Ускоряю шаг, но большая ладонь хватает меня за плечо.

— Это ничего не значит, Лена, — злобно шипит мне в лицо Николай.

— Между нами все кончено, — нервно кричу я.

— Не надо горячиться, Громова. Поговорим, как взрослые люди, — выплевывает сквозь зубы Полев. — Ты совершенно фригидна, Лена. Это твое главное достоинство. Ты будешь прекрасной верной женой. Но мужчины так устроены, что нам нужна не только верность, но и близость. Если ты не готова к ней, то не можешь требовать от меня воздержания.

Меня трясет от унижения и обиды. Собираю все силы и говорю Полеву в лицо:

— Знаешь, Коля, персидский поэт Омар Хайям еще тысячу лет назад сказал, что лучше быть одному, чем с кем попало. С этого момента можешь считать себя свободным от всех обязательств.

Сбрасываю его руку с плеча и бегу в комнату к девочкам.

— Мне надо еще как-то протянуть месяц, — негромко жалуется мне Наташка в своей комнате, — защищу диплом и можно будет уже свалить.

Гаврилова рассеянно ковыряется в своем платяном шкафу, разворачивая вещи и снова складывая в стопочки.

— Но как твой папа может верить в то, что ты беременна? — изумляюсь я. — Он же работает в КГБ.

— Уже не работает, — автоматически поправляет Гаврилова, — с того момента, как там получили информацию из ЗАГСа.

— Ну ладно, работал в КГБ, — послушно исправляюсь я.

— Можешь не сомневаться, если бы он что-то смыслил в гинекологии, давно бы проверил меня на кресле. Хорошо, что не понимает, поэтому верит справкам.

Наблюдаю за Натальей и изумляюсь ее хладнокровию. Неужели ее совсем не мучает совесть за то, как она поступила со своим отцом?

— И что дальше? Ты же не сможешь лгать вечно, — задумчиво накручиваю прядь на палец.

— Может перед отъездом признаюсь, — пожимает плечом подруга, — думаю, я не буду брать все вещи. Отдам тогда тебе. Что не понравится, перешьешь.

Не успеваю ответить, потому что слышится звук поворачивающегося ключа в замке, и мы с Наташей выскакиваем в прихожую.

Отец Гавриловой заходит в квартиру. Он слегка постарел с нашей последней встречи. Быстро чмокает дочь, разувается.

— Здравствуй, Лена. Как ваши дела? Папа на связь выходит? — улыбается Гаврилов, но глаза остаются холодными.

— Добрый вечер, Егор Иванович, звонил на прошлой неделе. Узнавал, как наши дела, — тоже вежливо улыбаюсь.

— Наташа, а давай попьем чайку, — с излишним энтузиазмом предлагает мужчина.

Идем гуськом на кухню. Подруга ставит чайник на газ.

— Егор Иванович, а скоро вообще это все закончится в Афганистане? — задаю я животрепещущий вопрос.

— Вряд ли, Лена, — серьезно отвечает Гаврилов, — не для того это все начинали, чтобы быстро закончилось. Для полного понимания скажу, что мы воюем не просто с какими-то там моджахедами. Идет миллиардное финансирование со стороны США, Британии, Японии и арабов. Американские и британские спецслужбы вербуют добровольцев со всего мира и готовят их в тренировочных лагерях на территории Пакистана и Шотландии. Да и штатные сотрудники этих служб присутствуют в Афганистане и курируют операции.

Замираю от ужаса после этой информации. Какая же я тряпка, не смогла довести до конца свой замысел. Моему папе не повезло. Ему нужна была такая дочь, как Наташа, которая все сделала бы как надо и не пустила бы его в Афганистан.

— Как же так? — шепчу я потерянно. — Почему мы вообще влезли в такой ужасный конфликт?

— А это очень хороший вопрос, Леночка. Все так занимательно, что я не могу удержаться и не рассказать эту историю. Возможно, юной девушке будет скучно ее слушать. Можешь остановить меня в любой момент.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

— В 1973 году в Афганистане произошел государственный переворот. Захир-шаха свергнул его кузен Мухаммед Дауд. Монархию отменили, провозгласили республику Афганистан. На западе у Дауда была кличка «красный принц», в экономике он был сторонником социализма.

