Во время перерыва тренер подошел к Матэ и сказал:

— А ну-ка покажи свою ногу!

— Ерунда, — отмахнулся Матэ.

К концу матча Магда протиснулась к самому выходу. После игры Матэ ушел с поля, опираясь на ее плечо.

— Так ведь можно ногу сломать? — спросила Магда, когда они остались вдвоем.

— Можно, конечно, — кивнул Матэ и, сильно хромая, поплелся в душевую. Смочив холодной водой носовой платок, он обмотал им поврежденное место. Бросив взгляд в зеркало, он увидел в первую очередь не свое собственное лицо, а лицо Магды с большими блестящими глазами, в которых застыло беспокойство.

Утром Магда ждала его на соседней улице. Он не сразу заметил девушку и очень удивился, когда она вдруг совершенно неожиданно вышла из старой калитки, опутанной вьющейся зеленью. Лицо ее было совершенно спокойным, как у человека, который полностью преодолел свои сомнения.

— Сегодня я сделаю так, как ты хочешь, — сказала она и, разжав кулак, показала Матэ ключ. Матэ молча погладил девушку по лицу:

— Не ходи много с больной ногой. Я поставлю тебе компресс!

«Значит, сегодня Магда уйдет от родителей», — подумал Матэ. Для него это было больше, чем победа над упрямством отца девушки. Симпатия, которую он завоевал у Магды, наполнила его сердце радостью и счастливым беспокойством об их будущем.

Матэ вспомнил низкий, с облупившейся штукатуркой домик торговца апельсинами. Довольно долго они бродили вокруг дома, потом, словно собираясь с духом, постояли в тени акации, что росла напротив. Вокруг шло строительство, и строй дряхлых деревянных домиков прерывался то тут, то там новыми пятиэтажными зданиями, которые красноречиво подчеркивали ненужность старого хлама. Дом торговца апельсинами не был огорожен забором, и дряхлые, готовые упасть ворота без забора выглядели как-то особенно убого.

Матэ и Магда проскользнули через ворота так, чтобы не привлекать любопытных взглядов соседей. Старик торговец угодливо распахнул перед ними дверь в боковую комнатушку.

— Мы люди простые, проходите, пожалуйста, — проговорил он, щуря больные глаза.

Матэ застенчиво кивнул. Старик тут же исчез, словно растворился.

Еще не было восьми, когда на столе у Матэ зазвонил телефон.

— Вы давно у себя? — раздался в трубке чуть охрипший голос партийного секретаря.

— С половины седьмого, — ответил Матэ.

— Волнуетесь?

— Спал я маловато, но не волнуюсь.

— Это ваше первое серьезное поручение по партийной линии, и вы не волнуетесь? Или вы все так хорошо подготовили, что нечего и волноваться?

— Да, мы все сделали. Разве что мелочи какие не предусмотрели. Еще вчера вечером подготовили помещение. Дружинники с полудня будут стоять на своих местах и пропускать только тех, у кого есть пригласительные билеты.

— Выходит, не хватает только самого докладчика, — веселым тоном сказал секретарь. — Он скоро приедет. Вчера вечером мне позвонили из центра и сказали, что на наш актив приедет товарищ Тако. Скорый поезд из Будапешта прибывает в четверть десятого. Я уже позвонил в гараж, чтобы вам выслали машину. Поезжайте на станцию и встретьте его, да смотрите не опоздайте к поезду!

— А как я его узнаю? — спросил Матэ.

— Наивные вопросы вы задаете! — И секретарь положил трубку.

Матэ, нахмурившись, сидел за столом с видом человека, на плечи которого взвалили невыполнимое задание. Мысленно он представил себе худую фигуру секретаря обкома в поношенном костюме. Секретаря скорее можно было принять за хорошего мастерового, чем за партийного работника. Он ходил, опираясь на самодельную палку с резиновым наконечником: пострадал во время одной аварии на трубопрокатном заводе и теперь без палки не мог сделать ни шагу. Хромота не уродовала его, напротив, внушала уважение. Матэ даже представил, как секретарь, блеснув стеклами очков, удивленно произносит свое: «Наивные вопросы вы задаете!»

Нога у Матэ все еще болела. Компресс не принес облегчения. Вздохнув, Матэ хотел идти в гараж, как снова зазвенел телефон.

