Робюръ бросился къ центральной рубкѣ и крикнулъ механику:

— Наддай! наддай!.. Нужно какъ можно скорѣе подняться вверхъ, чтобы уйти изъ-подъ тучи.

— Невозможно, хозяинъ!

— Отчего? Что такое сдѣлалось?

— Токи перепутаны… происходятъ перерывы.

Какъ всегда бываетъ съ электрическими аппаратами во время грозы, аккумуляторы на аэронефѣ стали дѣйствовать неправильно. Въ телеграфномъ дѣлѣ это обстоятельство представляетъ лишь болѣе или менѣе непріятное неудобство, тогда какъ въ данномъ случаѣ являлась ужасная опасность, что аэронефъ упадетъ въ море.

— Спускай!.. — крикнулъ Робюръ. — Если такъ, то нужно выйти изъ полосы электричества. Ну, ребята, скорѣе, и не падайте духомъ.

Инженеръ всталъ на свое мѣсто на палубѣ. Экипажъ тоже занялъ свои мѣста, готовясь исполнить команду хозяина.

Альбатросъ хотя уже и опустился на нѣсколько сотъ футовъ, но все еще находился въ полосѣ тучъ, окруженный частыми, почти непрерывными молніями. Каждую минуту молнія могла попасть въ него. Опускался онъ внизъ съ ужасною быстротока, точно падалъ.

Еще минута — и онъ готовъ былъ погрузиться въ морѣ, а разъ погрузившись, онъ уже никакою силой не могъ быть вытащенъ наверхъ.

Вдругъ прямо надъ нимъ появилось грозовое облако. Отъ уровня моря Альбатросъ находился не выше шестидесяти футовъ. Секунды черезъ двѣ или три волны начнутъ заливать платформу и тогда…

Но Робюръ воспользовался благопріятною минутой и кинулся въ центральную рубку. Схвативъ рычаги, онъ замкнулъ токъ, который перестало задерживать атмосферное электричество, и остановилъ паденіе. А тѣмъ временемъ поступательные винты вынесли корабль изъ области бури, и опасность такимъ образомъ миновала.

Фриколенъ принялъ холодную душь, хотя она продолжалась всего нѣсколько минутъ. Когда его втащили на палубу, онъ былъ весь промоченъ до костей. Само собою разумѣется, что больше онъ уже не кричалъ.

На другой день, 4 іюля, Альбатросъ долетѣлъ до сѣвернаго конца Каспія.

Если у плѣнныхъ баллонистовъ пропадала когда-нибудь всякая надежда на. избавленіе отъ плѣна, то ото именно въ слѣдующія затѣмъ двое сутокъ. Вѣроятно Робюръ боялся, что во время полета надъ Европой плѣнниковъ будетъ труднѣе устеречь. Впрочемъ, онъ и такъ зналъ, что они готовы на все, лишь бы убѣжать.

Въ теперешнихъ обстоятельствахъ бѣгство было бы равносильно самоубійству. Можно еще пожалуй спрыгнуть съ поѣзда, идущаго со скоростью ста километровъ въ часъ, но спрыгнуть съ воздушнаго корабля, пролетающаго въ часъ двѣсти километровъ, это, какъ хотите, значитъ идти на вѣрную смерть.

Съ такою именно скоростью несся теперь Альбатросъ. Онъ летѣлъ такимъ образомъ быстрѣе ласточки.

До сихъ поръ во все время полета черезъ Каспійское море дулъ вѣтеръ встрѣчный и дышать поэтому было легко, но вдругъ вѣтеръ перемѣнился, подулъ по пути, и дыханіе вслѣдствіе быстроты движенія сдѣлалось затруднительнымъ. На платформѣ невозможно было дышать, и плѣнные баллонисты ушли къ себѣ въ каюту. Въ каютахъ, благодаря различнымъ приспособленіямъ, атмосфера постоянно поддерживалась въ состояніи, удобномъ для дыханія.

Удивительно, какъ только выдерживалъ самъ аппаратъ подобную быстроту. Винты вертѣлись такъ шибко, что ихъ не было видно: лопасти сливались въ одинъ сплошной кругъ.

Послѣднимъ городомъ, замѣченнымъ съ аэронефа, была Астрахань, расположенная почти въ самомъ сѣверномъ углу Каспія.

«Звѣзда Пустыни» — должно быть ее прозвалъ такъ какой-нибудь восточный поэтъ — съ первостепеннаго мѣста давнымъ-давно спустилась даже не на третье-степенное, а вѣрнѣе на шестистепенное мѣсто. Теперь Астрахань довольно обыкновенный губернскій городъ съ развалившимися крѣпостными стѣнами, съ древними башнями въ центрѣ, съ мечетями мусульманъ и христіанскими храмами вперемежку и съ большимъ пятиглавымъ соборомъ. Расположенъ онъ на устьяхъ Волги, которая достигаетъ здѣсь трехъ верстъ въ ширину.