В политике Мухаммед придерживался позиции пуштунского национализма и мечтал объединить весь народ в границах единой страны. Данное желание ставило его априори в оппозицию к англосаксам. Часть пуштунов живет в Пакистане, который традиционно был под британским влиянием. Этот расклад предопределил тяготение Дауда к СССР.

К концу 70-х англосаксы его перекупили, пообещав инвестиции в Афганистан. Но в стране находились советские военные советники. Все равно сохранялся баланс. Геополитические игроки решили, что выгоднее пустить Муххамеда в расход и создать напряженность на советской границе. К несчастью, и в Афганистане, и в СССР были силы, готовые продать национальные интересы.

— Нам нужно было объединиться с местными коммунистами, чтобы противостоять империализму! — горячо восклицаю я.

— Ну да, — иронично вздергивает бровь Гаврилов, — именно так мы и сделали. Одна проблема. Оба лидера местной марксистской партии НДПА учились в США, оба были агентами ЦРУ и партию организовали по заказу кураторов. Данная организация активно занималась провокациями, драконила исламистов и постоянно пыталась вовлечь СССР в афганские дела. Когда ничего не получилось, лидер партии Тараки организовал переворот и втянул советы в процесс по ходу мероприятия. У НДПА забуксовал штурм дворца Дауда, и они потребовали нашу военную помощь.

— И почему мы им помогли, если знали, что это црушная партия? — недоумеваю я.

— А тут вступили в ход советские внутренние компрадоры. Про американское финансирование НДПА в курсе был КГБ. На обсуждениях ЦК эта информация ни разу не была озвучена. Напротив, КГБ предоставлял дезинформацию, которая кричала о необходимости ввода советских войск в Афганистан. Армейские спецы говорили, что этого делать нельзя. Комитет же лоббировал участие в конфликте. ЦК решил, что комитетчики звучат убедительнее военных. Таким образом, КГБ сыграл в связке с ЦРУ против СССР.

— Не могу поверить, — бормочу я, — такие хитросплетения. Ради чего это все?

— Да уж, просчитано гениально. Я готов аплодировать. Афганистан — племенная мусульманская страна, совершенно неподходящая для внедрения коммунистической модели. Поддержав местных фальшивых коммунистов, СССР вступил в противоречие с исламским миром. Британцы быстренько организовали джихад против неверных. Еще и японцев подтянули. У нас же так и не подписан с ними мирный договор. Теперь желтолицых активно доят на финансирование этого джихада. Небольшая геополитическая комбинация и вот уже англосаксы воюют с нами чужими руками. Так что мне нечем тебя обнадежить, Леночка. Все очень плохо.

В паршивом настроении возвращаюсь домой. Кидаю ключи на столик в прихожей. Прохожу на кухню и замираю на пороге. Петя сидит за столом с каким-то генералом. Сердце резко падает вниз.

— Когда начался обстрел, мы подходили к автомобилю. Машину накрыли. Мы успели упасть на землю. Ваш отец прикрыл меня от осколков. Я отделался царапинами и легким испугом. У Михаила были задеты артерии, — генерал нервно поправляет ворот. — Вертолет не хотел садиться под огнем. Я проорал в рацию, что сам его собью. Нас все-таки забрали. Довезли до госпиталя. Но там уже ничего не смогли сделать. Через сутки ваш отец скончался.

Рассказа генерала пробивается сквозь вату, которая обволакивает мое сознание. Я вхожу в режим сохранения энергии. Нет истерики и слез. Есть только бесконечная пустота. На кухне невыносимо тихо. Мы с Петей застыли от невозможности осознать случившееся. Генерал смотрит в пол.

Тишина давит на барабанные перепонки. Рассеянно смотрю на часы. Они остановились. Надо завести, отмечаю краем сознания.

— Теперь вы мои дети, — отгоняет звенящую тишину генерал. — Я прослежу, чтобы у вас все было хорошо. Ваш отец будет представлен к ордену Красной звезды.

Не помню ничего до похорон. Жизнь словно остановилась. Мы с Петей были больше похожи на тени, чем на людей.

На похоронах мой локоть подхватывает мужчина. Искоса смотрю на Николая и ничего не говорю. Теперь, когда нас ничего не связывает, меня не пугают его прикосновения. Позволяю бывшему жениху быть рядом с собой в этот день скорби.