За несговорчивость деру ягодицы Энди особенно жестоко. После prison strap остаются красные прямоугольники и квадраты, словно это шахматные клетки. Их много, куда больше чем на шахматной доске. Пусть знает, каково перечить и дерзить мне. Мужчина должен отвечать за свою плохо работающую голову.

Чуть позже, стоя у зеркала, надеваю страпон. Показываю мужу. Он покорно молчит.

— How about I put your little dick in a cage?

Он по-прежнему благоразумно молчит. То-то же, тембо! «Молодец, умный мальчик. Obey me!» — восклицаю то ли мысленно, то ли вслух.

Свобода лучше, чем несвобода. Боже, какой бред! Какой bastard это придумал?!

Смотрюсь в зеркало в нашей гостиной, внимательно изучаю своё отражение. Кажется, это я, всё ещё я. Не разжимая зубы, пытаюсь изобразить непорочную улыбку. Я жива, и не надо паники. Снова вспоминаю Кению. Да, у неё свой вкус, свои чары: где ещё можно в один день увидеть слона, чёрного носорога, жирафов, стадо буйволов, а вечером, сидя у костра, услышать громкое хрюканье бегемота, хриплый рёв льва и хохот гиены?!

Неимоверно далеко остались плантации ананасов, кофе, чая, столица Кении Найроби и самая высокая африканская вершина Килиманджаро. Она хоть и в Танзании, но наблюдать удобно из Кении. Белоснежная — это на экваторе — корона Килиманджаро видна километров за двести. Когда-то давно этот диковинный красивейший пик-вулкан английская королева Виктория подарила на свадьбу своему племяннику германскому кайзеру. Вот жили люди… А в Момбасе когда-то был португальский форт Иисуса, защищавший вход в гавань. Его заложили в 1593 году. Именно тут встречаются океан и фантастическое небо Кении: то бездонно высокое, то с низкими тяжёлыми облаками, которые бегут в сторону Сейшел.

Хотя это практически экватор, время тут московское. Ночь на экваторе наступает мгновенно: только что висело красное закатное солнце, но проходит десять-пятнадцать минут, и уже кромешная темнота. Ещё вспоминаю, как по вечерам совсем недавно ела гигантских жареных улиток, запивая их похожим на молоко пальмовым вином, которое по легенде через три дня превращается в джин. Говорят, в Кении надо выпить совсем немного джина, и перед тобой появятся любые животные, включая ипопо и чёрного носорога. Акуна матата.

— Джей! — отвлекает от воспоминаний Энди, — в сегодняшней газете напечатали курьёзную заметку про мартышек. Слушай! На одном из японских островов диких обезьян кормили сладким картофелем. Учёные специально бросали его в песок. Одну обезьяну научили мыть картофель в воде перед едой. Ясное дело, без песка он намного вкуснее. Ты так не считаешь?

Молчу, чтобы не сорваться на dirty words. Энди радостно продолжает:

— Та обезьяна, ну которую научили мыть овощи перед едой, показала этот приём своим сородичам. И те тоже стали мыть картофель. Скоро уже все обезьяны на этом острове, а их было около сотни, мыли картофель в воде прежде, чем его сожрать. Представляешь?

— Да, милый, представляю, — говорю лишь бы отвязаться.

— И тут происходит самое удивительное, — продолжает супруг, — одномоментно в один день на соседних островах и в далёком зоопарке все имевшиеся там приматы начинают мыть овощи прежде, чем их слопать. Что ты думаешь по этому поводу?

— Обезьяны любят бататы, сладкий картофель. И не любят пожирать морской песок. Что тут удивительного?

— Ты действительно не понимаешь?! — восклицает Энди. — Это же подтверждает существование информационной матрицы, пресловутого эгрегора!

— Ага… a хочешь попробовать экстраполировать сей эксперимент на другие субъекты? Я расскажу сотне женщин о том, что деру мужа ремнём за плохое поведение. Тогда тотчас другие жёны в соседних городах начнут делать то же самое со своими мужьями, — хихикаю я.

— Ты примитивная дура! — орёт Энди.

— А разве не африканская обезьяна, как ты изволил величать меня прежде?

— Астробиологи считают, что если жизнь вне Земли существует, то это окажутся жуки. У них великолепная способность к адаптации, даже в нашем мире их миллион видов. Ты, Джей, зря гордишься своим обезьяньим происхождением.