Отъ этого пункта полетъ Альбатроса представлялъ лишь увеселительную прогулку безъ малѣйшихъ опасностей.

3 іюля въ 10 часовъ утра аэронефъ принялъ опредѣленно-сѣверное направленіе и понесся надъ долиною Волги. По сторонамъ его пути лежали обширныя Донскія и Уральскія степи. Лишь кое-гдѣ виднѣлись рѣдкіе города, села и деревни. Вечеромъ того же числа Альбатросъ пролетѣлъ надъ Москвою съ ея знаменитымъ Кремлемъ. Въ какихъ-нибудь десять часовъ онъ пролетѣлъ все разстояніе между Астраханью и древней всероссійской столицей.

Отъ Москвы до Петербурга по желѣзной дорогѣ считается шестьсотъ верстъ. Пролетѣть такую дистанцію для Альбатроса было шуткой. Въ два часа утра онъ уже несся надъ берегами Невы. При свѣтѣ бѣлой сѣверной ночи съ корабля можно было окинуть взглядомъ всю богатую столицу Сѣвера.

Затѣмъ слѣдовали: Финляндскій заливъ, Балтійское море, Аландскіе острова, Швеція со Стокгольмомъ,

Норвегія съ Христіаніей. Въ десять часовъ пролетѣть такое огромное разстояніе! Нѣтъ, положительно аэронефъ Робюра былъ единственнымъ въ своемъ родѣ аппаратомъ.

Надъ знаменитымъ Ньюканрисскимъ водопадомъ въ Норвегіи Альбатросъ остановился. Вершина Густы, господствующая надъ всею прелестною мѣстностью Телемарка, явилась какъ бы гигантскою гранью, черезъ которую воздушный корабль не хотѣлъ переступать въ своемъ стремленіи на западъ.

Съ этого мѣста Альбатросъ круто повернулъ на югъ, не уменьшая своей скорости.

А что во время этого невѣроятнаго полета подѣлывалъ Фриколенъ?

Фриколенъ все время сидѣлъ у себя въ каютѣ тише воды, ниже травы и по большей части спалъ, исключая времени завтрака, обѣда и ужина. Когда же не спалъ, то бесѣдовалъ съ Франсуа Тапажемъ, которому доставляло наслажденіе потѣшаться надъ страхомъ негра.

— Что, миленькій, — говорилъ Тапажъ, — пересталъ кричать-то, пересталъ?.. Напрасно. Отчего не поупражняться маленько? За это только повисѣть заставятъ на канатѣ часочка два, но вѣдь это пустяки… При быстротѣ нашего полета это висѣніе на чистомъ воздухѣ представляетъ прекрасный случай схватить отличнѣйшій ревматизмъ. Что скажешь?

— Право, мнѣ кажется, что все это рухнетъ, — отвѣчалъ Фриколенъ.

— Можетъ статься и это, миленькій мой Фриколенчикъ. Чего на свѣтѣ не бываетъ. Впрочемъ, мы несемся такъ быстро, что даже и упасть-то пожалуй некогда. Вотъ что утѣшительно.

— Вы думаете?

— Очень даже думаю.

Впрочемъ, въ это время скорость Альбатроса нѣсколько уменьшилась. Онъ скользилъ по воздуху нѣсколько на манеръ конгревовой ракеты.

— И долго это такъ будетъ? — освѣдомлялся Фриколенъ.

— Долго ли?.. О, нѣтъ! — отвѣчалъ поваръ. — Только всю жизнь, а велика ли жизнь-то?..

— Ахъ, ахъ, ахъ! — ахалъ негръ, принимаясь за свои причитанія.

— Берегись, Фриколенушка, берегись! — вскрикивалъ тогда поваръ. — Опомнись, что ты дѣлаешь! Вѣдь этакъ тебя пожалуй опять на веревочкѣ качать начнутъ.

И Фриколенъ умолкалъ, въ утѣшеніе запихивая себѣ въ ротъ двойные куски пищи.

Тѣмъ временемъ Филь Эвансъ и дядя Прюданъ приняли важное рѣшеніе.

Они пришли къ убѣжденію, что при данныхъ условіяхъ борьба невозможна. Оставалось только дать какимъ-нибудь образомъ знать на землю о безсовѣстномъ плѣненіи президента и секретаря Вельдонскаго института.

Легко сказать: дать знать; но какъ и кому? Бросить бутылку, что ли, какъ дѣлаютъ моряки?

Но вѣдь тутъ не море, тутъ воздухъ; брошенная бутылка не выплыветъ, она останется лежать тамъ, гдѣ ее бросятъ, на нея не обратятъ на землѣ вниманія, если только она не свалится на голову какому-нибудь прохожему и не расколетъ ему черепъ.

Однако, у плѣнниковъ другого средства не было. Они уже собрались было пожертвовать одною изъ бутылокъ, какъ вдругъ дядѣ Прюдану пришла въ голову замѣчательная мысль.