— А о чем? — вздергиваю я бровь. Волнение нарастает. Мне кажется, что плохие новости еще не закончились.

— Сядь! — командует отец своим офицерским тоном, и я подчиняюсь. — Я хотел бы, чтобы вы с Николаем поскорее расписались. Я уверен, что Петя один не пропадет. Ты же слишком тепличное растение, я хочу передать тебя в сильные руки.

Набираю полные воздуха легкие. Резко выталкиваю его из себя. Сердце переходит на рваный ритм. Меня начинает трясти и хочется устроить истерику.

Почему-то в голове крутится фраза про тепличное растение. Отец хочет, чтобы Коля обо мне заботился. Поливал и рыхлил почву палочкой? Напрашиваются неприличные ассоциации.

Я не хочу замуж. При мысли о первой брачной ночи все внутри переворачивается. Я еще не готова.

Но как я могу признаться родному отцу, что не смогу сейчас лечь в постель с Колей. Мне нужно еще время, чтобы настроиться. Уверена, у меня все получится. Только не сейчас.

Громкое тиканье часов начинает бить куда-то в висок. Растираю его пальцами.

— Ты не должен думать о худшем. Ты нам нужен и с тобой ничего не случится, — вскакиваю с табурета и быстрым шагом иду в свою комнату. За спиной раздается тяжелый вздох отца.

В моей комнате брат. Сидит на полу, опершись спиной о мою кровать. Рядом с ним стоит приемник. Он перепаян каким-то хитрым образом и принимает вражеские голоса. Трансляцию еле слышно. Какие-то диссиденты с той стороны демаркационной линии на русском языке рассуждают о тоталитаризме.

— Петя, — раздраженно бросаю я, — опять ты потребляешь буржуазную пропаганду.

— Не бухти, систер, — ухмыляется юноша, — я понимаю, что все врут. Для составления правильной картины нужно быть в курсе обеих позиций.

Он поворачивается ко мне лицом и наблюдает за мной с хитрым прищуром. Невольно любуюсь братом. Красивый молодой человек. Одет в джинсы и красно-белую олимпийку. Джинсы купил сам у фарцовщиков на самостоятельно заработанные деньги.

— Ну да, потребление дезинформации очень поможет тебе составить полную картину, — иронизирую я, — в любом случае, заканчивай. Я не хочу ничего этого слышать.

— Не волнуйся, систер, я уже договорился, мне должны подогнать ленинградские стереонаушники, осталось чуть-чуть накопить.

— Опять будешь мешки таскать? — падаю в кресло и устало откидываю голову на спинку.

— Ага, завтра договорился на ночную смену на хлебном комбинате.

— Отец говорил тебе про Афганистан? — спрашиваю с закрытыми глазами.

— Угу, — подтверждает брат, — скоро ты станешь Полевой?

Зажмуриваюсь от этого вопроса. Потом открываю глаза и обвожу взглядом комнату. Все просто, без изысков. Кровать, письменный стол, кресло, платяной шкаф. Но для меня это лучшее место на свете. Если я выйду замуж, я должна буду переехать жить к Коле? Обитать в чужой квартире с чужими людьми? Зачем это все нужно?

— Нет, — упрямо выдаю я, — это не к спеху, с папой ничего не случится.

— Я думал, девушки всегда жаждут поскорее выскочить замуж за своих парней, — хмыкает Петя, — а, вообще, систер, смирись. Похоже, у отца идея фикс ускорить ваш брак. Так что учись расписываться новой фамилией.

Мысли мечутся в голове, как штормовые волны. Я должна переубедить папу. Придется быть честной. Вдох-выдох. Разворачиваюсь и иду его искать.

Отец по-прежнему на кухне. Сидит за столом и читает газету. Часы тикают. Отсчитывают мое беззаботное время. Бьют стрелками по натянутым нервам.

— Пап, — зажмуриваю глаза и выдаю, — я не хочу пока замуж, потому что я не смогу лечь в постель с Колей.

Отец вздыхает, сворачивает газету и откладывает в сторону. Встает, подходит ко мне, обнимает. Я утыкаюсь носом в его грудь.

— Все девушки стесняются, — мягко говорит папа, — ты привыкнешь. Это твой женский долг.

Сегодня научно-практическая конференция на филфаке МГУ по проблеме перевода англоязычных текстов.