— Ну… я тоже обладаю недурственной способностью к адаптации. Одно время я была твоей рабыней, а теперь стала твоей женой. И даже строгой мистресс, которая в воспитательных целях порет мужа как сидорову козу, — нагло усмехаюсь я. — Тебе, Энди, что больше нравится: мой страпон или ремень? Ну сознайся, my little slut.

Мгновенно он даёт мне пощёчину, я не успеваю увернуться. Помимо воли на глазах у меня появляются слёзы.

— За что?

— Ты заслужила эту оплеуху.

— Ты уверен, мой любимый? — говорю я, взяв себя в руки.

— Да, certainly!

— Ты — русский осёл!!! — ору во всё горло.

Он пытается ударить меня ещё раз. Но теперь Дженни настороже и уберегает свою мордочку.

— Есть две безграничные вещи: Вселенная и глупость женщины, — рычит он.

— Что такого я тебе сказала?!

— Джей, у тебя нет страха огорчить Господа, плохо это, — говорит Энди чуть спокойнее. — Надо видеть свою неверность Богу. От тебя идёт инфернальный свет, тебя прельщают шалые животные страсти.

— Ты… хочешь перестать быть моим мужем? — спрашиваю я, и мой голос предательски дрожит, что не ускользает от Энди.

— Ну, что ты, что ты, не психуй… глупая обезьяна, — успокаивает он меня и гладит по голове, — мне нравится быть твоим мужем.

— Хорошо, милый. Давай кинем монету, — предлагаю я, — если выигрыш будет за Дженни, ты будешь просить прощение за пощёчину. Вот… я выбираю «орла».

— А если мой выигрыш? — интересуется Энди.

«Чёртова зануда! — мысленно восклицаю, — в role plays тебе не видать выигрыша!» Вслух, изображая всем своим видом неуверенность, лепечу:

— Хм… посмотрим; если выпадет выигрыш мужу, то… я тебя поцелую.

Бросаю монету, первая подбегаю к ней, тычу указательным пальцем в двуглавого орла.

— Любимый, видишь эту птицу! — торжествующе заявляю мужу.

Начинаю верить в Господа, мысленно благодарю его за милость. Энди подозрительно, изучающе смотрит на меня. На мгновение кажется, что на меня глядят загадочные бездонные озёра.

— Всё было честно! — кричу я.

— …Ладно, глупая обезьяна, сделай со мной что хочешь, — соглашается он после некоторого раздумья.

— Хорошо, мой муж.

Какое-то время я размышляю над приговором. Энди напряжённо ждёт. Из вредности молчу дольше, чем следовало бы; ничего, пусть помучается неизвестностью кары. Наконец, собираюсь с духом и оглашаю:

— Я хочу лицезреть, как тебе делают девственный массаж. Оливия проделает всю процедуру при мне. Предварительно высеку тебя в Натальином заведении ротанговой розгой… в присутствии других дам в зале, — уточняю я, — просить прощения будешь при них, связанный, в спущенных штанишках, с красной попкой, — добавляю сладострастно, не скрывая наслаждения.

Энди ничего не говорит.

Следующим вечером мы отправляемся в Натальин салон. В зале для наказаний Наталья предлагает мне надеть чёрные перчатки, а уж потом выбирать розгу. Повинуюсь. В зале все в сборе: чопорная сорокалетняя Аманда, смешная молоденькая Ann, чернокожая Тиффани, белобрысая Ирма, яркая Демона и, конечно же, кукольно-красивая Оливия. Наталья приучила девочек к dress-коду: все в вечерних платьях. Все с бокалами спиртного, как во время фуршета. Выбрав a senior rattan cane, подхожу к скамье, на которой лежит Энди. Наталья уже зафиксировала его тушку. Чувствую себя словно на экзамене на звание профессиональной мистресс, хотя диплом здесь вряд ли выдадут.

— Аудитория, внимание! Переключаю свет для съёмки, — громко объявляет хозяйка салона, — работают две камеры.

Мне нравится её эмоциональный подъём и способность быстро собрать своих девочек. Ещё утром всё было неясно. Энди мог отказаться. После его вчерашней оплеухи мы могли надолго рассориться. Но, наверно, любовь предопределяют где-то на Небесах, и там решили, что Энди следует повиниться, схлопотав неприватное наказание.