Пятница, вечер — конец рабочей недели. С мужем я иду по оживлённой московской улице. Полминуты размышляю; потом решаю, что самое время развлечься. Дотягиваюсь до уха супруга и шепчу: «Милый, дома тебя ждёт плётка».

Он никак не реагирует. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами. Никакого эффекта. Тогда говорю вслух:

— Если муж и дальше будет молчать с каменным выражением лица, то получит розги по своим толстым ягодицам.

— Ты идиотка, — произносит он свою стандартную фразу.

— Ага… — беззаботно соглашаюсь я, — а для мужа стоит купить управляемый пояс верности, сейчас бы он пригодился.

— Как это управляемый? — оживляется супруг.

— Ну, знаешь, у собак бывает электрический ошейник. Если зверь рвётся с поводка, плохо себя ведёт, то посылаешь с пульта небольшой электрошок и… собачка становится, как шёлковая. Мужской пояс верности тоже бывает с электростимуляцией, например для принудительного оргазма. Или для наказания.

— Ты охуел.

— Значит, решено: куплю тебе пояс верности с электродами. В секс-шопе его называют «Биполярная сбруя».

Он качает головой и произносит «нет».

Когда приходим домой, я выполняю все его желания: лёжа на спине, на животе… потом становлюсь на четвереньки. Я вижу его и себя в зеркале, что напротив постели. Наверняка он тоже любуется нашими голыми телами. После баталий мы лежим рядом на разных краях дивана. Жарко. Сто лет жду, когда он придёт в себя. Затем говорю, что буду пороть его плетью до тех пор, пока не согласится на пояс верности с электродами.

Он молчит целую вечность.

— Do you have anything to say other than «please don’t whip me again»? Your punishment will continue as long as your penis is erect, — когда злюсь, то инстинктивно перехожу на английский.

Он качает головой; говорит, что я глупа, как пень; потом произносит «да».

Конец эпизода.

Надеюсь, вы не считаете, что всё, о чём я здесь рассказываю, является кристально достоверным? Кое-что я просто выдумала, но ведь важен драйв, тенденция, а не голая правда.

Я — Дженнифер. Мой муж — русский, он смешно сокращает моё имя и зовёт Джей. Ни Джейн, ни Дженни, а именно Джей; говорит, что так удобней, потому как короче. Ещё он величает меня мартышкой и африканской обезьяной. Это потому, что родилась я не в России, а там, где говорят на суахили, то есть в Eastern Africa. Я — белая; мой отец занимался медицинской техникой, а мать была переводчицей. Моё детство прошло на озере Виктория в Kisumu. До сих пор мне снятся багровые закаты на этом озере… а ещё луга в горах Кении. Когда заканчивается сезон дождей, травы становятся столь яркими, густыми, пышными, что даже сравнивать не с чем. С закрытыми глазами сижу в кресле и вспоминаю: наш дом в Кисуму; стоящие на якоре старые английские пароходы, со всех сторон заросшие гиацинтовыми водорослями; место на берегу озера, которое облюбовали бегемоты… Почему-то никогда не имеешь того, что хочется увидеть именно сейчас. Впрочем, приятно вспомнить, что я жила на экваторе.

Я тоже трансформирую имя супруга — Андрей — как мне удобней. Чаще зову его Andy, иногда — Tembo. Tembo на суахили означает удивительный (скажем так) слон.

Мой муж пишет книги и работает в каком-то непонятном институте. Я много раз спрашивала, чем именно занимаются в его заведении. He was working my question around. Потом цитировал братьев Стругацких из их Понедельника, который начинается в субботу: как и вся наука — счастьем человеческим; и нёс ещё какую-то околесицу. Когда я с ним познакомилась, он говорил, что работает переворачивателем черепах. Рассказывал, что если черепаха упадёт на спину, то сама не может перевернуться — панцирь мешает; и только человек в силах ей помочь.

Клянусь, если б Andy не было, то его стоило бы выдумать.