— На ваше имя принесли письмо. Послать с уборщицей?

Матэ растерялся от неожиданности:

— А кто принес?

— Какая-то женщина в черном платье. Ничего не сказала, оставила письмо у швейцара, и все.

— Я сам спущусь за ним, — сказал Матэ.

Он вскрыл белый конверт, зайдя за здание гаража. Письмо было от Флоры: «На прошлой неделе я похоронила мужа. Хочу, чтобы ты зашел ко мне. Каждый вечер после семи я дома».

Матэ дважды перечитал короткое, написанное неровными буквами письмецо и выскочил на улицу: он надеялся, что Флора стоит и ждет его у ворот с тем непроницаемым выражением на лице, с каким она поджидала его в парке под цветными китайскими фонариками. Но Флоры за воротами уже не было.

Армейский газик, проехавший вместе с частями Советской Армии всю Европу, покрытый свежей краской, дожидался у ворот. Газик был-старенький, но бегал еще хорошо: недавно поставили новый мотор. Подъехав к железнодорожной станции, водитель остановился у главного входа, рядом со стареньким «фордом».

Матэ пошел разыскивать буфет. Взяв две булочки и порцию жареной рыбы, он пристроился за столиком в углу. Ему никак не верилось, что муж Флоры скончался.

Скорый поезд из Будапешта прибыл с опозданием на целый час. Матэ с официальным выражением лица стоял возле машины. Шофер, внимательно читавший до этого местную газету, убрал ее и уселся за баранку. Из зала ожидания донесся голос диктора, передававшего по радио:

— Товарища Тако на привокзальной площади ждет машина номер четыре тридцать один.

«Всего-навсего одна фраза, а я столько времени ломал голову над тем, как разыщу важного гостя», — подумал Матэ, но в глубине души он побаивался, как бы эта фраза, переданная по радио, не рассердила товарища Тако. Однако другого выхода у Матэ не было.

Прошло минут десять, но к машине никто не подходил. Медленно прогрохотал трамвай и остановился на противоположной стороне площади возле гостиницы «Локомотив». Трамвай ходил редко, и ждать его приходилось не меньше четверти часа. Вот и он скрылся за домами.

В отвратительном настроении человека, не выполнившего свой долг, Матэ вернулся в обком.

— Никто не приехал, — по телефону доложил он секретарю.

Секретарь немного помолчал, и Матэ показалось, что он улыбается.

— А вы уверены в этом? — спросил секретарь.

— Я был на станции. Поезд опоздал на целый час, — сказал Матэ.

— Зайдите-ка ко мне на минутку.

Матэ зашел в кабинет секретаря обкома и остановился на пороге. Секретарь, опираясь на свою палку, посмотрел на него поверх очков в железной оправе, однако во взгляде его не было упрека.

— Вы просто разминулись с товарищем Тако, — сказал он.

Матэ уставился на сидевшего в кабинете мужчину, стараясь вспомнить, где он его уже однажды видел. И вдруг вспомнил: в тот самый день, когда он принес Крюгеру автобиографию. А человек, вышедший тогда из зала заседаний с кожаным пальто на руке, и был Тако. Вслед за ним, раздвигая стулья, спешил Крюгер. Тако тогда даже не обратил никакого внимания на Матэ.

«Значит, товарищ Тако занимается делами нашего района и именно ему в руки попадают все мои доклады. Два года назад я не мог набраться смелости, чтобы встретиться с ним, а теперь он собственной персоной стоит передо мной. За эти два года он совершенно облысел, лишь на висках сохранились остатки волос, лицо еще больше вытянулось».

Тако поздоровался с Матэ за руку, спросил:

— У вас все готово?

— Всю неделю занимался подготовкой, — проговорил Матэ, не зная, что можно сказать еще.

Тако принадлежал к числу людей, которые больше всего ценят в работе добросовестность и порядок и требуют этого от других. Он нисколько не обиделся на Матэ за то, что тот не разыскал его на вокзале и они разминулись. В дороге Тако устал и сейчас, опустившись в кресло, закрыл глаза и слушал секретаря обкома, который рассказывал ему о соотношении сил в местной коалиции и об имеющихся в работе трудностях.