– Я понял тебя, генерал. Хорошо, пройди, вон, в сад, посиди в тени винограда, через полчаса к тебе придут два человека. Одного из них сам выберешь.

– Виноград. Послушайте, отец Афанасий. А еще мне нужен человек, купец, или несколько купцов, которые здесь выкопают несколько сотен виноградных лоз и доставят их в Крым в селение Судак. Там у меня земля куплена, хочу виноградники разбить. Нужны в основном винные сорта.

– Не близкий путь, – опять завис дедушка седобородый.

– Я оплачу все расходы. И еще я теперь хан Дербента и там много армян, могу помочь им там церковь построить большую красивую, а могу и не помогать.

– Я понял тебя, генерал-хан. Будет тебе и купец.

Сейчас с Брехтом в этом караване двое, отец с сыном, будущие его компаньоны в производстве бумаги ехали. А еще двое собирались осенью выкопать молодые кусты винограда и перевезти их в Судак дворянам Иннокентию Смоктуновскому, Леониду Брежневу и Семену Многоухому на их виноградники.

С казахами получилось интересно. Вечером Брехт опять ужинал у губернатора и там опять был Попов. Там и договорились, что Павел Семенович с двумя десятками казаков на всякий случай, мало ли, проводит Брехта с его двунадесятьюязыковым караваном до Царицына и там, за символические деньги, снабдит провизией на следующую неделю, за которую надеялись добраться до Саратова. Договорились, а потом зашел разговор про самого Попова, как он огромное количество киргиз-кайсаков во главе с ханом Букеем, который отделился от Младшего жуза, перевел через реку Урал и выделил им места для пастбища между реками Волга и Урал.

– Это ведь был последний указ императора Павла. 11 марта 1801 года император Павел I издал указ, а двенадцатого скончался скоропостижно. Вот он, – губернатор показал, достав из бюро, Брехту бумагу.

Петр Христианович прочитал: «Председательствующего в ханском совете киргиз-кайсацкой Малой орды Букея султана, сына Нурали-хана, принимаю к себе охотно, позволяю кочевать там, где пожелает и, в знак моего благоволения, назначаю медаль золотую с моим портретом, которую носить на шее на черной (мальтийской) ленте».

– А летом того же года Букей с преданными ему султанами перешел в эти степи, отделившись навсегда от Малой орды, и с того времени возникла здесь новая орда. По головам не считали, но тысяч тридцать народа. Не меньше, чем в твоем Дербенте, только ханом меня не обозвали, да и не надо мне, – попивая вино, усмехнулся Попов.

– Так я могу какого представителя их хана с собой взять, пусть присягнет новому императору, – осенило Петра Христиановича.

– Тебе ворожит кто, хан, как там – хазрат?

– Хазретлери.

– Точно. Ворожит тебе кто, хазретлери? Сейчас хан Букей со своим братом Шигаем здесь с небольшим отрядом, договариваемся о продаже им соли и покупке у них шерсти и шкур. Я завтра переговорю…

– Сегодня, Павел Семенович. Завтра в путь трогаться.

– Эх, вечер испортил. Но дело нужное, поскакал я тогда.

Так и появилось в отряде Брехта десять киргиз-кайсацков во главе с султаном Шигаем. Причем двое воинов ехало на верблюдах. Экзотика. А еще их потом можно у Брехта и в имении оставить на радость детворе. Тем более что один был верблюд, а вторая, почти белая – верблюдиха.

Москва встречала колокольным звоном. Совпало? Или на самом деле обрадовались, что хан Петер приехал? Как узнать? Еще друг Брехта, американский писатель Эрнест Хемингуэй, спросил его: «По ком звонит колокол?» Колокола звонили заполошно, не в унисон. Какофония. Но громко. Со всех сторон. Большой город Москва. Церквей, храмов, соборов много. И все звонят.

Они доехали. И даже успели на коронацию. Успеют. Сегодня только тринадцатое сентября. Завтра еще целый день, чтобы помыться. Одежду постирать, сапоги почистить. Жену привезти в Москву. Нечестно будет, если Антуанетта будет в деревне на печи сидеть, а он – весь в золоте щеголять на коронации. Да и показать злопыхателям надо, что у него самая красивая жена в империи. Опять же, возможные слухи пресечь. Вот он хазретлери со своей ханум.