Как я с ним познакомилась? «Funny, how funny, not to remember where or when you met your husband or wife». Об этом ещё Рэй Брэдбери писал в романе «451 по Фаренгейту». Я тоже не помню. Да, это было в Москве, в конце прошлого века, но как именно…

Наверно, брак — самое сложное дело в жизни. Долгие вечера и ночи, проведённые с Andy, — это череда обрядов, инициаций и посвящений, носивших сексуальную окраску. Это были спектакли в театре жизни. Спектакли для двоих, с ним в главной роли.

Однажды он принёс домой плоскую бутылку с зелёной жидкостью. На этикетке заглавными буквами написано:

То был абсент «Xenta», и мне он очень понравился. Andy почему-то думает, что пьяная я лучше трахаюсь. По-моему, он осёл, ну в хорошем смысле этого слова.

Как-то раз я сказала ему:

— Вот, вы, писатели, превозносите любовь. Ваши романы буквально пухнут от любви, ваши выдуманные действующие лица обоего пола постоянно изнывают от любви. А всё гораздо проще: человеческое тело перенасыщено эрогенными зонами. Хочешь, ты будешь влюбляться в каждую встреченную мистресс?

— Кто это мистресс? — спросил он.

— Ты глуп, если не знаешь. Есть интернет, посмотри. Есть моя подружка Наталья, которая держит эротический салон. Тебе придётся называть её «леди Наталья».

— Вот ещё, — пробурчал он.

— Знаешь что, милый… завтра мы пойдём в гости к леди Наталье, — сказала я ему, — сколько можно терпеть столь глупого и непослушного мужа, как ты?! It will be your training program.

Иногда по вечерам я застываю в удобном домашнем кресле совершенно неподвижно, закрываю глаза, мои руки безвольно лежат на коленях. Andy всегда удивляется, когда видит меня такую. Он говорит, что у меня, похоже, отключается даже мозг, и выгляжу я, как кукла. На самом деле, в такие моменты я вспоминаю. Да, Кисуму; или то место на берегу озера, где любили собираться бегемоты; или воздух, который там какой-то особенный, а вечернее тёмно-синее небо ни с чем не спутаешь — настолько оно завораживает. Потом я была в разных местах на свете, в Индии была — в Дели, в Каджурахо… но вспоминаю только свою жизнь на берегу озера «Виктория». То было счастливое время; наверно, лучшее в моей жизни — детство.

Ещё у меня есть дурацкая привычка говорить о себе в третьем лице, словно это вовсе не я: «Дженни так решила…» Иногда кажется, что Дженни и я существуют отдельно друг от друга. Ну, как если смотришься в зеркало, и видишь там другую женщину. И решать проблемы надо сразу за обеих. Мои размышления прерывает Andy.

— Джей! — восклицает он, — нынешние богословы считают, что электрон — это живое существо, которое по своей воле переходит с орбиты на орбиту. Ты что-нибудь слышала про электроны?

— Милый, почему тебя интересуют электроны? У тебя есть я.

— Ну… — оправдывается он, — если они на самом деле живые, то значит, их можно есть. Или использовать в качестве лекарства: электрон-терапия, — нервно хихикает он.

Словно пытаясь что-то вспомнить, я застываю перед Andy, потом говорю:

— Милый, тебе действительно нужна терапия. Ты поглощаешь алкоголь галлонами, ничего не ешь и стал похож на тощего ободранного осла.

— Джей! — перебивает он меня, — тело спасти невозможно, да это и ни к чему, ведь в момент воскресения Отец наш небесный даст всем идеальные тела. Надо лишь дождаться.

— Дождаться чего?

— Ну… когда наступит великий день Второго пришествия, при окончании жизни нашего мира, — бормочет он.

— Энди, ты бредишь. У тебя стресс. Детям, чтобы снять стресс, дают pet-терапию… ну, с животными. Тебе же больше подойдёт мистресс-терапия. Так что давай, собирайся, мы идём к леди Наталье, как я и обещала намедни.

— Намедни… — передразнивает он, — не хочу я никакую леди Наталью. Маркс умер, Ленин умер, и я тоже плохо себя чувствую с самого утра.