Я еду в метро, читаю Пруста. Взгляд постоянно спотыкается о бесконечные рефлексии классика, бегает снова и снова по одному и тому же абзацу. Как часто бывает в такие моменты, я улетаю в собственные грезы. В миллионный раз пытаюсь представить, как выглядел мой маг.

Я знаю совсем немного о его внешних данных. Он высокий, широкоплечий и узкобедрый. У него темные волосы. Все остальное я могу себе придумать. Чем я и занимаюсь. Снова и снова.

Глаза, конечно же, черные как смоль. Такие же всегда у арабов. Полные губы.

На этом месте я постоянно теряюсь, потому что память подбрасывает воспоминания. Что именно делали эти губы. Вниз живота стекает теплая патока. Голова начинает кружиться.

Внезапно вагон вылетает на метромост на Воробьевых горах. Перед глазами предстает вид зимней Москвы-реки. Электрический свет заменяется естественным.

Это вырывает меня из дум. Звучит внутренняя сирена, что скоро на выход. Я встаю со своего места и подхожу к двери. На Университете покидаю вагон.

С Гавриловой мы должны встретиться в центре зала. Некоторое время я слоняюсь челноком вдоль широких колон. Невольно вспоминаю студенческие байки, что под территорией университета есть целый подземный город. Размышляю, можно ли из метро пройти тайными коридорами и оказаться прямо под главным корпусом? Мне кажется, что можно.

Шпенглер считал, что у каждой цивилизации есть какая-то основополагающая идея. По его формулировке "душа культуры". Например, у античной цивилизации такой идеей была телесность, а у европейской — бесконечность. Я бы сказала, что идеей советской цивилизации является таинственность. Закрытые города, секретные НИИ, ракетные факультеты в лесных вузах.

Несомненно, должен быть тайный подземный путь из метро прямо в корпус.

Наконец-то подруга приезжает, и мы идем на выход.

Где находится первый гуманитарный корпус, мы отлично знаем. Школьницами часто посещали олимпиады, а студентками конференции. Быстро доходим до него бодрым шагом.

До обеда усердно слушаем доклады. Ходим по секциям, пишем конспекты. Все ужасно интересно, и нет времени на досужие разговоры.

В перерыв идем в столовую. Здесь народу набилось, как сельдей в бочке. Складывается ощущение, что пообедать нам не судьба.

Мы стоим в длинной очереди из участников конференции. Вдруг подходит моя одноклассница, которая учится на переводческом отделении филфака МГУ.

— Ой, Оль, привет! Я тебя не видела на секциях, — искренне радуюсь я встрече.

— Что-то здесь сегодня аншлаг, — растерянно оглядывает очередь Соболева, — пойдемте в ГЗ?

Охотно соглашаемся на предложение. Главное здание МГУ почти легенда. Не так часто удается там побывать. Быстро следуем за Олей по заснеженной площади. Перемещаемся быстрым шагом, чтобы сэкономить время.

В главном здании сдаем пальто и проходим в цоколь до одной из столовых. Вскоре мы уже сидим за столиком и поглощаем обед. Нужно признать, что в МГУ кормят вкуснее, чем в нашем вузе.

После первого насыщения начинаем болтать. Время стремительно убегает, но мы с Олей давно не виделись. Жалко сейчас расставаться. Решаем пропустить следующую секцию.

Рассказываю девочкам о своих проблемах. О том, что придется выйти замуж, хотя я предпочла бы подождать. Слегка жалуюсь на отца, хотя это не очень красиво. Но после моего рассказа, чувствую, что меня отпускает обида на папу. Значит не зря выплеснула свои эмоции.

— Лен, тебе не кажется, что если ты сомневаешься, то это не твой человек? — огорошивает меня вопросом Ольга.

За столом повисает молчание. Я смотрю на одноклассницу распахнутыми глазами. Совершенно неожиданная идея. Тут отмирает Гаврилова и оппонирует Ольге.

— Коля учится в школе КГБ. Ленка будет упакована по полной программе. Мама никогда не жалела, что вышла за папу, — яростно спорит с Соболевой Наташка.

Летят искры. У девушек противоположный подход к браку. А я впадаю в анабиоз. Просто не мой человек? Может быть это правда?

Если предположить, что мое неприятие прикосновений относится к конкретному человеку, а не ко всем мужчинам сразу, то что? Все это может быть не последствием так называемого «изнасилования», а индивидуальной несовместимостью.