячик по полю! Смех да и только!..

Матэ молчал.

Заметно похолодало. Подул сильный ветер. Тако поглубже нахлобучил на голову шапку.

— Неужели вы не чувствуете, что это комично звучит: партийный работник — футболист? — не унимался Тако. — Оправдать вас может только то, что вы недавно работаете в аппарате и еще не успели как следует прочувствовать, какая ответственность ложится на плечи коммуниста, работающего в партаппарате.

Матэ шел, не спуская глаз с мчавшегося по дороге грузовика, за которым вился шлейф пыли.

— Меня здесь все хорошо знают с детских лет, и я для них не только партийный работник.

— Это вам только так кажется! Нам далеко не все равно, как коммунист ведет себя на людях. Особенно в такое время! Даже если вас здесь и знают с детских лет. Все мы когда-то были детьми, а сейчас мы коммунисты, а не футболисты, для которых самое главное забить гол! Сейчас в наших руках находится ключ, с помощью которого мы можем приобщить массы людей к себе! Но только не на футбольном поле!

Матэ был неприятен этот разнос. Он шел и думал: «Значит, теперь все мои старания пошли насмарку. Нужно было соображать головой, прежде чем уступать просьбе тренера».

Проходя через ворота рабочего клуба, Тако за руку поздоровался с несколькими дружинниками, а когда шел по коридору, то раскланивался с шахтерами, стоявшими вдоль стены. Увидев Матэ, шахтеры приветливо заулыбались.