Поход получился тяжелым. И это ведь всего триста человек… Вот как Наполеон сумел полумиллионную армию, если верить историкам, в Россию притащить и до Москвы довести? Насколько легче и проще был бросок Витгенштейна с пятьюдесятью гусарами на Кавказ. Все одвуконь, полевая кухня и какая-никакая дисциплина. Здесь ничего этого не было. Потеряла лошадь подкову и нужно обязательно к кузнецу заезжать, и часто ждать, пока он работу начнет: то подков нет, то гвоздей, то нож, которым копыто зачищают-подрезают, тупой. Двоих горцев пришлось оставить на излечение в Пензе и троих в Рязани. В Пензе подрались черкесы с послами от Кубинского хана. И что удивительно, дрались не толпа на толпу, а двое на двое. На кинжалах. Если на современные понятия перевести, то азербайджанцы подрались с черкесами. Дрались на кинжалах и, пока Брехт подбежал и смог это остановить, порезали обоих черкесов, не толстопузов, каких хан Кубы послал, а лучших воинов. Петр Христианович сам обработал раны и перевязал аскерчи. Порычал на них. Раны не смертельные, но отправляться с ними в дорогу, в пыль, грязь и прочую антисанитарию не нужно. Договорился с губернатором, который их встречать вышел, что абреки у него в доме поболеют недельку. Все же ворки, то есть дворяне, да еще будущие телохранители самого государя.

После этого обошел всех старших из многонационального своего воинства и предупредил, что следующих раненых сам добьет. Не поверили, один ржать начал. И Брехт ему хук правой выдал. Народ схватился за кинжалы и давай орать. И не бросился никто, даже кинжалы не вытащили. Петр Христианович потом в голове промотал по новой ситуацию. Почему не бросились? А нет единства. Все друг другу враги. Ну, и он все же хан. И он доказал в поединках, что почти самый сильный на Кавказе. Не зря боролся и стрелял. С этого дня ругани между кланами стало меньше, а если и ругались, то до поножовщины дело не доходило.

В Рязани оставили троих не из-за ранений. У них началась дизентерия или холера, а может, и просто съели чего несвежего. Пришлось определить чеченцев, а это были они, в больницу и даже провести пару дней в нескольких верстах от города: Петр Христианович боялся эпидемию в Москву притащить. Ждали, не заболеет ли еще кто-нибудь. Но бог миловал, и тронулись на третий день дальше. Может, следовало устроить сей отдых. Народ от этой гонки ежедневной и неустроенности, когда спать приходилось на земле и даже под дождем, устал. Остановились на излучине Оки, травка зеленая, погода наладилась, и хоть уже сентябрь начался, но вода терпимая, все помылись и постирались, поели заказанной Брехтом в трактире горячей стряпни. Пирогов разных, с рыбой, с курятиной, с зайчатиной.

Перед самой Москвой, в селе Софьино, на последней ночевке, Петр Христианович отправил Ваньку в Студенцы, чтобы он панику там навел и передал графине, что в парадном виде ей, без детей, естественно, нужно срочно выдвигаться в Москву.

– Ты же помнишь дом купца немецкого, что я купил. Вот туда и выезжайте. Да, вот еще что: всех коней и кобыл, что на племя отобраны, берите с собой, и обоих конюхов. Коронация пятнадцатого, значит, четырнадцатого должны быть в Москве. Пусть не мешкают. Не успеют – запорю. Всё, езжай. Сам поспеши. Отсюда верст сорок до Студенцов. Вот, карту посмотри, через какие села проезжать будешь. В Подольск не заезжай. Еще остановит какой полицейский. Время потеряешь.

Ванька ускакал на его Кареме, а Брехт стоял, смотрел вслед и думу думал. Ладно он, для себя и жены, место, где остановиться, имеет, а вот те триста человек, что за ним сюда притащились, где они будут проживать? Коронация – это не один день. Это месяц, а то и больше. И половина дворян богатых приехали, там даже в конюшнях сейчас графини и баронессы, должно быть, живут. А тут три сотни не сильно адекватных и бедных, как церковные мыши, горцев и казахов, многие себя князьями считают при этом и почти все – дворянами. Послы, опять-таки, от четырех ханств. Где их всех размещать и кто это будет делать? Он просто не потянет. Тем более Москвы толком не знает.